Записки читающего человека

№ 2016 / 7, 25.02.2016

Мы подружились с ней через книги. Однажды на какой-то презентации в библиотеке я обмолвилась: «Хемингуэя перечитать бы…» И моя соседка Тамара Васильевна Конева отозвалась – «Я вам принесу». И принесла его знаменитый роман «Прощай, оружие!», за чтение которого в иные времена бывали и неприятности, как и за Ремарка.

Пошли разговоры книжные. И были принесены другие книги, что бередили душу и не давали ей уснуть. У Тамары Васильевны большая домашняя библиотека. Сейчас лежат рядом со мной четыре общие тетрадки, исписанные мелким почерком. Листаю. В них под своим номером числится каждая из книг и шкаф, в котором она стоит.

Открываю наугад первую тетрадь: Кабо Абэ! Мне, прожившей на Дальнем Востоке четверть века, как приятно вспомнить имя этого крупнейшего японского писателя, чьими произведениями нас изредка баловал в былые времена журнал «Иностранная литература».

А дальше – А.Керн «Воспоминания о Пушкине», Ю.Лотман «Сотворение Карамзина», Д.Стейнбек – его великая «Зима тревоги нашей» (кстати, в библиотечке полное собрание его сочинений), наш Афанасий Афанасьевич Фет:

 

Внизу – померкший сад уснул.

                                 Лишь тополь дальний

Всё грезит в вышине

                              и ставит лист ребром…

 

Листаю дальше: Лирика Хафиза и – О Боже! Много-много лет недоступный любимый Ходасевич!

Странным будет перечислять всё, записанное в этих тетрадках, да это и невозможно – книг больше двух тысяч, здесь почти все издания, чем зачитывались в те годы мы, люди старшего поколения, чем были наполнены книжные магазины. Например, серия «Библиотека поэта».
У кого не было их синеньких томиков. Или «Мир приключений» с почти невозможными для покупки книгами Ефремова, Стругацких, Коллинза, По.

Сказки, «Литература Древней Руси со «Словом о полку Игореве», «Добрыней Никитичем и Алёшей Поповичем», здесь полный Драйзер, Ромен Роллан, Карел Чапек, Д.Алигьери «Божественная комедия» и конечно русская классика. И уже само по себе чудо: с полным алфавитным указателем все 55 томов собраний сочинений В.И. Ленина. Немею от удивления.

То было время, когда трудно было представить самый скромный дом хотя бы без маленькой книжной полочки, библиотеки собирались по-разному. Обычно книг в магазинах на всех не хватало, приходилось доставать. И я теперь, снимая какой-нибудь томик со своей полки, с удовольствием вспоминаю, как за ним стояла в очередь.

Книжная очередь была не похожа на колбасную. В ней собирались под вечер у дверей магазина подписных изданий (в Курске на улице Ленина, где теперь аптека) больше как в клуб по интересам. Здесь рассказывалось о прочитанном тем, кто ещё не успел прочитать, спорили, менялись книгами. Обмен был очень распространённым явлением – книжки собирались по вкусам. Помню однажды в командировке в Солнцево мне повезло купить в маленьком сельском магазинчике сразу два томика «Мой Пушкин» Марины Цветаевой, второй, естественно, на обмен, в Курске их было не достать.

За один из них был выменян двухтомник Акутагавы, чьи вещи обожал мой муж.
В те времена (середина семидесятых) своеобразным клубом книгочеев служил ресторан «Октябрьский». Днём в перерыв здесь собирались на комплексные обеды служащие соседних учреждений, и среди них появлялся некто «книгопродавец», как его прозвали обедающие – (кто он был, никто не знал), вынимал из тяжёлого портфеля лист с названием книг, разделённый надвое: на одной половине стояло «предлагаю»; на другой – «ищу».

Вот у него-то и загорелись глаза на «Пушкина» Цветаевой, книги которой и вся её трудная жизнь только-только начинали приоткрываться и пользовались невероятным интересом.

Уверена, подобные случаи приобретения нужного произведения бывали у каждого книголюба. Одна из моих подруг выменяла «Белые одежды» Дудинцева, тогда очень острую и востребованную книгу, отдыхая в Махачкале в Дагестане, на «Кентерберийские рассказы» Дж.Чосера. Уж кому-то они понадобились на самой окраине державы…

Книги выменивали и на старую бумагу. Её собирали по домам не только пионеры. Взрослые люди бережно складывали прочитанные газеты и журналы и несли на обменные пункты, открытые государством по всей стране, где на килограммы макулатуры можно было купить хорошую книгу. Сколько «Мушкетёров» в то время вдруг развелось! Недавно, разговорившись, моя московская подруга весело вспоминала, как собрав два тюка старых газет, несла их на пункт, споткнулась, повредив щиколотку на ноге, зато принесла домой редчайшее в те времена приобретение – шикарный альбом Рериха.

И тут (как не вспомнить) свою первую домашнюю книжку, написанную большим мастером слова – Вениамином Кавериным «Два капитана». Как сейчас вижу: первые послевоенные годы, иду по главной улице в Белгороде, где я, почти подросток, после семилетки, поступила в училище. Улицы ещё не очищены от кирпичного хлама разбитых домов и вдруг вижу в одном полууцелевшем доме три ступеньки вниз и над ними картонная вывеска «Книжный магазин». И в самом центре убогой полки большая, синяя, прекрасно изданная, с большими иллюстрациями стоит она – моя первая домашняя книга. Иду, крепко прижимая к груди обеими руками это чудо, которое будет сопровождать меня всю жизнь. Зачитанная знакомыми и соседями, тысячу раз пересказанная, затрёпанная она продержалась пока за долгие переезды на Дальний Восток и обратно её не «увели» чьи-то ловкие руки. Случаев «увода» было много.

Потом появится снятый по книге в 50-е годы фильм режиссёра Владимира Венгерова с великолепными актёрами, а потом… об этом больно вспоминать, – но тот «Норд-Ост», за спасением которого следила вся страна, это тоже мои «Два капитана». Такая у книги история.

Чтобы удовлетворить читательский спрос, государство создавало на предприятиях и в учреждениях клубы книголюбов, для которых выделялась литература помимо магазинов. В них вступали коллективно, и поскольку книг всё равно было мало, придумывали разные способы распределения. Кого-то поощряли, а чаще разыгрывали. Писались на бумажках названия книг и складывались в чью-то шапку, а там, кто какую бумажку достал.

В это трудно поверить сейчас людям, равнодушно проходящим мимо книжных магазинов (их становится всё меньше и меньше), сколько волнений, обид и даже ссор вызывало распределение. Однажды, я была свидетельницей, как одна работница завода, очень далёкая от литературоведения, плакала, что ей не достался приблудившийся в клуб томик француза Альфонса Доде, и ушла счастливая, когда ей его уступили. И однажды моя счастливая рука вынула из шапки бумажку, на которой было написано, что я выиграла 12-ти томную подписку на Л.Н. Толстого.

Год литературы закончился. Были конференции, презентации, встречи с писателями и книжные ярмарки. Была и у нас такая на Театральной площади, с которой и несколько моих книг о старом Курске «Птичье дерево моей памяти» унесли читатели.

Всё сказанное выше – фон, на котором формировалась домашняя библиотека Тамары Васильевны. Он, конечно, богаче описанного здесь. Моя героиня рассказала, что в 17 лет с ней случилась любовь, и тогда подруга подарила ей «Евгения Онегина» А.Пушкина. Она знала его наизусть, а когда любовь случилась со старшей дочерью, она передала книгу ей, у которой тоже уже подрастают две девочки. Иногда книги становились не только семейным достоянием, случалось – влияли на жизнь.

Один из моих друзей принёс мне небольшую затрёпанную книжечку, которую ему подарили в девять лет: Василий Карпов «Невыдуманные повести», Воронежское книжное издательство, 1963 год. Дарственная надпись крупным твёрдым почерком расплылась синими чернилами, с трудом разбираю, что дарилась она в 1965 году.

Что же заставляет человека уже предпенсионного возраста хранить этот растрёпанный томик все эти годы как дорогую реликвию? Надпись, едва прочитывающуюся сегодня, сделанную тогда девятилетним мальчиком: «Я люблю Нину».

Когда он, сирота, уходил в армию, оставил книгу, которой доверил самое сокровенное, на хранение у родственников, а вернувшись, едва отыскал её в домашнем хламе. Можно бы выбросить, художественной ценности она не представляет, и давно неизвестно где та девочка Нина, а он хранит её как драгоценность в своей большой библиотеке, бережно пронеся через всю жизнь первый трепет души.

А теперь на почётное место вместо личной библиотеки поставили телевизор. Он и раньше был, но работал на одной волне с искусством. Мы смотрели дивные балеты и спектакли вместе с миром, по которому ездили наши знаменитые артисты; знали всех великих музыкантов и композиторов, поэтов и художников. Теперь он распространяет в разных пропорциях ложь и правду. Всё правдивое, талантливое и разумное считается неформатом, поскольку не развлекает. Есть каналы лженаучные, мистические, дурашливые, но ни одного интеллектуального. О реалити-шоу, где жизнь молодых людей показана как жизнь животных, и не говорю.

Тамара Васильевна давно на пенсии.
У неё богатый жизненный опыт. Помотавшись по стране с мужем – советским офицером, подполковником, рано ушедшим из жизни, она до сих пор вспоминает, как вздрагивала по ночам от пушечных выстрелов – это был конец афганской войны, а они жили в пятнадцати километрах от границы. Потом распался Союз, и она осталась с трёхлетней Машей на руках, благо семья успела вернуться на родину мужа в Коренную Пустынь. Старшие сын и дочь уже определились, и растить малышку, на случайных местах зарабатывая пенсию, было трудно. Но она выросла и стала журналисткой, не без помощи, конечно, маминых книжных сокровищ.

По-хорошему завидую подруге. В прошлом году она перебрала библиотеку, подержав каждую книжку в руках, дав ей номер и место в шкафу. Все они уместились в небольшой комнатке – здесь недавно до замужества жила выросшая дочь.

Мы стоим у окна во двор, где буйно цветёт её клумба. Моя собеседница держит в руках томик А.Дюма «Виконт де Бражелон». «Я никому её не даю, – говорит она, – такая же есть в собрании сочинений писателя, но это для меня как раритет: издана в 1905 году в типографии незабвенного Сытина, мечтавшего увидеть Россию читающей. Беру иногда её в руки, насладиться старинной печатью-шрифтом, с буквами, которые исчезли из современного алфавита, оформлением».

Это, то есть культура чтения, приходила постепенно, особенно ценились иллюстрации, дававшие возможность лучше осмыслить прочитанное. Пытаюсь понять; если путь к литературе начался счастливо, с «Евгения Онегина», то как она по нему шла? По-всякому. Было и такое: однажды увидела сидящую возле остановки с книгами на коленях женщину, просила дорого, а денег не хватало. Упросила оставить до завтра и книги купила. Но сама никогда не жалела давать их читать, готова поделиться радостью со всеми. Правда, это надо быть страстным книгочеем, чтобы понять, какую иногда приносит боль, когда их возвращают в неопрятном виде или не возвращают вовсе. Как мне понятны эти потери. «Я чуть не заплакала», – говорит она, рассказывая, как были зачитаны из собрания сочинений три первых тома Джека Лондона. «Так и осталось у меня тринадцатитомное собрание – «без головы».

Много классики – Чехова, Толстого, Лермонтова, Пушкина, Гоголя – ушло из этого дома в библиотеки (школьную, детскую районную). Вначале по ним училась Маша, её подруги, потом подросшие их сёстры, а сейчас, говорит Тамара Васильевна с грустью, за книгами приходят реже – есть интернет, которым она тоже пользуется, но сравнить с тяжестью книжного томика в руках никогда не сможет.

Пополняя свой внутренний художественный мир, Тамара Васильевна окончила двухгодичный Университет пожилого человека в ЮЗГУ «Серебряная пора», изучая историю религий и архитектуры. И шкафчики продолжают пополняться: недавно она принесла мне читать новый роман «Обитель» Захара Прилепина, получившего премию «Большая книга».

 Ирина ЗУБЕЦ

г. КУРСК