Борис САВЧЕНКО. ЯЛТА лета 2016 года

№ 2016 / 23, 01.06.2016

Стою в центре набережной и с тихим восторгом взираю на вершины айпетринской яйлы, где прилегли, словно перед боем, грозовые тучи с золотистой каймой, чётко прорисованной лучами спрятавшегося за них солнца. И не верю – неужели я в том самом городе, на который когда-то молился, чтобы увидеть его, и где отдыхал я последний раз лет этак тридцать назад. В ту пору не существовало для хомо советикуса никаких анталий и хургад, на заморских пляжах нежились только начальственные бонзы, блатные разного пошиба да сикофанты комитета глубокого бурения. Для прочих выбор был один: Сочи или Ялта. Но я полюбил Крым, как полюбили его в своё время Чехов и Волошин, Айвазовский и Грин, Шаляпин и Поленов…

Через бездну времени случилась диковинная пертурбация, чудо какое-то (по Проханову), и в ушах заслышалось, как мантра: Крым наш, Крым наш… Эх ма, прихватил я сумку с белыми штанами и прочим бельишком и рванул туда на недельку. Вспомнить, приобщиться, прикоснуться. Погрузиться в эвксинские воды.

Закопчённый крымчак взял с каждого по три сотни. Транспарантик над лобовым стеклом предупреждал: «Граждане! Убедительно прошу не платить за проезд мелкими монетами. У водителя органическая аллергия на мелочь». Но его цена ещё по-божески. Таксисты по мере удаления от зала прилётов просили от семи до трёх тысяч, с началом «высокого сезона» пустили, правда, троллейбус, но на нём пилить с остановкой у каждого столба как-то не хотелось. И я, пока ехал в частной маршрутке, во все глаза глядел в плохо промытые окошки. В голове роились простецкие мысли: как изменилась дорога с моих младых лет, и остались ли вокруг следы «украинизации», говоря иначе, тихо сгинувшего хохляцкого присутствия.

Маршрутка петляла по кривым улочкам Симферополя, а я обращал внимание на названия улиц и остановок: «пр. Кирова», «Сталинцев», «Крупской», «пл. Советской Конституции», «Дворец пионеров»… Неужто время тут остановилось или пошло вспять? Впрочем, может, оно и хорошо. Но вот на кованных воротах с орнаментом из медных листьев сразу два наименования: «ул. Куйбышева» и ниже:
«ул. Любимая» Как прикажете понимать – кому что нравится что ли?

Над бензозаправками, торговыми центрами и прочими местами скопления люда режут глаз названия известных западных фирм – и сюда, значит, как в какое-нибудь Зимбабве, проникла вездесущая гидра капитализма. Бизнес есть бизнес. Остатки прежнего «величия» я обнаружил лишь внутри самой маршрутки. На замусоленном чехле кресла передо мной сохранилась печатная надпись: «Оптимальне таксi. Спокуслива якiсть» Потом я спросил водителя, что это за штука такая – «Спокуслива якiсть»? Он долго морщил лоб, но так и не смог удовлетворить моё любопытство.

Отдаю должное Владимиру Вольфовичу, хотя я не сторонник его партии, – лаконичные табло «ЛДПР» пару-тройку раз мне встретились по дороге Симферополь – Ялта. Признаков деятельности других партий обнаружить на пути не удалось.

Непредсказуемо петляющая дорога по обеим сторонам густо заросла зеленью, не то, что раньше – ласкали глаз степные просторы крымских нагорий. Сейчас несёшься то влево, то вправо, то вверх, то вниз и никаких тебе ориентиров, сплошной зелёный коридор.

Где-то через час начинает мелькать в просветах море, и наконец открывается знаменитый, всем известный панорамный вид на Ялту с Ай-Тодором и не видимым отсюда «Ласточкиным гнездом».

От вещевого рынка, конечной остановки, иду уже пешком, прислушиваясь к людскому гомону, но моё ухо, чуткое ко всякого рода акцентам, так и не уловило ни разу украинской «мови». А может, она тут и не прижилась? Случайно разговорился, когда спрашивал дорогу к отелю, с одним мужиком (он отдыхал в «Марате»), русским, но давно обосновавшимся в Голландии: как в их пансионате, не слышно ли птичьего щебетанья «вкраiнi мiлой», ну хотя бы среди обслуживающего персонала? «Что вы?! Я каждый год приезжаю сюда отдыхать и никогда не слыхал этого исковеркованного польского языка».

Миную достопримечательность, о которой раньше и подумать не мог, – крокодиляриум! И где, вы думаете, его соорудили? Под землёй! В подвалах бывшего присутственного дома. Полтора десятка аллигаторов, игуана и черепахи. Томятся бедные без всякого выхода на поверхность. Вход – 400 рэ. Кто бывал в Таиланде, сюда ходить не советую – небо и земля!

Мой отель (задымлю его название, чтобы не заподозрили в рекламе) в двух шагах от площади Ленина и соответственно от набережной. Скажу только, что это старейшая гостиница Ялты, в которой во времена оны останавливались Щепкин, Горький, Нестеров… – список постояльцев в общем длинный.

Я заселился на два часа раньше расчётного времени (спасибо администрации), и горничная, убиравшая номер, в процессе общения пожаловалась мне, что три года не была в отпуске. Начальство, говорит, удивлялось даже: «Какой отпуск?! Куда тебе ехать? Ты живёшь на курорте!».

Поскольку после ночного перелёта гудела голова, я принял горячий душ и улёгся в постель. Два часа хорошего сна, и я свежий, как огурчик, облачился во всё белое: штаны, штиблеты и безрукавка и под шорох прибоя, ткущего «узоры белых кружев», двинулся к любимому когда-то кафе на Массандровской. Улицу не переименовали, и кафе на месте. Там рядом Дом актёра, а сто лет назад здесь была дача, которую снимала «чайка русской эстрады» несравненная Анастасия Вяльцева, кстати, зарабатывавшая тогда на романсах больше Шаляпина.

Традиционно беру бокал «фетяски» и «рыбную тарелку»: ломтик калкана, ставрида и барабуля. Рыба на вес. Скажем, пять ставридок (величиной с мойву) стоят 130 рэ. Моя тарелка потянула на 600 целковых. Но рыба-то свежайшая! В моём «угловом» гастрономе на Соколе такой ни в жисть не купишь.

Откушав и получив вместе с порывом ветра, пахнущего водорослями, волну слезоточивых ассоциаций, поворачиваю назад. У площади, где и по сей день стоит Ильич, но уже с ядовито-зелёными потёками, будто какой-нибудь римский патриций, начинается моя прогулка по набережной.

И сразу меня накрывает волна из прошлого. Вот почтамт, где я когда-то получал переводы от родных. Постаревшие, как и я на целых тридцать лет, четыре пробковых дуба, от которых, помнится, я отколупывал кору, чтобы убедиться, действительно ли они пробковые. Дальше, в ранжир, каменные дубы, низкорослые пальмы, единственный платан, под сенью которого угрюмый дядька в морской курортной фуражке под старенький синтезатор поёт песни военных лет. Впрочем, поёт громко сказано. Голоса нет, мелодии безбожно перевирает. Для кого поёт непонятно – рядом ни души.

По другую сторону променада узнаю гималайские кедры, уже отцветшие магнолии (кое-где ещё держатся бело-жёлтые цветы), под шатрами глициний прячутся скамеечки так и хочется сказать для влюблённых, но сидят там больше мамаши с колясками.

Вечереет, время пляжной сиесты миновало, народ заполнят набережную. Я движусь не спеша в сторону «Ореанды» и ненахально, почти «боковым зрением», вглядываюсь в прохожих. Лица в основном невыразительные и незапоминающиеся, из дальних, видно, глухих краёв. Позже на территории санатория «Гурзуфский», где под патронажем Говорухина снимался фильм «Домик на юге», я видел мужчин и дам поинтереснее и, конечно, – под палисандр дачной гитары. А тут – даже не пойму – как говаривал Куприн, «всяческое ракло». Ну, промелькнули две сильно загорелые, куда-то спешащие («по делу»?) две подружки в лабутенах – и вся радость, элегантных, как рояль, мужиков не видно, больше с пивными животами, как у Быкова.

Безликую толпу скрашивают попадающиеся на пути красивые девушки в старинных нарядах с букетиками альстромерий в корзинках. Что ещё? Женщины-татарки в национальных одеждах предлагают пуховые платки. Навязывали даже мне – «зимой будет дороже». Ещё пугали мульт-уродцы с громадными львиными и волчьими головами. Это на радость детишкам.

Да, что меня сразу поразило, так это обилие детворы. Гоняют по набережной, без всякого респекта к отдыхающим, на досках, роликовых коньках и прочих мудрёных самодвижущихся средствах, орут, как оголтелые. Раньше такого не наблюдалось. Бэби-бум! Полно мамаш с колясками – похоже, репродуктивное население Ялты с вожделением алчет материнского капиталу. Чуть в стороне от променада есть пятачок, где малютки под руководством аниматора бесятся под музыку до темноты, изображая паровоз:
«Чуки-чуки-чу, еду сам, куда хочу…» Я уж молчу о другой детской площадке, простирающейся от памятника Ильичу до самого парапета, превращённой в настоящий автодром, да ещё с аттракционами.

А там, в самом центре, где черноморская волна проверяет методичными ударами крепость парапета, возникла часовенка – в честь Собора новомучеников и исповедников российских. Построена таким образом, что с набережной – вход в молельню, а с пляжа – в лавку с сувенирами и предметами культа.

У «Виллы София», где я намеревался перед отъездом забронировать номер (отпугнула цена), появилась скульптурная композиция: остановившийся у балюстрады Антон Павлович смотрит на Даму с собачкой. Собачке отдыхающие затёрли нос до золотистого блеска.

У «Ореанды» сворачиваю на боковую улицу, тут обосновались художники. В глазах рябит от обилия картин-марин а ля Айвазовский. Задержался у одной пожилой художницы, всю жизнь прожившей в Ялте. Разговорились. Обратил внимание на её картину «Вечер в Гурзуфе». Тщательно прописана каждая деталь, и колорит «айвазовский». «Как вам удалось схватить настроение, вечер-то не долог?» – тупо интересуюсь я. «Сначала делаю этюд. А дома дорабатываю». Лукавит дама, подумалось мне. Явно писано с фотографии. Сейчас почти все так делают. И что это за техника такая – не видно ни одного мазка. Будто отпечатано на станке. Не техника, а технология. Но я делаю вид, что верю. «А как идёт продажа?» – «Плохо, – отвечает. – До возврата Крыма России Ялту посещали иностранцы, соответственно и торговля была. Теперь санкции»

Всё! Возвращаюсь назад. Попутно более тщательно присматриваюсь к домам за кронами деревьев. Раньше тут теснились мелкие магазинчики с дешёвым антиквариатом, сувенирами, пляжными принадлежностями. Как говорится, вовсю кипела жизнь. Ничего этого теперь нет. Громадные окна, за которыми видны пустые залы, ну как в Москве на Тверской. В одном – дорогие костюмы, в другом – всё заставлено обувью (отнюдь не пляжной), в третьем – витрины забиты шампунями, кремами и прочей химией. Весь авантаж схвачен известными западными фирмами. Скукота страшная.

Второй день – это святое – я посвятил Чехову.
C утреца, на троллейбусе номер один, доехал до остановки «белая дача», то есть до того дома, который Антон Павлович построил, переселившись в Ялту. Смешно вспоминать, но в советские времена, когда бы я не оказался в Крыму, дом писателя всегда был закрыт. В каком-то году я даже снимал веранду с близким видом на «белую дачу», но так и не сподобился побывать в ней по причине перманентных
ремонтов.

Теперь повезло – музей работал (и даже с выставкой, посвящённой 125-летию Булгакова). Конечно, с подобающим пиететом осматривал и интерьеры, и отдельные мемориальные предметы, вроде той шифоньерки, которая послужила прообразом «дорогого многоуважаемого шкафа». В ней писатель хранил свои вещи. Любопытно, что Бунин однажды был свидетелем того, как Чехов, получив приглашение от Толстого (тот жил на даче графини Паниной), «чуть ли не час решал, в каких штанах поехать к Толстому. Сбросил пенсне, помолодел и, мешая, по своему обыкновению шутку с тем серьёзным, что было в душе, всё выходил из спальни то в одних, то в других штанах. «Нет, эти неприлично узки! – говорил он. – Подумает: щелкопёр!» И шёл надевать другие, опять выходил, смеясь:
«А эти шириной с Чёрное море! Подумает: нахал…»

Ах, Антон Павлович, Антон Павлович, великий щёголь, великий волшебник слова, великий садовник… Когда он купил участок в Верхней Аутке, там росли только оливы.
А лично им посажены целая бамбуковая рощица, три кедра, платан (достигшие ныне гигантских размеров), лавр
(«Марьюшка очень тронута, что во дворе вырос собственный лавровый лист…»), ивы, магнолии, кипарисы, шелковица. А уж сколько сортов роз!.. Чехов выписывал даже каталоги растений для посадок и подбирал их таким образом, чтобы цветение деревьев, кустарников, цветочных клумб не прекращалось круглый год. Берёза (почти не приживавшаяся в Крыму), посаженная Чеховым, дожила до наших дней, но, к сожалению, погибла в весеннюю грозу в этом году. Садовники посадили на её месте новую.

Покидая сей райский уголок с саднящей болью («ничто не вечно под луной…»), вспомнил, что нигде не видел вишнёвых кустов, а ведь здесь был написан «Вишнёвый сад». Просмотрел, что ли? Или их нет? Ладно, теперь уж в другой раз…

Чтобы завершить с чеховской темой, упомяну ещё поездку в Гурзуф, где Антон Павлович приобрёл небольшую дачу, ещё до строительства дома в Ялте. Вдоволь нагулявшись по татарским улочкам, я спускался к морю по крутым каменистым, вылизанным до блеска ступеням и в душе чертыхался, мучаясь вопросом: какая нелёгкая занесла сюда писателя в этот глухой уголок Крыма, ведь замучишься уже только подниматься и опускаться туда-сюда. Но когда каскад ступеней наконец кончился и открылся вид на море, я обомлел от красоты бухты, обрамлённой живописными уступами скал. Даже Левитан, который море вроде как не любил, приехав к Чехову в Гурзуф, именно где-то здесь написал свою единственную марину: «У берега моря. Крым».

Книппер-Чехова, которой гурзуфская дача отошла по завещанию, позднее продала её Союзу художников СССР, и доступ сюда для простых смертных долгое время был закрыт. Лишь благодаря Олегу Ефремову, сумевшему выкупить дачу, этот дивный уголок вернулся для музейного обозрения.

Были ещё незабываемые поездки в места, которых я по неизвестным причинам и тридцать лет назад не видел. Это дворец Александра III – гениальное творение архитектора Месмахера, именуемое «охотничьим домиком». Оно так, Николай II после смерти отца приезжал сюда действительно отдохнуть и поохотиться, имея всего в нескольких километрах свой собственный – Ливадийский дворец. Да, я скажу: не надо рая, дайте домик мне в Крыму. Охотничий, из морёного красного дуба, в два этажа, с разными причиндалами, венецианским стеклом и картинами Верещагина и Поленова.
После войны Сталину предлагали для дачи в числе прочих дворцов и этот «охотничий домик» Вождь скептически осмотрелся вокруг и попросил построить недалеко простой деревянный дом. Он сохранился, но и в нём Сталин не жил. А дворцы велел передать под госдачи. С тех пор эта проблема госдач решалась всегда не в пользу трудящихся. Да, есть Ливадия, Воронцовский и Юсуповский дворцы, так сказать, федерального значения, всегда открыты, милости просим. Но в Крыму, в частности в Ялте, под кронами магнолий, в кипарисовых аллеях прячутся десятки дворцов, принадлежащих неизвестно кому, и в терема те высокие нет хода никому. Я тут по наивности вознамерился посетить одно из самых популярнейших мест гуляний в Ялте 30-х годов. Помните: «В парке Чаир распускаются розы, в парке Чаир зацветает миндаль…» Поехал – куда там! Кругом ограда, кругом охрана, никаких проходов даже на территорию. Разве за приличную мзду. «Простите, – поинтересовался я у охранника. – Кто тут обитает?» Он загадочно ухмыльнулся: «Лица, которые вы часто видите по телевизору». Я вспомнил, что, к примеру, недавно я видел по ТВ на каком-то заседании холёное лицо нашего Председателя независимых профсоюзов (неужели такие ещё существуют?) Чиновник, и не он один, что-то усердно писал на бумаге. Или делал вид, что писал. А я подумал: Как же «страшно далеки они от народа»: бесконечные заседания, благие речи, сосредоточенный вид – обязаловки! Потом все куда-то разъезжаются, разлетаются – а кто-то, конечно, в «наш Крым», в закрытые санатории» Ялты. Будто эти «слуги народа» из другого теста, будто в их жилах течёт голубая кровь. На самом деле их нравственный и интеллектуальный уровень порой оставляет желать лучшего. Но пробрались во власть, и плевать им теперь на народ с высокой колокольни. Теперь они – избранная каста! А вы вглядитесь в их физиономии, сразу становится понятно, «откуда» бытие определяет сознание. В общем, надеюсь, что после выборов (возможно, но не обязательно) я всё-таки побываю в парке Чаир и даже станцую танго с незнакомкой в огромной, как парус, шляпе.

Воскресенье. Венец моего пребывания в Крыму. Низошло на меня некое смирение, и решил я больше не метаться по мемориальным взгорьям и ущельям, а посвятить этот день снова набережной, надышаться запахом водорослей, впитать все ароматы прибрежной флоры.

После плотного завтрака, вышел из отеля. Променад пока пуст. От берега доносятся лёгкие деревянные постукивания. Это качаются на привязи яхты, колышутся тонкие мачты. А мне мерещатся потерпевшие кораблекрушение захватчики эллины, теснящиеся под водой у парапета и стучащие деревянными копьями, моля о пощаде.

Киоски – сувенирные, по продаже экскурсий и театральных билетов – только открываются. Больше по инерции, нежели по необходимости, захожу в просторный павильон «Пресса». Полно крымских газет, есть что-то из еженедельной московской коммерческой лабуды. Тоже по инерции, зная ответ, интересуюсь: «Литературная Россия» есть? Увы, не слыхивали здесь ни о «ЛитРоссии», ни о ЛитГазете». Бора, о чём вы говорите, когда не только на одесском Привозе, но и в Москве, в моём родном Соколе этих изданий днём с огнём не сыщешь. Благо, перед отлётом я захватил с собой недочитанный двадцать первый номер «ЛР». Сел на ещё пустовавшую скамеечку в шатре глициний. Полистал. Слава Богу, жива Газета, жива Правда! Но борьба идёт не шуточная, не на жизнь, а на смерть! Чем-то сродни битве 28-ми героев-панфиловцев с превосходящими силами противника. Но, просматривая статью «Итоги нацбеста», я подумал вот о чём: что-то не слышно голосов в защиту, казалось бы, самой профессиональной литгазеты, этих самых «соискателей», которые на что-то претендуют, да и не только их, а и «списочного состава» лонг-листов других премий жадной толпой стоящих у трона в ожидании каких-то благ. Спасибо, Евтушенко, Сидорову, Полякову, может, ещё кого забыл упомянуть, – заступничество в наше рваное время дорогого стоит -ну а другие-то что?! – шаргуновы, сорокины, улицкие, пелевины, прилепины… Языки что ли проглотили? Или боятся засветиться не там, где надо? Или делают вид, что не понимают, что происходит? Бог им судья.

Пытаюсь отойти от раздражения, начинающего жечь меня, убираю газету, прислушиваюсь к звукам проснувшегося города. Жизнь тревожит и восхищает своей вечностью. Бриз стих, между морем, солнцем и сушей установился полюбовный консенсус. И в этой благодати я начинаю улавливать самые тонкие флюиды, исходящие от цветов, кустов и прочей флоры. Вспоминаю Маяковского, большого любителя Ялты:

Хожу, гляжу в окно ли я –

Цветы да небо синее,

То в нос тебе магнолия,

То в глаз тебе глициния…

 

Борис САВЧЕНКО