Почему Союз писателей России поддерживает похабщину?

№ 2016 / 27, 29.07.2016

В это невозможно поверить. Выпускник университета, доктор политических наук, заслуженный работник культуры, редактор журнала «Врата Сибири», ответственный секретарь Тюменской областной организации СПР, секретарь правления СП России – и вдруг откровенная пошлятина, порнуха и мат. За такими регалиями видится едва ли не классик, а тут мелкий графоман-извращенец. «Роман», как скромно именует автор свой паршиво-пошленький труд, «Леший» переиздан в 2013 году в двухтомнике, кажется, даже с дополнениями. Вся грязь и нечистоты сохранены в первозданном виде.

К сожалению, речь о руководителе нашей Тюменской писательской организации Иванове Леониде Кирилловиче. Он у руля два года, но за это время собрал полный бант значков и званий: медали Пушкина, Шукшина, Ермакова, премии губернатора, УРФО, фестиваля «Артиада» (?). Однако в творческом плане – тот же уровень «Лешего», только ненормативной лексики поменьше. Кто-то должен сказать по этому поводу громкое и решительное слово. С согласия автора шлю вам размышления писателя и критика Виктора Захарченко по поводу творчества Л.К. Иванова.

 

Николай ОЛЬКОВ,

писатель

с. БЕРДЮЖЬЕ,

Тюменская область

 


 

15 LeshyyКнига «Леший» Леонида Иванова появилась в 2010 году в славном тюменском издательстве «Мандр и К». В предисловии написано: «Леонид Кириллович от журналистики широким шагом идёт к писательству». То есть пока ещё идёт, но придёт ли – неизвестно.

Не случайно в текст введено такое слово, как «писательство». Писательство – это не значит, что человек станет членом одного из творческих союзов, оно вообще далеко от всякого рода общественных регалий. Писательство – это состояние души, когда самым большим удовольствием существования становится творчество, соединение словесной материи в тексты, ваяние псевдобытия, в определённых ситуациях более достоверного, чем сама жизнь, – в силу концентрации художественной правды.

Здесь Анатолий Иванович Васильев, автор предисловия, немного промахнулся. Хотя эту книгу явно не одобрял и не считал адекватной даже невысокому уровню нашей тюменской литературы. Иначе он, будучи редактором альманаха «Врата Сибири», в первую очередь озадачился бы тем, чтобы опубликовать хоть что-нибудь из неё на страницах своего издания.

Не опубликовал, но и написать предисловие в силу своей деликатности не отказался. Постарался сделать его насколько возможно расплывчатым, как можно дальше удалённым от текста книги, закончив похвальбой и колкостью одновременно: «Читаешь повесть с наслаждением и приходишь к выводу: автор прекрасно понимает, что значит день сегодняшний без завтрашнего». А что такое «день сегодняшний без завтрашнего»?

Не к писательству шёл Леонид Кириллович, а к членству в Союзе писателей России, и потому не о «завтрашней» судьбе своих книг думал, а о своей судьбе. И его нисколько не смутило, что на первом же обсуждении собранием тюменских писателей «творения» его были не одобрены и даже более – подвержены остракизму. Леонид Кириллович, конечно же, многим из них мог сказать «Сам дурак», потому как то, что написал он, по его мнению, мало чем отличалось от того, что писали они, но, тем не менее, факт остаётся фактом: приём был отложен.

Что же было такого в этой книге, что встретило столь жёсткую критику у не отличающихся особой разборчивостью тюменских писателей? Во-первых, и это самое главное, где-то на подсознательном уровне участники собрания почувствовали, что автор является носителем совершенно иной нравственной парадигмы: в его повести говорятся с самым невинным видом такие откровения, о которых в русском мире предпочитают молчать даже в самых интимных компаниях. Это неприлично, стыдно, и на озвучивание этого в нашем сознании наложено жесточайшее табу.

Человек широких взглядов, приверженец западных ценностей тут же не преминут вставить: «А как же пословица: что естественно, то не безобразно?» Вообще-то бывает и безобразно, если вас посадят в чан с экскрементами, и, махая над головой ятаганом, заставят нырять в них, как в знаменитом турецком наказании.

Бывает безобразно, когда об этом тайном естественном, повествуется на широкую аудиторию и фиксируется в печатном виде. Стыдно это повторять, но как без цитаты показать всю глубину мерзости, в которую заставляет нырять своего читателя в повести «Леший» господин Иванов?

«Леший проснулся от первых же звуков гимна. Радио давно стало его будильником, хотя, если требовалось, он без всякой побудки поднимался задолго до начала вещания. Но в этот раз торопиться было некуда, и он, было, поморщился, но досаду тут же сменил восторг. Его «браток» стоял, как много лет назад.

– Вот ведь патриот грёбаный, – с радостной улыбкой подумал мужик, вспомнив давно прочитанное в каком-то журнале, что в Соединённых Штатах все слушают гимн стоя. Видимо его несколько лет дремавший «крантик», что служил только для облегчения мочевого пузыря, тоже решил последовать американскому примеру».

Не считая того, с каким упоением автор обсасывает свою скабрёзную шутку, которой начинается повесть, можно обнаружить некоторые нестыковки. В сознании персонажа, представителя оторванного от Большой земли урочища, где идёт своя «бурная жизнь во всём её многообразии», ни с того ни с сего всплывают Соединённые Штаты. Это было бы вполне типичным для нашего современника с повёрнутыми на Америку мозгами, но уж никак не для таёжного жителя той эпохи.

Далее идёт описание попытки героя вступить в сексуальный контакт с «бабёнкой Нинкой», почему-то названной автором «молодой», хотя она уже имеет учащуюся в городе «повзрослевшую дочь» и супруга «лет пятнадцать назад» подавшегося на сибирские стройки. Описание изобилует натуралистическими подробностями («мясистые ляжки», «дай хоть трусы сниму»), но нет в нём главного, что покоряет читателя в произведениях «про это» – страстности. Более того, как раз и бесстрастностью, рассудочностью отличаются эти описания.

Данный этюд ничего, кроме чувства неудобства, не вызывает, как будто вполне приличный человек ни с того ни с сего разделся при тебе и сотворил нечто ещё более противоестественное. Люди широких взглядов называют это перформансом и причисляют к явлениям искусства, кто-то относит к болезненным пристрастиям и советуют искоренять это принудительным лечением. Мне же кажется, что подобное есть знак нравственной деградации общества, и даже не в том, что человек взял и нацарапал это, а в том, что он смог помыслить, будто какая-то часть людей примет его желание разрушать нравственные табу, как естественное право индивида.

В главе девятой «За сеном», видимо, исчерпав все доступные изобразительные средства, господин Иванов возвысился до мата. Мат в постсоветской литературе имеет притягательную силу, ещё чуть-чуть и эстетствующая публика возвела бы его в ранг дозволенного: приходилось видеть передачи, где перед какой-нибудь Ксенией Собчак сидел интеллектуал и заворачивал по полной. Девушка же нисколько не кривилась, а благосклонно принимала похабщину как нечто в своей жизни самое обыденное. Сам я из тех времён, когда считалось, что мат в первую очередь оскорбляет твоего собеседника, и материться при женщине считалось верхом распущенности, а потому наблюдать подобные диалоги было выше моих сил. Благо у депутатов хватило благоразумия запретить эту модную тенденцию в средствах массовой информации, после чего, кстати, и литераторы, поклонники нецензурной брани, поутихли. Но книга «Леший» увидела свет ещё до вышеуказанных событий, а потому несёт в себе широчайшую палитру антикультуры, которой смог поделиться с читателем заслуженный работник культуры РФ Иванов Леонид Кириллович.

Читая текст, не могу сказать, как Анатолий Васильев, «с наслаждением», вереницей пропуская строки через себя, вдруг ощущаешь, что автор в очередной раз совершенно неожиданно опорожняется на тебя. Но при этом создаётся впечатление, что всё это происходит неосознанно, без злого умысла, как у человека, страдающего недержанием:

«После вчерашней окрошки на браге пучило, и чтобы хоть немного ослабить живот, Фёдор громко пёрнул».

В повествовании, в речи героев нет тонкости, глубины, отсутствует и юмор, хотя именно на это пытается делать акцент автор. Смешное вообще в литературе явление редчайшее, тем более все розыгрыши Лешего ничего общего с этим явлением не имеют.

Помимо вопиющей безграмотности, мата и похабщины книга полна примеров удивительного косноязычия. Начало главы двадцать девятой «По воду»: «Снег скрипуче хрустел под валенками. Среди вечерней тишины, нарушаемой еле доносящегося из хлевов мычания коров, радостно встречающих своих хозяек, что заканчивали обряжаться, да кое-где незлобиво тявкали дворняжки, тут же стыдливо замолкая и поджимая уши от своего позорного испуга».

Комментировать это, по-моему, невозможно, этим можно просто наслаждаться. Из того, что подвергается осмыслению, выделяется фраза «снег скрипуче хрустел». В принципе она равнозначна «снег хрустяще скрипел». Всё остальное – за гранью разумения.

Стоит ли подробно разбирать книгу, явно не заслуживающую даже и прочтения? Феномен её не нов для российского литературного пространства, предыдущие годы кишели похабниками всяких мастей, но в нашем регионе такое откровенное пренебрежение к нравственным нормам русской литературы встретить было трудно. Были поклонники мата, считавшие, что нецензурная лексика имеет право на своё присутствие в художественном пространстве, как и откровенные сцены. Были интеллигентные поклонники, некоторые – достигшие степеней известных, но всё это в большей степени теоретики, чем практики. Они поклонялись своему идолу, воспевали его, иногда для подтверждения своей теории на показ употребляли словцо, другое, но именно употребляли – для примера. Откровенных похабников с низовым сознанием до господина Иванова не было.

15 Leonid Ivanov foto Nina Goryanskaya

Леонид ИВАНОВ. Фото Нины Горянской

 

И всё бы ничего: в наше время кто только не издаёт книги, что только не написав в них, – дело это частное. Оно становится значимым для общества с момента некоего, даже малейшего, признания. В нашем случае книга «Леший», отвергнутая собранием писателей Тюмени, была принята как факт литературы в Москве приёмной комиссией Союза писателей России. Какие причины повлияли на это событие, неведомо, но в очередной раз московскими барами было наглядно продемонстрировано высокомерное равнодушие к судьбе русского слова, словно и не русские они вовсе.

Так господин Иванов стал членом СП России. А через какое-то время люди, которые его жёстко критиковали, отвергая похабщину и мат, выбрали новоявленного члена своим руководителем. А что поменялось в мире? Неужели грязное и мерзкое перестало быть таковым и получило нравственную индульгенцию? Неужели теперь оно может находиться рядом с тем, что составляет суть нашу?

Нет, конечно. Просто есть те, кто пытается возродить мир нравственного хаоса, когда не существовало ни хорошего, ни плохого, ни добра, ни зла, а всё решалось силой и хитростью. А те, кто по своему предназначению, казалось бы, призваны быть хранителями чистоты русской речи, нравственных ориентиров народа, делают вид, что ничего не происходит, и голосуют за человека, который опорожняет своё нутро на головы читателей.

Да, мало что зависит в литературе от нашего присутствия, и мы привыкли к своей малости. Но мы – носители ценностей. Мы существуем, думаем, пишем, чтобы сохранить ощущение красоты слова для следующих поколений. Чтобы всякого рода новаторы не превратили литературу в загаженную пустыню. И, даже если в следующих поколениях не родится гений, сохранится представление о том, какой должна быть русская речь. Когда же сегодня происходит отречение от того, что хоть как-то оправдывает наше литературное существование, как назвать это?

 

Виктор ЗАХАРЧЕНКО

г. ТЮМЕНЬ

 


 

В последнее время в местных писательских организациях России всё трещит по швам. Литераторы никак не могут определиться с тем, кто должен их возглавлять.

Наметилась тенденция, что в руководстве союзов оказываются не авторитетные писатели, критики, поэты, а довольно посредственные журналисты. Аргумент такой: мол, у них хотя бы есть выходы на власть и какая-то деловитость, чтобы навести порядок.

Однако, как мы видим, в итоге и в организационном плане всё оказывается провалено, и в творческом плане уровень падает – ниже некуда. Горе-руководители окончательно дискредитируют звание писателя и авторитет литературных сообществ.

Или такова судьба писательских организаций в России – окончательно превратиться в союзы журналистов-пенсионеров, и все с этим давно смирились?

А что думают наши читатели?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.