«Есенинских книжек двадцатых годов…»

№ 2016 / 32, 22.09.2016

Cреди множества находок в неопубликованной части огромного поэтического архива Варлама Шаламова (некоторые стихи впервые опубликованы в «ЛР» – см. №№ от 20 сентября 2013 г. и от 21 марта 2014 г.) особого внимания, на наш взгляд, заслуживает стихотворение, связанное с С.Есениным. Оно написано более полувека назад, в 1954 году, и потому представляет особый интерес как с точки зрения жизненной и поэтической биографии Шаламова, так и с более общей историко-литературной точки зрения.

Надо напомнить, что 1954-й – первый год после возвращения Шаламова с Колымы, где он пробыл почти семнадцать лет. Он снова начал жить в коренной России, из которой был насильственно вырван. И хотя эта новая жизнь была связана с ограничениями в правах (т.н. «101-й километр», где недавнему заключённому помогли устроиться мастером по снабжению Решетниковского торфопредприятия Калининской области), он впервые получил полную внутреннюю свободу, целиком отдавая её литературе. В 1954 г. Шаламов начал писать первые «Колымские рассказы», но ещё больше времени он отдавал стихам – на волне того лирического подъёма, который охватил его ещё на Севере, после выхода из лагеря. «Мне было больше 45 лет, я старался обогнать время и писал день и ночь», – вспоминал он. Учитывая огромный творческий результат – за 1954–1956 годы, до реабилитации и возвращения в Москву, Шаламов написал более 400 стихотворений, составивших впоследствии шесть сборников «Колымских тетрадей» (опубликованных только в 1994 г.), – его «решетниковский» (или шире – тверской) период ныне по праву сравнивают с «болдинской осенью».

Однако, целый ряд стихотворений того периода так и остался в его рабочих тетрадях и обнаружен лишь недавно, в ходе подготовки издания стихов Шаламова в серии «Библиотека поэта».

Легко предположить, что публикуемое «есенинское» стихотворение было написано Шаламовым экспромтом – под впечатлением того, что однажды весной – в начале лета 1954 года он впервые за много лет присел на обычную садовую скамейку, возле которой поднималась молодая поросль берёз, и не мог не растрогаться их видом – возможно, до слёз… Причины такой растроганности объяснять не нужно: он так долго не видел настоящей русской берёзы! Ведь на Колыме, да и то ближе к морю, встречается лишь чахлое подобие этого столь родного всем, выросшим на русской равнине, гладко-белоствольного и сочного дерева, которое так хочется обнять… И сразу возникшая у Шаламова ассоциация с Есениным тоже очень естественна для человека и поэта, чья молодость пришлась на 1920-е годы. Тем более, что почти весь тот период, что Шаламов провёл в лагерях, стихи Есенина, мягко говоря, не одобрялись – их пытались затмить стихами В.Маяковского, которого, по точной мысли Б.Пастернака, стали «насаждать, как картофель при Екатерине»…

Поклонники С.Есенина и знатоки его творчества могут, наверное, уточнить, какие его сборники 1920-х годов украшались изображением берёзы, но память В.Шаламова никогда не подводила. Сказать, что Есенин был одним из любимых его поэтов – значит ничего не сказать. Мало у кого из вступавших в жизнь в 1950-е годы молодых поэтов было то живое впечатление от стихов и судьбы Есенина, которое впитал в себя и пронёс сквозь лагерные годы Шаламов. Ведь он присутствовал на похоронах Есенина в Москве в декабре 1925 года и видел, как выражается всеобщая неподдельная любовь к нему. Впоследствии он писал: «Самоубийство поэта наполнило новым смыслом, живой кровью многие, многие строки его стихов. То, что казалось позой, на поверку оказалось трагедией…» Он знал наизусть почти все стихи Есенина – ещё в лагерной больнице читал их и переписывал для знакомых. Как ни покажется удивительным, Шаламов выше всего ценил сборник «Москва кабацкая», о котором писал: «…каждое из 18 стихотворений, составляющих этот удивительный цикл, – шедевр русской лирики». В эссе «Пейзажная лирика» (1961 г., опубликовано лишь в 2006 г.) Шаламов писал о Есенине как поэте с обострённым чуством природы: «Его берёзку, клён и собаку помнит каждый». При этом Шаламов подчёркивал, что «в пейзажной лирике с особенной силой сказывается чувство родины», без которого, по его убеждению, не может существовать настоящий поэт.

Продолжая и развивая подобные мысли Шаламова о Есенине, можно прийти в выводу, что автор трагической, очищенной от кажущейся вульгарности «Москвы кабацкой» был едва ли не самым близким по духу автору скорбных «Колымских тетрадей». По крайней мере, в определённом смысле Есенин стал ему гораздо ближе, чем высоко почитаемый Пастернак. (Напомним, что «есенинское» стихотворение относится к 1954 году – моменту наибольшей тяги Шаламова к Пастернаку, которого он называл «живым Буддой»).

Впрочем, обобщения на сей счёт предоставим будущим исследователям. А скромное, непритязательное, но необычайно человечное стихотворение Шаламова заслуживает того, чтобы о нём не забыли.

 

Текст и публикация Валерия ЕСИПОВА

 

* * *

Весь лес так прозрачен, как сеть птицелова,

Он сам, как ловушка для робких дроздов,

Что кружатся здесь над скамейкой садовой,

И каждый довериться лесу готов.

Берёзки стоят, уцепясь за скамейку,

Не смеют ни слова ещё прошептать.

Повадки так робки, ладошки так клейки,

Но ясно, что жить им – одна благодать.

Им надо бы всыпать берёзовой каши

За этот побег непослушных ребят,

Пока своё платье берёза-мамаша

Меняла на свежий, на майский наряд.

Но время пройдёт и поднимутся крошки,

Прославят берёзку на сотни ладов,

Как ту, что когда-то росла на обложке

Есенинских книжек двадцатых годов.

 

1954