РАЗДРАЖИТЕЛЬ ДЛЯ НОМЕНКЛАТУРЫ

№ 2017 / 4, 03.02.2017

Недавно скончался Владимир Огнев. Это был один из немногих критиков, кто всегда на всё имел свой взгляд и не боялся высказать собственное мнение, даже если оно сильно отличалось от официальной позиции. Огнев один из первых приветствовал появление «Гойи» Андрея Вознесенского, и он же очень радовался повестям Валентина Распутина. Однако его личная судьба складывалась очень непросто. Партийная и литературная номенклатура критика просто ненавидела. Больше того, отдел культуры ЦК КПСС не раз пытался его вычеркнуть из текущего литпроцесса и навсегда запретить.

12 13 OgnevВладимир Фёдорович Огнев родился 7 июля 1923 года в Полтаве. Его настоящая фамилия Немец. Представляете, что пережил он, когда началась война с немцами.

«В 1941 году, – рассказывал позднее критик, – мне подарили чемодан для нот и смены белья – 20 июня. А 22-го я вынул из чемодана лишние теперь ноты, оставив смену белья и оловянную ложку, с которой мой дедушка, говорят, ходил «на турок».

«За Сталина!» я не успел крикнуть ни разу – эшелон разбомбили в степи, двое суток я не видел света, а потом всё яснее видел мир и начал понимать кое-что, чему раньше не знал истинной цены.

Потом, в 1942-м, меня репрессировали. В 1943 г. удалось снова уйти в армию. Война окончилась для меня в 1946 году.

В резервном полку меня вызывал играть в шахматы офицер из СМЕРШа, и я каждый раз холодел, выигрывая у него. Я скрывал, что родители – в ссылке, и думал, что игра в шахматы подстроена, чтобы я «раскололся».

В войну Владимир Немец нередко печатался как Вл. Анапчанин. Однажды он, укрывшись за псевдонимом, отправил свои стихи в Москву в редакцию газеты «Литература и искусство».

«Дорогой тов. Анапчанин! – ответил ему некий Ал. Рохович.А.А. Сурков срочно уехал на задание и просил меня ответить. Стихи интересные, но не избыточной образностью в духе раннего Маяковского или Пастернака, а правдивостью изображения: чувствуется опытный боец, не раз смотревший в глаза немцу в штыковом бою, знающий, как рыть окоп и мотать портянки».

Вскоре после войны Немец поступил в Литинститут. Там первое время с ним много занимался Василий Казин.

«Несмотря на свою молодость, – отметил Казин весной 1947 года, – Немец непонятным образом воссоздаёт в своих некоторых стихах отдельные черты таких давно минувших поэтических явлений, как декадентство и ранний символизм. Характерным в этом отношении является стихотворение Немца «Бежали по городу лунные улицы». Весь его словесный состав и настроение исполнены «надломленного изыска»:

Бежали по городу лунные улицы,

Шарахаясь в тени, теснились дома.

И окнам осталось – мигнуть и зажмуриться.

И падала штор и ресниц бахрома.

В смятённых глазах, опьянённых и словленных

Жил втиснутый в душу весенний разгон.

И в тонких руках твоих, болью заломленных,

Бился пойманной птицей прикушенный сок.

А мне – закричать? Пошатнуться? Зажмуриться?

Но душное всюду: «Пусти… Сама…»

Шарахаясь в тени, теснились дома.

Немцу предстоит огромная работа на пути освобождения от этой упадочной ничтожности – не вериться, чтобы настроения такого рода были органическим его недостатком» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 1985, лл. 9–10).

Не оставляя занятий поэзией, Немец ещё на первых курсах проявил большой интерес и к критике. Он не пропускал ни одну общемосковскую писательскую дискуссию. А в конце 1947 года ему даже удалось и выступить самому, сделать доклад «Поэзия активной творческой мысли». Немец тогда заявил, что послевоенная поэзия по своему интеллектуальному уровню ниже уровня «среднего» советского человека. О, какой сразу шум подняли наши литературные генералы. Правда, это не помешало Николаю Замошкину взять запальчивого студента к себе в семинар.

Конечно, Немец не стоял на месте. Он постоянно экспериментировал, что-то искал и одновременно терял. Это потом отметил и Казин.

«Он, – подчеркнул поэт в конце 1947 года, – весь ещё в каких-то смутных исканиях. С технической стороны стих его приобрёл большую энергию, чем в прежних произведениях, однако внутренний образ его поэзии, освободившись от поверхностной стилизации дореволюционного символизма, перешёл к стилизации новой формации, где чувствуется влияние Пастернака»
(РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 1985, л. 65).

На последних курсах Немец избрал себе псевдоним Огнев и окончательно переключился на критику. Уже в 1949 году несколько его статей о текущем литпроцессе появилось в журнале «Октябрь». Потом он постучался в «Литгазету».

Летом 1950 года Огнев вынес на защиту в качестве дипломной работы рукопись сборника критических работ «Личное и общественное». Руководитель диплома Вера Смирнова отметила у своего студента тягу к теоретическим обобщениям и задор полемиста. Но её смутила непродуманность формулировок молодого критика. По её мнению, Огнев нередко в своих статьях важные вещи сводил к спору о словах. Она так и не поняла, почему критик назвал Межирова неосимволистом, который «мечется между стихотворением «Коммунисты, вперёд!» и «Новыми встречами», формалистической окрошкой из раздутого самомнения, искреннего испуга перед временем и наивного непонимания сути простых фактов действительности».

Очень осторожный отзыв об Огневе дал и Иосиф Гринберг. Он увидел в дипломе критика «дробность, несобранность критического разбора» и «витиеватую расплывчатость некоторых определений» (РГАЛИ, ф. 632, оп. 1, д. 1986,
л. 69).

В «Литгазете» главный редактор Владимир Ермилов поручил Огневу вести отдел областной литературы. Правда, сам Ермилов в 1950 году после острейшего конфликта с Фадеевым (тому очень не понравилось, что главред «ЛГ» без согласования с ним ополчился в газете на двух влиятельных литгенералов – Анатолия Софронова и Фёдора Панфёрова) вынужден был своё место уступить Константину Симонову.

Кстати, почти сразу после смены редактора в «Литгазете» Огневым заинтересовался новый комсомольский вожак Александр Шелепин. Он тогда искал нового редактора для журнала «Смена». Ему хотелось как-то оживить это скучнейшее издание. По его мнению, Огнев с его задором мог бы превратить «Смену» в очень популярный журнал. Но Симонов отговорил молодого критика от перехода в комсомольский орган печати.

Симонов с Огневым быстро сошлись на Маяковском. Симонов даже предлагал Огневу взяться за книгу о великом поэте. Первым шагом к будущей книге должен был стать материал «Ясности!», который в январе 1953 года напечатал у себя в «Новом мире» Твардовский. Но эта статья вызвала негодование у охранителей и в партаппарате. Огнева назвали рупором беспринципной групповщины. Другой скандал случился в конце 1954 года. Первого секретаря Союза писателей СССР Алексея Суркова возмутил появившийся в «Литгазете» обзор читательских писем «За многообразие поэзии», в котором был приведён фрагмент отклика некоего С.Прийма с выпадами против главного литначальника. Сурков тут же пожаловался в ЦК КПСС. И машина сразу закрутилась. Крайним начальство сделало Огнева.

За Огнева попыталась вступиться Маргарита Алигер. На одном из писательских мероприятий поэтесса упрекнула коллег, что они творили.

«…Когда ошибся молодой и, бесспорно, талантливый критик В.Огнев, – напомнила Алигер. – мы так на него накричали, что его голоса с тех пор почти не слышно. Я знаю, что Огнев упорно и много работает, но критические отделы редакций журналов и газет к его работе уже относятся подозрительно – такой молодой, а уже умеет ошибаться… Надо уважать молодого критика за то, что он не хочет расставаться со своей точкой зрения и предпочитает не печатать …обезличенные статьи».

Однако литературный и партийный генералитет продолжал требовать отлучения строптивого критика от печати.

28 февраля 1955 года заведующий отделом науки и культуры ЦК КПСС А.Румянцев, заместитель заведующего этим отделом П.Тарасов и заведующий сектором В.Иванов доложили:

«Первый секретарь Правления Союза писателей СССР т. Сурков в письме в ЦК КПСС жалуется на грубый выпад против него со стороны «Литературной газеты», выразившийся в том, что 14 декабря 1954 года в редакционном обзоре читательских писем «За многообразие поэзии» газета напечатала отрывок из клеветнического по его адресу письма некоего С.Прийма. А.Сурков обращает внимание на то, что это было сделано накануне его выступления с основным докладом на съезде писателей с целью дискредитации, и просит принять соответствующие меры.

Редакционная коллегия «Литературной газеты» на своём заседании от 28 января 1955 года обсудила вопрос об опубликовании на страницах газеты письма С.Прийма и расценила это как ошибку, главным виновником которой является составитель обзора – сотрудник отдела критики В.Огнев. Готовя но заданию редакции названный обзор, В.Огнев включил в него письмо читателя С.Прийма, дающее неправильное представление об обсуждении стихов А.Суркова в Союзе писателей, состоявшемся более двух лет тому назад. Тов. Огнев, присутствовавший на этом обсуждении и знакомый с его стенограммой, ввёл в заблуждение редакцию, заверив, что в письме С.Прийма факты изложены верно.

В своём решении по поводу опубликования письма С.Прийма редколлегия отметила, что за допущенную серьёзную ошибку В.Огнев заслуживает снятия с работы. Однако, учитывая, что В.Огнев осознал неправильность своих действий и обещал исправить ошибку честным трудом, редколлегия сочла возможным ограничиться объявлением ему строгого выговора с последним предупреждением.

Ознакомление с предсъездовскими материалами газеты и деятельностью В.Огнева показало, что редакционная коллегия «Литературной газеты» неправильно подошла к оценке действий В.Огнева.

Выступление В.Огнева с клеветой на т. Суркова накануне открытия съезда писателей отражало позицию группы литераторов, которая была недовольна мероприятиями Секретариата СП, направленными на укрепление писательской организации, на борьбу за идейную чистоту советской художественной литературы.

В.Огнев не впервые выступает на страницах печати в качестве рупора беспринципной групповщины. Так, в первом номере журнала «Новый мир» за 1953 год в статье «Ясности!» он допустил ряд грубых ошибок в оценке творчества В.Маяковского и с групповых позиций раскритиковал новые работы о поэте. В статье «Красота и правда», опубликованной 17 января 1953 года в «Литературной газете», В.Огнев подверг разгромной критике оперу Ю.Шапорина «Декабристы», в то время как композитор ещё продолжал работу над нею и она не шла на сцене.

Руководству «Литературной газеты» на это было указано. Однако редколлегия не сделала должных выводов и по существу прикрывает групповые действия В.Огнева, о чём свидетельствует односторонняя оценка действий В.Огнева и мягкость организационных выводов о нём.

За допущенные ошибки в «Литературной газете» от 14 декабря 1954 года несут ответственность руководители газеты – зам.главного редактора В.Косолапов и зам.главного редактора В.Озеров, читавшие материал В.Огнева, а также и главный редактор газеты Б.Рюриков, допустивший выступление В.Огнева с групповых позиций накануне 2-го съезда писателей.

Было бы целесообразно указать главному редактору «Литературной газеты» т. Рюрикову и заместителям главного редактора тт. Озерову и Косолапову на недопустимость подобного рода выступлений; рекомендовать редколлегии пересмотреть своё решение от 28-го января с.г., так как поступки В.Огнева несовместимы со званием сотрудника «Литературной газеты»; предложить Союзу писателей СССР и редколлегии «Литературной газеты» принять меры к укреплению редакции газеты принципиальными квалифицированными работниками.

Отдел науки и культуры ЦК КПСС предполагает в ближайшее время всесторонне проверить работу редакции «Литературной газеты» и результаты проверки доложить ЦК КПСС» (РГАНИ, ф. 5, оп. 17, д. 536, лл. 6–7).

Сразу после скандала весной 1955 года Огнев подал заявление о приёме в Союз писателей. Одну из рекомендаций ему дал Анатолий Тарасенков.

«За последние годы, – отметил Тарасенков, – В.Ф. Огнев сложился в талантливого, серьёзного и вдумчивого критика. Его многочисленные статьи о советской поэзии представляют собой явление живой и смелой критической мысли. Отдельные ошибки в литературно-критической работе В.Ф. Огнева никак не определяют его облик в целом.
Преодолевая эти ошибки, В.Ф. Огнев растёт и развивается в верном направлении, постепенно всё более успешно и плодотворно овладевая методом социалистического реализма в своей работе <…>»

(РГАЛИ, ф. 2587, оп. 1, д. 801, л. 3).

Из-за радикальных взглядов на текущий литпроцесс издатели долго мариновали первую книгу Огнева. А в 1957 году директор издательства «Советский писатель» Лесючевский даже распорядился уничтожить весь тираж дебютного сборника критика. Интересно, что когда весть об этом прошла по всей литературной Москве, либералы только выразили сочувствие опальному автору. Деятельную же помощь ему предложил, как это ни удивительно, ортодокс из ортодоксов Фёдор Панфёров, тут же отправивший строптивого критика в поездку по России.

Позже попытался вступиться за Огнева Шкловский. В 1958 году он сообщил тогдашнему руководителю Московской писательской организации Константину Федину:

«Сейчас помяли Огнева Владимира Фёдоровича. Писал он книгу… погода переменилась и его сделали учебно-показательным виноватым. Человек он талантливый и молодой, с хорошим литературным видением. Комнаты у него нет, и живёт он на нанятой площади. У него есть жена и ребёнок. В подворотнях дует… Василий Смирнов [на тот момент исполнявший обязанности руководителя Союза советских писателей. – В.О.] комнату ему не дал. Так как ты, как Зевс, и управляешь московским отделением взглядом серых глаз и седых бровей, то взгляни на этого просителя милостиво – он человек литературный и советской литературе нужен… Огнева могут замучить».

Ну а потом вмешался новый руководитель Московской писательской организации Степан Щипачёв. Благодаря ему огневская книга наконец (в 1961 году) вышла.

26 декабря 1961 года либералы устроили шумное обсуждение работ Огнева. Пришли Виктор Шкловский, Лев Копелев, Зиновий Паперный, Андрей Турков, Борис Слуцкий, Юрий Левитанский, Михаил Светов.

«В.Огнев, – заявил Копелев, – работает на самом трудном стыке – между поэзией и наукой, между точной наукой и наукой, которая только становится наукой, которая находится ещё где-то в области интуиции. Поэзия – езда в незнаемое. Настоящее исследование поэзии – это также езда в незнаемое».

Паперный в заслугу Огневу поставил «эмоционально-реактивное начало». А Слуцкий отметил смелость критика. «Огнев, – признался Слуцкий, – говорит больше правду, чем подавляющее большинство его товарищей по профессии. Я не могу сказать, что он всегда говорит всю правду, иногда говорит больше правды, иногда меньше, но больше, чем говорят другие».

В какой-то момент группа влиятельных либеральных литераторов хотели превратить Огнева в рупор «прогрессистов». В пользу критика говорило несколько фактов. Первое. Он отлично знал современную русскую поэзию. Второе. Ему доверяли Константин Симонов, Степан Щипачёв, другие литературные генералы из либерального лагеря. И третье. У него были неплохие связи в Восточной Европе.

Правда, весной 1962 года европейские связи чуть не подвели Огнева под монастырь. Он, минуя АПН, напечатал тогда в Праге статью «Произведения и взгляды». Критик заявил, что в советском писательском сообществе сформировалось несколько литературных лагерей, которые не сошлись во взглядах на жизнь и искусство. На один полюс он поставил Евтушенко, Вознесенского и Аксёнова, взявших, по его мнению, курс на бескомпромиссное отрицание фальши. А на другом полюсе у Огнева оказался Кочетов, тянувший общество, как ему казалось, в прошлое. Огнев подробно рассказал чехам о том, по каким направлениям в нашей литературной печати развернулась дискуссия между либералами и охранителями и в чём апологеты прогрессистов и консерваторов кардинально разошлись.

Но сделанный им для чешских коллег детальный анализ положения дел в современной советской литературе очень рассердил наших тогдашних литературных генералов.

По настоятельной просьбе Всеволода Кочетова критик Дмитрий Стариков срочно подготовил разносную статью об Огневе для «Литературной России». Правда, главный редактор «ЛР» Константин Поздняев выразил сомнение, стоило ли нашей литпечати поднимать шум. И тогда Кочетов побежал в ЦК к заведующему отделом культуры Дмитрию Поликарпову. После этого сразу закрутилась вся громоздкая партийная машина.

«Считаем, – сообщили 17 марта 1962 года советскому руководству заведующий отделом культуры ЦК КПСС Дмитрий Поликарпов и заведующий сектором ЦК Игорь Черноуцан, – необходимым доложить о следующем.

В чехословацкой литературной газете 24 февраля с.г. опубликована статья советского критика В.Огнева «Произведения и взгляды», в которой идёт речь о некоторых явлениях современной советской литературы и критики. Под видом освещения литературной полемики, которая происходит в нашей стране, автор статьи явно тенденциозно, с групповых позиций характеризует положение в советской литературе, поднимая на щит произведения, обоснованно критиковавшиеся в нашей печати, и подвергает разносу неугодных ему писателей.

В начале статьи он противопоставляет молодое поколение советских поэтов, выступающих подлинными наследниками традиций и самого «духа» поэзии Маяковского, поэтам 40-х годов, которые ориентировались якобы только на «стих» Маяковского, но были чужды его гражданственности, «бескомпромиссному отрицанию фальши». При этом молодое поколение поэтов сведено в статье только к именам Евтушенко и Вознесенского, которых автор характеризует как «смелых новаторов», отводя как выражение тупости и недомыслия все упрёки критики в их адрес.

Утверждая далее, что «приблизительно одинаково разделились литературные лагери и в оценке романа В.Аксёнова «Звёздный билет» и сценария В.Розова «А, Б, В, Г, Д…», В.Огнев опять же безоговорочно поддерживает эти произведения, которые «выявили важную болезнь общества, вызванную периодом культа личности», помогают «распознать корни этого явления и помочь его искоренить».

В этом свете изображается как явно несостоятельная позиция критиков романа, которые якобы предъявляют к нему догматические требования, без всяких оснований толкуют о не типичности героя.

Беззастенчиво рекламируя свою книгу, в которой он якобы выступал «за широту поисков, за поддержку новаторства и за уважение к особенностям индивидуальностей», В.Огнев уверяет, что узкие догматические взгляды на искусство проявляются в выступлениях Н.Грибачёва и В.Кочетова, которые будто бы сегодня также отлучают от социалистического реализма В.Панову и В.Некрасова, как ранее поносили А.Довженко. При этом, во-первых, допускаются явные искажения (ни Грибачёв, ни Кочетов никогда Довженко не критиковали), а во-вторых, безоговорочно поддерживается позиция В.Некрасова, выступившего в своё время с полемической статьёй, осуждённой литературной общественностью.

Групповой характер позиции В.Огнева сказался и в списке «наиболее интересных произведений», которые он рекомендует чешскому читателю. Здесь названы только последние сборники Евтушенко и Вознесенского, повести Аксёнова, Владимова и Войновича, т.е. произведения, подвергавшиеся критике в нашей печати. Однако особенно наглядно групповые пристрастия В.Огнева проявились в той уничтожающей характеристике, которую он даёт роману В.Кочетова «Секретарь обкома».

«Художественно слабый роман, написанный поразительно бедным «канцелярским» языком, разбросанный, персонажи карикатурны, мысли героев банальны».

С пренебрежением отозвавшись о «салюте критики в честь В.Кочетова», В.Огнев безоговорочно присоединяется к отрицательным решениям «Литературной газеты» и «Нового мира», сообщая от себя, что «писатель не знает, что делать с событиями, не понимает их сущности», что «вместо народа… здесь выведены интриги, распри, ссоры, вызванные никчёмным честолюбием никчёмных людей».

Вслед за тем опять же с явно групповых позиций В.Огнев берёт под защиту от критики мемуары И.Эренбурга, ссылаясь при этом на устный отзыв С.Щипачёва, который якобы назвал воспоминания Эренбурга «мудрым, искренним свидетельством современника».

Таким образом, вся статья В.Огнева направлена на то, чтобы дезинформировать чешского читателя и чешскую литературную общественность, в кривом зеркале, с явно групповых позиций изобразить положение в советской литературе.

Подобная статья советского критика ставит в сложное положение чешских друзей, затрудняет их воспитательную работу с кадрами творческой интеллигенции.

Публикация статьи В.Огнева – поступок антиобщественный, наносящий урон делу сплочения литератур стран социалистического лагеря.

Как выяснилось, копию этой статьи В.Огнев направил также в польскую литературную газету, но она была задержана органами Главлита и возвращена в Союз писателей.

В связи с изложенным полагали бы целесообразным:

Обсудить факт публикации тенденциозной, написанной с групповых позиций статьи В.Огнева в чешской печати на Секретариате Союза писателей» (РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 140, лл. 57–59).

На этой записке Поликарпова и Черноуцана осталась следующая помета: «Согласиться. М.Суслов. 19/III. Ю.Андропов. Л.Ильичёв. О.Куусинен. Б.Пономарёв. А.Шелепин».

8 9 10 Ognev doc1001

Ещё не зная о реакции на чешскую публикацию статьи Огнева отдела культуры ЦК КПСС, наш посол в Чехословакии Михаил Зимянин 20 марта 1962 года отправил записку о выступлении критика заместителю министра иностранных дел СССР Николаю Фирюбину. Посол сообщил:

«В чехословацкой литературной газете «Литерарни новины» № 8 от 24 февраля 1962 г. некто В.Огнев опубликовал пространную статью, озаглавленную «Произведения и взгляды», в которой пытается дать оценку ряду литературных и социальных процессов, происходящих в Советском Союзе в настоящее время. Под видом борьбы мнений, столкновений различных точек зрения Огнев, в противовес критике партийной печати, превозносит до небес такие произведения, как «Звёздный билет» В.Аксёнова и сценарий «А, Б, В, Г, Д» В.Розова, выдавая их за положительные явления в нашей литературе, отражающие истинные стремления советской молодёжи. Стоит только привести даваемую Огневым характеристику молодым героям, выведенным в упомянутых произведениях В.Аксёнова и В.Розова, чтобы убедиться в истинной позиции автора статьи. Он пишет: «…Примерно также разделились литературные лагери и при оценке романа молодого прозаика В.Аксёнова «Звёздный билет» и сценария В.Розова «А, Б, В, Г, Д». Эти произведения затрагивают одну и ту же проблему, имеют общий тип героя. Молодой человек, который всем своим бескомпромиссным задором отверг догматизм. Он – враг бюрократизма, избитых слов, фальшивых отношений. Он ищет правду. Он скептически, пессимистически настроен. Он ненавидит банальность, тупость, стремление всё богатство чувственного мира регламентировать и обозначить клеймом, упростить, всё сложное свести к обычным рамкам простого, известного».

В то же время Огнев немало вылил грязи на роман «Секретарь обкома», обвиняя при помощи таких же фрондирующих критиков, как и он сам, писателя Кочетова в том, что его роман пропитан якобы духом догматизма, написан с позиций культа личности Сталина.

Чехословацкие товарищи возмущены статьёй В.Огнева, так как она вооружает те элементы среди чехословацких литераторов, которые придерживаются неправильных взглядов на развитие литературы, отрицают метод социалистического реализма. Не случайно подобного рода люди после опубликования статьи Огнева усилили требования издать роман В.Аксёнова «Звёздный билет» на чешском языке.

Статья Огнева пропагандирует извращённое представление о советской литературе.

По нашему мнению, следовало бы обратить внимание Союза советских писателей СССР на то, чтобы не допускать в будущем столь безответственных выступлений в зарубежной печати литераторов, подобных В.Огневу, с такого рода статьями, наносящими ущерб престижу СССР за рубежом» (РГАНИ, ф. 5, оп. 36, д. 140, лл. 66–67).

8 9 10 Ognev doc1002

Фирюбин передал эту записку секретарю ЦК КПСС Ильичёву, который дал указание: «Сообщить т. Поликарпову Д.А.».

Однако раздувать большой скандал оказалось не в интересах власти.
Партийные чиновники решили всё уладить кулуарно. 6 августа 1962 года Черноуцан представил своему начальству следующую справку: «Вопрос о неправильном выступлении В.Огнева в чехословацкой печати был обсуждён на секретариате Союза писателей. Установлено, что публикация выступлений советских авторов в зарубежных печатных органах может осуществляться только через иностранные комиссии Союза и агентство АПН «Новости». Вопрос о предвзятом и групповом характере статьи В.Огнева обсуждён с чешскими товарищами во время поездки в Чехословакию секретаря СП СССР т. Маркова и делегации советских поэтов».

Уже в конце «нулевых» годов Огнев рассказывал, как проходил этот секретариат.

«Однажды я получил письмо от Секретариата СП – меня приглашали на заседание. Каково же было моё удивление, когда в руках председательствующего В.Кожевникова я увидел конверт моей очередной депеши в Прагу. Оказалось, именно по этому поводу и собрался экстренный форум. Секретари были суровы. Все следили глазами за рукой представителя ЦК И.С. Черноуцана, молча чертившего пальцами какой-то рисунок на пыльной поверхности лакированного стола. Прочитать его мнение по поводу суда над Огневым не удавалось, и секретари нервничали. Я не знал, что в ЦК уже было принято решение о запрете пересылки любых материалов в соцстраны, минуя цензуру. Кожевников всё добивался от меня ответа: сколько я получил денег за сотрудничество с чешской газетой, и недоверчиво хмурился, узнав, что ни одной кроны. Не добившись признания вины, огорчился» (Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания. М., 2012. С. 176–177).

В середине 60-х годов Огнев сильно тяготел к «Новому миру» Твардовского. Но в 70-м году власть прислала в журнал нового главного редактора – Косолапова. Назначенец очень хотел продемонстрировать некоторую преемственность и позвал в журнал некоторых соратников, а кое-кому из окружения поэта предложил даже войти в обновлённую редколлегию «Нового мира». Так, отдел критики он хотел доверить Огневу. По одной версии, Огнев тут же дал Косолапову своё согласие, что очень расстроило Твардовского и Лакшина. По другой версии, Огнев, узнав мнение Лакшина (якобы Лакшин сказал, что если критик войдёт в новую редколлегию «Нового мира», ему все порядочные люди будут плевать в лицо), поспешил ответить Косолапову отказом. По третьей версии, кандидатуру Огнева зарубил заведующий отделом культуры ЦК КПСС Шауро.

Позже Борис Полевой ввёл Огнева в редколлегию журнала «Юность». Критик организовал студию молодых писателей «Зелёная лампа». Но вскоре Огнев подорвался на новой мине. Секретарю ЦК КПСС Зимянину не понравилась написанная по заказу Огнева статья Евтушенко, в которой была приведена одна крамольная фраза, когда-то произнесённая Шостаковичем. Тогдашний заместитель главреда «Юности» Андрей Дементьев тут же обвинил Огнева в том, что тот якобы решил повести свою отдельную от журнала линию, и потребовал от критика публичного признания допущенных ошибок. Но Огнев отказался каяться и уволился.

В 1991 году Огнев после провала путча возглавил Международный Литфонд, за счёт которого пытался издавать журнал «Феникс-ХХХ». Но, как издатель, он в условиях рынка продемонстрировал свой полный непрофессионализм.

Весной 2003 года Огнев сдал свои полномочия в Международном Литфонде новым руководителям и тут же стал участником шумного скандала. Дело в том, что Огнев согласился арендованную им дачу в Переделкино сначала на не вполне законных условиях передать какому-то инвестору, пообещавшему вложить в развитие Литфонда немалые деньги, но когда почувствовал, что инвестор ведёт не совсем чистую игру, потребовал вернуть дачу обратно. Впрочем, квартирный вопрос, в современных условиях превратившийся в актуальную тему недвижимости, всегда портил как москвичей, так и провинциалов.

Умер Огнев 17 января 2017 года в Москве.

 

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.