СТАРЫЕ ОБОИ ПЕРЕКЛЕИЛИ

№ 2017 / 8, 03.03.2017

Хорошо помню себя в маленьком пристанционном домике в Астапове, где стоит железная кровать; когда-то на ней лежал самый великий из русских Львов в последние дни и часы земной жизни, на ней и умер. Контур Льва Толстого, лежащего на кровати, был резко обозначен чёрным углём на старых стенных обоях: их не трогали, не переклеивали более ста лет, чтобы сохранить эффект живого, вечного присутствия здесь бессмертного русского Гения. Я действительно чувствовала его присутствие, находясь в той маленькой далёкой комнатушке. Живой или не живой, но он был рядом со мной. Об этом же ощущении рассказывали мне великие Игорь Владимирович Ильинский и Борис Иванович Равенских, когда работая над пьесой Иона Друце «Возвращение на круги своя», приехали на могилу Льва Толстого в Ясную Поляну. Борис Иванович потерял тогда туфлю в снегу, так и шёл к могиле босиком, в одном ботинке, чтобы помолиться здесь Богу и своему кумиру. Разговаривали у могилы втроём: Борис Иваныч, Игорь Владимирович, Лев Николаич. Советовались. Как воссоздать на сцене образ Великого? Бессмертного… Задача на все времена.

Но ведь можно и не маяться творческими муками. А просто втиснуть любого, даже Гения, в собственную концепцию возвеличивания или ниспровержения. Как сделал это столичный театр Маяковского в своём спектакле с «громким» названием «Русский роман». Спектакль не новый. Но сейчас он номинирован на «Золотую маску», для жюри которой, по-моему, серьёзный тест, как они оценят этот спектакль. Хор восторженных статей многих моих коллег я уже читала. Задача у режиссёра Карбаускаса для меня очевидная: вышутить, развенчать, унизить… уничтожить в массовом сознании русского Гения и его авторитет. Самого писателя в спектакле нет. Есть его воплощения, нелепые, смешные, карикатурные в представлении его героев, в его окружении – любые уважительные мысли и мнения о нём исключаются.

Большой и вроде красивый Левин, артист Алексей Дякин фарсово сватается к нелепой Кити – Кате (артистка Вера Панфилова), чуть ли не насилуемой доктором. Так представляются автором в спектакле толстовские герои, включая главную из них, чьё имя носит роман, здесь сексуальную красотку Анну Каренину (Мириам Сехон), которая одновременно вдевает руки в два мужских пальто и появляется только в тесной связке с мужчинами, эдакая «групповуха», включающая Каренина с Вронским, они дебильны и шаржированны. Чего же всерьёз относиться к автору столь нелепого романа с мало приличными героями? Русские бабы и мужики представлены в духе модной западной ресторанной эстетики «развесистой клюквы». Дебилы! Один из мужиков кроме «ну»… ничего произнести не способен. Возлюбленная Толстого Аксинья, предмет ревности его жены, артистка Татьяна Орлова, вообще мужеподобный монстр. Не случайно она же потом играет роль Черткова, в сапогах и чёрных нарукавниках выскакивающего из шкафа, как чёрт из табакерки, гермафродит. Совсем уж странное представление возникает о графе Толстом. Неужели всё это не увидели профессионалы – специалисты, встретившие спектакль и прославляющие его создателей, режиссёра и драматурга Марюса Ивашкявичюса с Миндаугаскасом Карбаускасом?! Разрешите же мне тоже быть свободной в праве высказать собственное суждение о вашем произведении. Попробовать защитить от вас великого мёртвого… или свобода, о которой сейчас столько безответственной болтовни, существует лишь для вас?

Спектакль эклектичен: то лубок, то водевиль, то прямая публицистика в виде предсмертного обращения Анны в красных перчатках к залу. То – настоящая драма, которую на самом деле переживала Софья Андреевна и которую достойно, глубоко проживает на сцене замечательная Евгения Симонова, даже в таком спектакле, я бы уточнила, вопреки ему, в очередной раз доказывающая свою драматическую мощь и талант. Но с этими партнёрами? В такой их трактовке… Она должна их не видеть, включая собственного мужа, детей, работать с воображаемыми партнёрами, чтобы так всерьёз страдать и мучиться на сцене. Я видела в Астапове окно, в которое стучалась Софья Андреевна, чтобы достучаться до мужа, её ведь так и не пустили к уходящему из жизни Гению. Действительно, сильная сцена в спектакле, когда актриса бьётся в маленькое окошко, подставленную ей рамку от портрета и кричит: я не успела!.. Но авторам спектакля важнее употребить свои умения на другое, на развенчание великого писателя и мученика России.

Черепки, валяющиеся по полу, оставшиеся от разбитой, брошенной наземь головы отца, сделанные руками сына, скульптора, тоже Льва – артист Алексей Сергеев, похожего на отца, потом эмигранта – вот, что самое важное для создателей, образный символ, лейтмотив спектакля.

В пьесе и в спектакле много профессиональных «блох» и несовершенств. Говорить об этом поздно, он идёт больше года. Но сейчас он выдвинут на премию «Золотой Маской» и отношение к нему для меня очень важно в понимании целей, задач и выразительных средств нынешнего театра. Неужели на самом деле «Русский роман» (назван-то как претенциозно!) получит маску? Хотя Евгения Симонова, если возможно её отделить от спектакля, действительно замечательна, она – лучшая. А весь «роман» – кощунство…

 

Анна КУЗНЕЦОВА