Владислав ИВАНОВ. В СУХОМ ОСТАТКЕ. Часть 2. Васильев, Гладилин, Распутин: подтвердили или разочаровали?

№ 2001 / 43, 23.02.2015

В серии «Современная российская проза» издательство «Вагриус» выпустило не только произведения молодых и начинающих авторов (своё мнение о книгах Анастасии Гостевой и Юрия Петкевича я высказал в предыдущем номере «ЛР»), но и сочинения уже признанных мастеров. Теперь речь пойдёт об изданиях Бориса Васильева, Анатолия Гладилина и Валентина Распутина.

 

Борис Васильев. Глухомань. Роман.

 

Многие авторы пытаются сегодня осмыслить последствия политических противоречий середины 80-х – начала 90-х годов, приведших наше общество к серьёзным социальным реформам, породивших расслоение, развал великий многонациональной империи. Огромная тема. Страшная тема. Осознают ли это авторы, пытающиеся поднять столь тяжкий груз? Кто-то выбирает весьма продуктивную в настоящее время детективную форму, кому-то ближе «поток сознания» или мемуары. Да мало ли сегодня форм, в которые отливается литература, принимая их, словно вода в различных ёмкостях?

В новой книге Бориса Васильева, на мой взгляд, на уровне отдельных элементов объединены все эти жанры, в которых (как художественные средства и приёмы), мастерски чередуя также живой диалог, сочное повествование от первого лица, яркий рассказ персонажа, глубокую рефлексию-монолог, – автор подтверждает своё право быть в центре внимания литературной России.

Роман «Глухомань» на первый взгляд может показаться сложенным из разнородных фрагментов, отрывков, которые, казалось бы, не имеют друг к другу никакого отношения (это особенно характерно для первой части произведения). Вынужденное путешествие главного героя в Африку, на Кубу – о чём всё это? Может быть, для придания экзотического колорита? Но не настолько мелка проза Васильева. Вряд ли он схватился бы только за броский антураж. Но вместе с тем – вкрапления «об Афганистане», о «чеченском кресте», расставившем не только точки в российской политике, но и кресты на славе русской армии. Бессюжетное нагромождение какое-то!

Признаюсь, начало произведения произвело на меня именно такое впечатление, несколько насторожило: неужели мастер скатывается к бессюжетию, а может, не хватило времени (махнул-де, рукой мэтр: мол, что же бисер перед свиньями-то?) для качественной художественной сюжетной обработки? Не может быть, чтобы Васильев представил книгу, подобную многим современным бульварщинкам: прочитаешь в такой страниц 10 – 15 и думаешь: а читать ли дальше?

Но в том-то и профессионализм Васильева – во второй части сочинения автором блестяще обрабатываются в ткани повествования даже мельчайшие детали, будто «повисшие« в несколько сумбурных экспозиции и завязке. Васильев сумел так соединить разнородные элементы, чтобы они заиграли, встраиваясь в итоге в строгий сюжет, где всё объяснено, «стянуто». («Прозаик, как хороший закройщик», – вспоминаю лекцию прекрасного парадоксального литературоведа Александра Харчевникова.) «Что же будет, чем закончится?» – интрига держит читателя, порой запутывает, но до абсурда и совершенно не клеящихся блоков это не доходит. Удары по скулам, разборки, кислота в лицо красавицы, лысые ребятки в чёрных кожанах, с одной стороны, и танки на тбилисских улицах, бесчинства спецназа, русский фашизм, с другой, вполне естественно ложатся в идейную концепцию романа. «Что сегодня с Россией? Что вообще происходит? Кто кукловодит?» – это ключевые вопросы произведения. Повествование, как во многих работах «бульварщиков», не сводится лишь к описанию доставки трупов в «Грузах-200» и стенографии выяснений отношения друг к другу братков на их же языке и уровне. Автор использует такой материал исключительно для иллюстрации общей картины. Копирует общество. Но это внешний, как мы уже отметили, антураж. Глубина анализа социального противоречия, просматривающаяся за триллеровой этикеткой, импонирует. Хотя нельзя не отметить, что в целом остаётся ощущение слишком частого и обильного использования конъюнктурного материала. Но что делать – это наша жизнь!

В финале романа (а его, несомненно, как в 70-е годы, можно было бы отнести по определению к «сильной мужской прозе», за которой видится характерный писатель) – композиционная находка, заметно скрасившая роман – сентиментальный эпилог, написанный от лица пострадавшей в разборках жены главного героя, разорвавшего себя в «глухоманском» логове. А символичная декларативная концовка ставит жирную точку в этом, на мой взгляд, интересном и качественном произведении, которое пронизано горькой мыслью, выраженной при помощи героини Борисом Васильевым так: «Мне кажется, что многое, очень многое объясняет последняя запись моего мужа: «Это не мы живём в Глухомани. Это глухомань живёт в нас». Фраза имеет полное право на прописку в народной речи.

В произведении немного героев, но все они вовлечены во множество разнообразных ситуаций, раскрывающих их характер: борьба, любовь, предательство, экстремальные ситуации. Социально-психологический роман с элементами детектива умело разбавлен элементами трансформированной и адаптированной в современности романтической литературы, которые очевидны в описаниях главного героя. А сентиментальные вкрапления способны выжать слезу у особо впечатлительных. Эпическое, правда, просвечивает преимущественно в авторских отступлениях и декларативных диалоговых вставках вроде: «Имеют значение только те несколько семейств, которые дёргают за ниточки, управляя куклами. Народу это абсолютно безразлично, ему нужны стабильная зарплата и приемлемое жильё…» Словосочетание «передел собственности» объясняется Васильевым не только буквально, но и метафорически: что человек признаёт своим, собственным: нажитое или приватизированное добро или Добро – дружбу, семью, дом, родину.

Война и жизнь, бизнес и патриотизм, любовь и измена, дружба и предательство – всё это живёт в романе, словно в действительности. На этой, кажется, простой основе-скелете, словно клоками мясо на костях, полотна повествования. Зачастую резкие, порой отрывистые фразы-комментарии Васильева, имеющие явно публицистическую природу, злобно «гавкают» на читателя, «зверьми кидаются» на бедного «образы-чудовища», стараясь «ухватить» его за живое, за самое болевое место – за сочувствие, замешенное на высоких мотивах, которыми каждый из нас руководствуется, находясь на грани, делая для себя важный жизненный, нравственный выбор. «Глухомань», уверен, помогает не ошибиться. Да, автор сделал свой выбор. Теперь – что скажут читатели.

 

 

Анатолий Гладилин. Большой беговой день. Романы.

 

Читатели и критики 60-х прочили ему огромное литературное будущее. И – не ошиблись. В 25 лет он был принят в Союз писателей (в те-то времена!). «Хроники времён Виктора Подгурского», «Дым в глаза», «Вечная командировка», «История одной компании» и другие стали советскими бестселлерами. Но вот парадокс! Когда я готовил кандидатскую диссертацию (конец 90-х), посвящённую Олегу Куваеву, и, разумеется, изучал его прямое и косвенное «литературное окружение», то даже в столице смог найти лишь немногие гладилинские произведения, хотя о самом авторе встречал упоминания довольно часто. Из прозы 60-х – 70-х годов его словно вычеркнули. Оказалось, что «не словно», а буквально. Это что касается его первого периода творчества, «советского». Очевидно – весьма характерный штрих к современному портрету писателя и натюрмортам его произведений.

Второй – «свободный» – начался, когда он эмигрировал во Францию, мотивировав: «…я уезжал как писатель, лишённый возможности здесь печататься…»; стал «штатным сотрудником вражеской радиостанции» («Свобода». – В.И.). Этим – вот, оказывается, в чём дело! – и «заказал» себе все варианты публикации на русском языке, тем более – книжные! И вот – держу добротно оформленное его издание, в которое вошло два блестящих, популярнейших на Западе романа: «Большой беговой день» и «ФССР».

В издательской аннотации «Вагриус» отметил, что с гладилинской «Хроники времён…» началась молодёжная литература периода «оттепели». Не оспаривая права первопроходца у прозаика, я всё же ставлю под сомнение такое высокопарное определение. Впрочем, соблазн дать его – однозначно – существует. Анатолия Гладилина так и хочется записать в «шестидесятники», «диссиденты второй волны», тем более что время написания романов – 1981-й и 1985-й, соответственно, словно диктует подобный шаг, и, более того (но это уже оборотная сторона медали) – увы, не позволяет однозначно отнести эти сочинения к новинкам современной прозы. С другой стороны, выпустил же «Вагриус», например, «Последний срок» Распутина (о чём позже). Чем же не современность?

Роман (жанр – по определению автора) «Большой беговой день», по свидетельству автора, в середине 80-х был не только выпущен в США и Франции, но и отрывки из него напечатаны в одном из распространённых зарубежных журналов, посвящённых бегам и скачкам. Ну что ж, у европейцев свои критерии осмысления и оценки произведений. Вряд ли они поняли и, главное, почувствовали тот аромат советской жизни, что с годами становится всё более приятным и желанным. Даже очереди за колготками и джинсами сегодня воспринимаются как занятные пустячки, вносящие изящное разнообразие в «совковскую бытовуху». Автор тонко иронизирует над кондово-крестьянской трактовкой прорвавшихся к власти «пеньков» и по ходу описания увлекательного приключения русских игроков на бегах, которых одно из ведомств Комитета отправило добывать валюту во Францию, даёт понять, что строгий расчёт «теневых актёров» гораздо более продуктивен, чем романтическая надежда на успех, вера в удачу. Таким необычным способом Гладилин даёт понять читателям, что бега и всё происходящее с героями на родине и за границей – символ нашего несчастного общества, где глубокие социальные мотивы грубо перемешиваются с «бабами, стоящими раком» не только за импортные спортивные костюмы, но и «отсасывающими» у арабов; где матерная болтовня под водку ценнее «конструктивных решений». Кстати, абсолютно понятными (что уж, все мы, русские, крепки на слово), но явно не оправданными с точки зрения использования в художественном литературном произведении, стали нецензурные (впрочем, какая к чёрту цензура?!) выражения: Гладилин, увы, не скупится на мат. А может быть, то, что позволено Юпитеру… И всё же – зачем? Ведь потомки смогут, пользуясь «классическими образцами», круто послать автора на том же диковинном языке, невзирая на чины и заслуги перед отечественной словесностью.

Если в целом оценивать стиль Гладилина, то нельзя не отметить структурное качество (по одному интересному определению – когда «А» цепляется за «Б» и никогда «Я» не меняет последней своей позиции): «поступательность» прозы, логичность изложения, лексическое многообразие и вместе с тем простота, что создаёт ту лёгкость, которая нравится читателям, после перелистывания последней страницы восклицающим, как правило, в таких случаях: «Интересная книга!»

Жанровое определение, данное Гладилиным (нет сомнения, не без влияния традиций западноевропейской литературы), – «роман» – не совсем точное. «Большой беговой день» – это всё-таки повесть в чистом виде. Об этом свидетельствует и небольшой объём сочинения, и ограниченный десятком круг действующих лиц, да и описываемый событийный ряд явно не тянет на «советский иронический эпос». Вряд ли это упрёк.

Состоявшееся литературное произведение, профессиональный литератор, идея и… извечные рус-с-с…советские вопросы, способные заставить любого читателя одолеть этот текст, с грустным «эмигрантским» эпилогом.

Сатирической антиутопией представлено читателям произведение «ФССР». Угадываемое аббревиатурное звучание, как и предполагал автор, не обманывает впервые знакомящегося с текстом. Аналогия «СССР – ФССР» должна сработать сразу. На этом и построена коллизия. Русский монстр – «ядерный социализм» – был настолько страшен для избалованной, изнеженной буржуазной Европы, что, по свидетельству Анатолия Гладилина, произведение в 1983-м отказывались читать в эфире на радио «Свобода», мотивируя это тем, что «…установление советской власти во Франции, к сожалению, выглядит очень реально. Мы не можем пугать наших радиослушателей…»

Испугаются ли искушённые русские читатели? Или чувство гордости за былую мощь великого государства будет просачиваться с каждой прочитанной строчкой? Ведь на протяжении всего текста – хвала нашей армии, советской стратегии, изобретательности русских. Но…

Контекст произведения – это откровенное авторское сочувствие – пусть через юмор и иронию, – переживание за таких простых, «валенковатых» совпредов и сексотов, какими изображены герои «ФССР». Несчастная судьба «подстилочной» эмигрантки Лиды, содействующей нашим бравым и очень умным разведчикам, глубоко связана с её личной трагедий и ненавистью зажравшегося и прогнившего Запада. Безысходность комитетской персоны, «полпреда с правом применения оружия» – Бориса Борисовича, которому суждено осуществить социалистический переворот в благополучной Франции, – это безысходность СССР, зашедшего в экономический и социальный тупик и бесконечно порождающего шпионов и солдат, чтобы хоть этим удерживать мировую стабильность и «медвежий авторитет». Анатолий Гладилин представляет это с желчью, свойственной, наверное, всем острым на язык «шестидесятникам»: ведь именно они расшатали и удалили больной «советский» зуб, который Россия давно точила на Запад. Всё так… Но теперь у нас вообще нет зуба…

 

 

Валентин Распутин. В ту же землю. Повесть, рассказы.

 

Недавно в беседе с литературным обозревателем «Радио России» Андреем Мурашовым мы, перебирая названия книжных новинок и имена как-то вмиг, буквально в пятилетие взросших авторов, довольно долго пытались найти произведения, которые прочитали с удовольствием, «не по работе»; какие запомнились, какие ещё хотели бы перечитать. Оказалось, что из современной прозы ряд выстраивался совсем реденьким, жидковатым: зюскиндовский «Парфюмер», не многое из последнего сборника Улицкой, фрагментарно – Акунин…

Но всё это – из нового дыхания литературы наших дней, искусства, ставшего в последние 10 лет явно синтетическим (под сильнейшим влиянием телевизионной, в особенности клип-артовой культуры). А что же из письма в привычной реалистической традиции? Почему-то чем больше приходится читать постмодернистские натужные, порой вовсе не проработанные, а следовательно, совершенно сырые, безответственные километры так называемой «прозы», тем больше хочется вновь ощущать качество слова, с которым умело и бережно работает настоящий мастер. И я прочёл такую книгу в «вагриусовской серии». Это своего рода избранное Распутина.

Да, сборник «В ту же землю» получился ровным: нет в нём заведомо слабых сочинений, которые бы автор поместил по соседству с удачными и раскрученными только ради факта самой их публикации. Оживают, действуют, развиваются характеры. Сочетание «галерея образов» точно подходит для данного случая. Сухая старушка-мать из «Последнего срока» ждёт не только Танчору, нет, она ждёт каждого из нас, олицетворяя собой наших матерей в созданных ими же и чутко оберегаемых семьях. Василиса не только ревнует Василия к хромой Александре, нет, это вообще лишь штрих к её портрету: она «тянет» жизнь, вокруг неё движется вселенная; именно поэтому она по-доброму отправляет Александру искать по свету своего сына – отправляет каждого из нас найти и крепко держаться друг за дружку. Учительница Лидия Михайловна не только в азарте увлекается игрой «в пристенок» на деньги со своим учеником, но и говорит нам, что жизнь – это не только узкие границы профессии или возраста; она шире и глубже, и никакие карающие санкции директора не смогут помешать её мерному течению.

И ещё. Мне нравится стиль Распутина. Густая, уместная, без казуально притянутого фольклора лексика. Кажется, он не делает ставку на сюжет, но за фабулой пристально следишь (полагаю, впрочем, рассказ «Тётка Улита» не в этом ряду). Да, может быть, цепь описываемых событий не сложна, а порой даже несколько вычурна, излишне узорна, сверхдраматична (например, «Василий и Василиса», «Уроки французского»), но после пролистывания последней страницы остаётся в душе что-то новое, сказанное именно этим автором и никем до него не объяснённое. Вот что ценно! Вот почему интересен Распутин!

«В ту же землю» – столь необходимый сегодня нашей литературе «глоток чистой прозы», бережно преподнесённый литературной России «Вагриусом». Появился ещё один книжный ориентир (ну и пусть, что не ультрановый), по которому, как по сигнальным флажкам, должна идти наша словесность, не сбиваясь в «дашковско-серовско-марининские дебри» и не кренясь под новым «гостево-прохановским» грузом. Не могу я променять очарование распутинских строк на бульварно-продажный ширпотреб. Разве можно запросто забыть тончайшие психологические описания – слабости, измотанности коня Игреньки или наслаивающихся воспоминаний Люси («Последний срок»); переданных в тексте ощущений голода и обиды мальчика-игрока («Уроки французского»), нежных отцовских чувств («Что передать вороне?»)? И прочего?

Глубокая, вдумчивая, добрая литература не умерла в России. Помню, ещё в школе мне постоянно говорили, что хорошая книга должна быть не только верным другом, но и мудрым советчиком, наставником. Читаю Распутина и убеждаюсь в правоте слов моих учителей. Тексты сборника «В ту же землю» помогают понять, сделать правильный нравственный выбор. Более того, я горжусь, что живу в одном времени и в одной стране с таким большим автором, пишущем на родном для нас обоих языке – языке нашего великого русского народа. Книжная новинка, что сегодня перед нами, возбудила эти чувства, думаю, в душе не одного читателя. Закрываю книгу. Несколько букв на обложке и куда-то сбежавший ослик-логотип – «Вагриус» символизируют теперь для меня не только название издательства…

 

Владислав ИВАНОВ