АТ ХАКИ ЛИ ВЭЭХЗОР / ТОЛЬКО ОЧЕНЬ ЖДИ
История главной солдатской песни-молитвы Израиля
Рубрика в газете: Интернациональная молитва, № 2019 / 28, 26.07.2019, автор: Олег ТАТКОВ
Я никогда не был в Израиле, – так получилось. Но если соберусь – обязательно захвачу с собой пару камней. Евреям не приносят цветов на могилы, – им приносят камни. И эти камни – один из Казатина, один из Москвы, один из Сочи – я положу на могилу Ильи Войтовецкого – израильского русскоязычного поэта, моего друга, с которым я много общался в виртуальном мире, а вот в реальном не удалось пересечься ни разу…
Несколько лет назад я наткнулся на потрясающую историю судьбы человека и судьбы песни на стихи поэта Константина Симонова «Жди меня». Эти две судьбы – песни и реальной жизни – переплелись так причудливо, что впору делать художественное кино по истории, которую «раскопал» в Израиле Илья Войтовецкий. Мы списались с ним, созвонились и начали вместе работать над сценарием документального фильма, но злой рок под названием «смертельная болезнь» вмешался в этот процесс. Илья ушёл, а материалы остались. Из них и возник этот очерк, который я публикую в виде монтажных листов синхронов, чтобы сохранить живые интонации и речь участников описываемых событий.
Признаюсь честно, я очень переживал, готовясь к интервью с сыном Константина Симонова – знаменитого советского писателя, военного корреспондента и общественного деятеля, лауреата шести Сталинских Премий. Наша встреча с Алексеем Симоновым – журналистом, правозащитником, писателем, переводчиком, режиссёром – произошла во дворе легендарного писательского дома на Ленинградском проспекте. Алексей Кириллович с первого взгляда считал мой эмоциональный стресс, улыбнулся, приободрил, профессионально помог оператору Серёже Тищенко поставить камеру и выбрать нужный ракурс. И мы записали его синхрон, часть которого я предлагаю вашему вниманию.
Написанное конце июля 1941 года военным корреспондентом «Красной Звезды» Константином Симоновым стихотворение «Жди меня» носило выраженный личный характер, и автор его печатать не планировал.
Сын поэта – Алексей Симонов в автобиографической книге «Парень с Сивцева Вражка» пишет: «В середине 1940 года отца постигает солнечный удар – нечто, не поддающееся ни контролю, ни описанию: он влюбляется в Валентину Васильевну Серову и… становится поэтом. Его смело, завертело, залепило глаза и уши, он теряет ориентиры в этой пурге чувств – он впервые не может провести грани между «хорошо» и «плохо»… Здесь был ещё мотив освобождения, давно чаемой внутренней раскрепощённости, словно с тебя какую-то подспудную тяжесть сняли, и чувство свободы такое – хоть в любовь, хоть в омут».
Алексей Симонов: «Огромное количество версий возникало, в том числе публично озвученных, где и каким образом были написаны «Жди меня». Я всем реально советую, говорю, – ну, ребята, – ну чего придумывать-то? Возьмите дневник – там написано, что в июле 41 года, на даче Льва Кассиля он два дня отдыхал. Потому, что он только что вернулся после этой первой чудовищной поездки, из которой выросли «Жди меня», из которой выросли «Живые и мёртвые», из которой выросла вообще вся будущая реальная, жёсткая симоновская проза. Она ровно из этого периода вышла – просто «как в коконе пряталась в ней», как говорил Слуцкий. Значит, он написал три стихотворения и «Жди меня». Ну написал же, – написано. Нет, нет – это написано было до войны, посвящено некоему человеку, который был в лагере, поэтому среди лета не могло быть. Какого лета?».
Писатель Лев Кассиль и главный редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг, которым в то время Константин Симонов показал это стихотворение, также не советовали отдавать его в печать.
Алексей Симонов: «А судьба самого стихотворения была тоже забавная, потому что Ортенберг всю жизнь себе простить не мог, что он отнёсся к этому стихотворению, как к излишне интимному. Видимо, проблема заключается в том, что у этого стихотворения есть своя внутренняя мелодия, и мелодия эта не песенная, а молитвенная.
Несмотря на решение не отдавать стихотворение в печать, Константин Симонов читал его друзьям. Осенью 1941 года – на Северном фронте, автор даже переписал его из блокнота своему товарищу – фотокору Григорию Зельме, и поставил дату: «13 октября 1941 года, Мурманск». А 9 декабря 1941 года Константин Симонов впервые прочитал своё стихотворение по радио.
В январе 1942 года после настойчивых просьб главного редактора «Правды» Петра Поспелова Константин Симонов отдал ему «Жди меня» для публикации, которая и состоялась 14 января 1942 года на третьей полосе газеты. (Поспелов Пётр Николаевич. (08.06.1898 – 22.04.1979. С 1940 по 1949 год – главный редактор газеты «Правда» – авт.).
Алексей Симонов: «Их разместили, – «Красную Звезду», – разместили там же, где «Правду», – только на другом этаже. И отец встретил в коридоре Петра Поспелова. И Поспелов у него спросил вдруг, – обычно, если встречал после поездки на фронт, спрашивал: «Как на фронте?».
– А тут спросил: «А стихов у тебя нету?».
– На что папаша сказал, что вообще-то есть, конечно, но Вы же не напечатаете.
– Он говорит: «А почему? Зайдите ко мне. Ну – прочтите».
– Ну – «Жди меня, и я вернусь» …
– Послушал, говорит: «А почему нельзя напечатать? Ну-ка, – давай Ярославскому позвоним». Позвонили Ярославскому, который был куратором «Правды» от ЦК. Значит, пришёл старик Ярославский, ещё раз Симонов прочёл.
– Поспелов ему говорит:
– Тут у тебя жёлтые дожди, а чего?
– Ну, – вот, когда осенью дожди льют по жёлтой глине – они жёлтые.
– Да? Ладно.
Взяли стихотворение и через четыре дня, по-моему, напечатали, и наутро 14 января 1942 года Симонов был уже самый знаменитый поэт».
Когда в своём интервью Алексей Кириллович Симонов упомянул о Емельяне Ярославском, я не придал этому особого значения. Уже на расшифровке текста полез проверять и выяснил, что «старик Ярославский», оказывается, не так-то и прост. Помимо курирования «Правды», он был, по сути, главным в СССР по вопросам религии.
Приглашая Ярославского для консультации в столь щекотливом вопросе, Пётр Поспелов «убивал двух зайцев» сразу: прикрывал себя, печатая в «Правде» не очень поощряемый в то время образец интимно-любовной лирики, да ещё и с религиозно-мистическим уклоном, и способствовал созданию очередного мифа – покруче истории о Ромео и Джульетте.
История любви военного корреспондента «Красной Звезды» Константина Симонова и одной из самых популярных актрис СССР – Валентины Серовой – стала в одночасье достоянием всей страны. Более того – этот миф о великой любви Мужчины – бойца и верной, любящей Женщины в тылу на великой войне, – подпитывался всю войну практически ежедневными его репортажами с фронта и её, – уже не просто артистки, а его Музы и символа Верности, – выступлениями на фронте в составе концертных бригад.
В 1942 году вышел в свет сборник стихов Симонова «С тобой и без тебя» с посвящением «Валентине Васильевне Серовой». Книжку нельзя было достать. Стихи переписывали от руки, учили наизусть, посылали на фронт, читали друг другу вслух. Ни один поэт в те годы не знал столь оглушительного успеха, какой познал Симонов после публикации «С тобой и без тебя».
Алексей Симонов вспоминает, что выпускались даже листовки для бойцов; – с одной стороны был напечатан портрет Валентины Серовой, а с другой – стихотворение «Жди меня». Те, кому не хватало листовок, переписывали его от руки, и практически вся армия носила эти стихи в левых карманах гимнастёрок.
Алексей Симонов: «Хотя в это время, как Вы помните, Константин Симонов писал разные стихи, – драматургия их отношений на самом деле стала основой военной лирики советского периода. Что, кстати, говоря и сделало его таким знаменитым поэтом… Потому, что знаменитым он стал после двух стихотворений. После «Жди меня» напечатанного в феврале 42 года, и «Убей его», напечатанного в том же сорок втором, только осенью, если мне не изменяет память». (А.К. Симонов оговорился – «Жди меня» впервые было опубликовано в «Правде» 14 января 1942 года – авт.).
По мнению литературоведа И.В. Кукулина, образцом для Симонова могли послужить фольклорные заклинания и заговоры. Он пишет: «Жди меня» не только было похоже на заклинание по своему жанру, но и функционировало как таковое в социальной практике. Многократное прочтение этого стихотворения само по себе имело психотехническую функцию. В годы войны оно пользовалось невероятной популярностью. Врач Слава Менделеевна Бескина, работавшая во время войны во фронтовых госпиталях, вспоминала, что раненые солдаты, когда им было особенно больно, читали наизусть «Жди меня». (цит. по Википедии).
Алексей Симонов: «Всё-таки что-то было невероятное в этих очень простых словах. Когда, значит (наши войска) на ходу взяли какой-то лагерь уже в Германии и вошли, – а там наши (военнопленные) – полутрупы. Они не знают, чего делать, потому что те все – лагерники 41, 42 года. А наши – форма (новая), все с погонами, все с автоматами, а не с «трёхлинеечками». (Лагерники) ни хрена понять не могут. И папаша, – его вскинули на бочку, – и он стал читать «Жди меня». Сам, говорит, реву, вокруг все ревут… Но отношения наладились. Вот».
И, наверное, это первый случай в истории мирового кинематографа, когда сценарий мелодрамы 1943 года режиссёра Столпера «Жди меня» (авторы сценария – Александр Столпер и Константин Симонов – авт.) делался под конкретное стихотворение, а героиня играла саму себя; – некоторые сюжетные ходы – повторение истории жизни Валентины Серовой с трагически погибшим первым мужем – Героем Советского Союза, военным лётчиком Анатолием Серовым. Даже название фильма не стали менять – оставили судьбоносное «Жди меня». И песня там прозвучала на эти стихи. Прозвучала, а народной не стала, в отличие от стихов…
Алексей Симонов: «Значит, в один прекрасный день раздаётся у меня звонок. Звонят с телевидения из редакции «Взгляда» и говорят, что Саша Любимов и Серёжа Бодров просят меня прибыть в качестве эксперта завтра на съёмку. У них есть ко мне вопросы. Я встречаюсь с пацаном, который три года провёл в чеченском плену. Который повторял – то ли, говорит, это стих такой, то ли молитва – чего-то мать мне, когда провожала, говорила, – «Жди меня и я вернусь» – и я всё время это повторял – жди меня, и я вернусь…
Я рассказал историю того, как «Жди меня» не стало песней. В сборнике библиографии Симонова есть отдельная страница, на которой двадцать четыре (!!!) имени композиторов, написавших мелодию песни «Жди меня». Там есть и Дунаевский, там есть и Мокроусов, там есть и Соловьёв-Седой, там все есть. А песни нет. А нет песни. Ну вот это я изложил так вкратце и уехал себе спокойно домой.
Неделю спустя звонят мне снова из «Взгляда». Я им говорю: что, у Вас ещё один пленник образовался?
Мне говорят, – тут на Ваше имя пришёл пакет. Откуда, говорю пакет? Из Израиля. Ещё интереснее. Ну, давайте, говорю, – везите. Договорились куда привезут. Всё, – приятно. Открываю пакет. Письмо. От некоего Ильи Войтовецкого. Кто такой – понятия не имею. Дорогой Алексей Кириллович! Чего же Вы наврали? Смотрел с большим интересом передачу – Вы, ну, – неправду рассказываете. Есть такая песня».
СПРАВКА
Илья Ноевич (Нояхович) Войтовецкий (19.12.1936 – 3.09.2015.) израильский поэт и прозаик. Был членом Союза писателей и Правления Союза писателей Израиля и российско-израильского литературного содружества «Столицы». Родился на Украине, в Казатине Винницкой области. Отец Ильи Войтовецкого образования не получил никакого, до конца жизни с трудом и неправильно говорил по-русски. Родным языком он считал идиш. По-настоящему хорошо владел он украинским языком, любил его и часто пел украинские (и еврейские) песни. Войну прошёл от начала до конца на передовой в качестве пехотного радиста, а после войны проработал бухгалтером до самой пенсии. Мать закончила в Казатине Коммерческое училище, изучала языки – русский, украинский, немецкий и французский по школьной программе, и на всех этих языках и читала, и разговаривала; идишу и древнееврейскому обучали детей частные учителя у деда дома. Латынь и древнегреческий она умудрилась изучить сама и читала в подлиннике древних авторов.
«Все военные годы я рос почти сиротой – при живых родителях. Отец со второго августа 1941-го по 9 ноября 1945 года валялся в траншеях, окопах и землянках Второй мировой. Мама от темна до темна, без выходных и праздников, работала. В раннем детстве, тогда же, когда и по-русски, я научился читать по-еврейски. Причина заключалась в том, что письма с фронта отец писал на идише, почту в Троицке, где мы жили, разносили с утра, а мама приходила с работы глубокой ночью – в войну все так работали. Чтобы прочитывать отцовские письма до маминого прихода, я в четыре с половиной года обучился еврейской грамоте. Я был предоставлен улице и присмотру нашей квартирной хозяйки Дарьи Никандровны Монетовой, женщины немолодой, вдовы, безграмотной и истово верующей. Её заботами сохранилось в Троицке церковное добро, оставшееся без присмотра после закрытия последнего в городе храма.
До нашего вселения в начале июля 1941 года в её бревенчатый дом, она о евреях знала лишь по Святому писанию. Когда же, приняв нас, беженцев, под свой кров, она отправилась в милицию прописать «экуированных», чиновница-милиционерша, заглянув в мамин паспорт, открыла ей страшную тайну:
– Евреев приютила, Никандровна. Бога побойся…
– Как евреев? – не поняла Монетова. – Откудова?
– А вот оттудова! Евреи они, твои экуированные. Не гневи Бога, одумайся.
– Чево «одумайся»! Чево «одумайся»! Бог-то, Он ведь и сам еврей был. Божьи люди, значицца.
Вернувшись из милиции, Дарья Никандровна, причитая, долго разглядывала маму и меня:
– Божьи люди пришли, истинно Божьи люди.
И крестилась, склоняясь перед иконой, и нас крестным знамением осеняла, поглядывая недоверчиво, удивлённо и благоговейно на своих новых «фатирантов».
Не так вели себя местные мальчишки. Звучало незнакомое слово «жид».
Узнав про это, Дарья Никандровна посуровела, нахмурилась.
– «Жид» – плохое слово, ругательное. Не «жид», а – «еврей». Ты еврей, и мамка твоя еврейка, и папка, который немца на фронте бьёт, тоже еврей. И Матерь Божья, пресвятая Дева Мария, и Спаситель наш, и Апостолы-Святые угодники, – все были евреи. Ты фулюганов не слушай и слово нехорошее не повторяй, негоже это.
Так в самом раннем моём детстве квартирная хозяйка наша Монетова Дарья Никандровна распрямила мою готовую было согнуться спину и научила держать высоко поднятой голову. Вот оттуда всё и пошло».
В 1971 году Илья Войтовецкий репатриировался в Израиль. Участник войны Судного дня. До 1996 года работал на химическом комбинате Мёртвого моря, затем вышел на пенсию. Произведения Ильи Войтовецкого публиковались в Израиле, России, Украине, США, Германии, во Франции (издательство университета Сорбонна) с параллельным переводом на французский язык, в Новой Зеландии (в переводе на английский язык). Умер и похоронен в Беер-Шеве.
Илья Войтовецкий: «Мы только-только в Израиле начали принимать московское телевидение – шла программа «Взгляд», которую вёл Александр Любимов. Я сидел перед экраном и смотрел передачу. Гостем программы был известный журналист, киносценарист, кинорежиссёр, правозащитник, сын поэта Константина Михайловича Симонова – Алексей Симонов. Ведущий – Александр Любимов задал ему вопрос – Скажите, Алексей Кириллович, – как получилось, что такие популярные стихи как «Жди меня», так и не стали песней? Алексей Симонов ответил. – На эти стихи было написано порядка 25 мелодий, но ни одна из них не соответствовала уровню стихов. Поэтому стихи остались стихами. Я подпрыгнул… Как это так? Стихи не стали песней… Конечно, стали. И я бросился к телефону. Начал набирать, – это был прямой эфир, – начал набирать прямой телефон студии. Телефон был занят, занят, занят. Когда я дозвонился, передача уже закончилась, и Симонова в студии не было. Мне ответила ассистент Любимова, и я ей сказал. – Как это так у Вас в передаче прозвучало, что нет песни на эти стихи? Есть песня. Целая страна, целый народ поёт эту песню. Эта песня стала гимном целого военного подразделения во время войны. Она сказала мне – Пришлите мне письмо и пришлите мне кассету с записью этой песни. Я её передам Алексею Симонову. Симонов получил моё письмо и кассету. Мы с ним связались по телефону и стали часто разговаривать».
Алексей Симонов: «Надо отдать должное неизвестному тогда мне Илье Войтовецкому. Он основательно меня подготовил, потому что у меня был текст на иврите, у меня был текст русскими буквами, как это надо читать. У меня плёнка с записью как её поёт один человек – как её поёт Дрори» ….
В 1938 году 17-летний житель Вены Соломон Дойчер (позже он поменял имя и фамилию на Шломо Дрори) бежал из захваченной немцами Австрии в Палестину. (Шломо – Соломон на иврите, а Дрори на иврите означает свободный. – Авт.).
Илья Войтовецкий: «Шломо Дрори родился в Австрии, – в Вене 4 августа 1921 года. Когда нацисты в Австрии пришли к власти, ему было 18 лет. Даже семнадцать лет, – в тридцать восьмом году был аншлюс. Он с братом Яковом, группой еврейских ребят, украли маленькое судёнышко и отплыли по Дунаю от Вены в сторону Чёрного моря, потому что в Вене они бы были уничтожены, как евреи. А родители остались в Вене. Они проплыли Мраморное море, Босфор и Дарданеллы, и вышли и в Средиземное море. И в конце концов добрались до берегов тогдашней Палестины. Подмандатной. И высадились на берег».
СПРАВКА
В 1922 году Лига Наций вручила Великобритании мандат на Палестину, объясняя это необходимостью «установления в стране политических, административных и экономических условий для безопасного образования еврейского национального дома». (цит. по https://sourcebooks.fordham.edu/mod/1922mandate.asp). В то время страну населяли в основном арабы-мусульмане, однако самый крупный город, Иерусалим, был преимущественно еврейским. В 1924–1928 годах в Палестину приехали 85 тысяч евреев. Подъём нацистской идеологии в 1930-х годах в Германии привёл к тому, что в Палестину прибыли 250 тысяч немецких евреев. Это было не только средством спасения евреев от уничтожения, но и вызывалось необходимостью увеличения численности и влияния еврейского населения в Палестине как важнейшего шага на пути к созданию собственного государства. В начале сентября 1939 года – уже шла мировая война – Еврейский национальный совет провёл мобилизацию добровольцев для службы в еврейских национальных частях, зарегистрировав при этом более 140 тысяч человек. Английские власти, в свою очередь, противились созданию еврейских военных частей, хотя тысячи евреев добровольно служили в британской армии с 1939 года. И всё же в августе 1940 года было разрешено формировать еврейские подразделения для несения караульной службы, а в конце 1942 года уже было объявлено о создании еврейских добровольческих полков в Палестине. На базе трёх таких полков в сентябре 1944 года была сформирована Еврейская бригада, принявшая участие в боях в Италии. Многие офицеры и солдаты за мужество, проявленное в борьбе с нацистами, были удостоены британских наград. Бригада имела свои знамя и эмблему. Однако, после войны – в 1946 году, британские власти расформировали эту бригаду.
Декларация независимости государства Израиль была провозглашена 14 мая 1948 года на основании резолюции Генеральной Ассамблеи ООН № 181, принятой 29 ноября 1947 года. Согласно Декларации Независимости, Израиль является еврейским государством. В то же время Израиль является многонациональным и демократическим государством, где, наряду с евреями, равные права имеют и все прочие этнические группы, вне зависимости от вероисповедания.
Алексей Симонов: «Он был пацан, – в 19 лет, бежавший из Австрии, бежавший вместе с братом, отдельно от матери. Мать они потеряли, где мать и что с матерью, он не знал, связи никакой не было, они с чудовищными трудностями добрались до Израиля, где сразу пошли служить в армию. Да, это была Палестина ещё, Израиля ещё никакого не было, но тем не менее, – это было время, когда, как я понимаю, в высших кругах обсуждался вопрос как евреям воевать. Возникла идея всё-таки создать еврейские части».
Илья Войтовецкий: «А в 39-м году началась война. И в рамках Британской армии была создана Еврейская бригада. И Дрори, и его брат, конечно добровольцами сразу ушли в бригаду. Часть, в которой он служил, расположилась в Хайфе. И на хайфском волнорезе они дежурили, потому что ожидали, что итальянские подводные лодки могут прийти к берегам Палестины. И вот в одно из дежурств он прихватил какую-то книжку, которая лежала на столе. Всё дежурство заключалось в том, чтобы смотреть в море, не появятся ли итальянские субмарины. Он открыл книжку и стал её читать. Это оказалась книжка стихов Константина Симонова о любви. В совершенно потрясающих переводах израильского поэта, который блестяще знал русский язык – он был родом из России, – Авраам Шлёнский».
СПРАВКА
Шлёнский Аврахам (Шлионский), (06.03.1900 – 18.05.1973.) израильский поэт, переводчик, общественно-литературный деятель.
Родился на Украине в селе Крюково (возле Кременчуга). В 13 лет родители послали его в Палестину, где он учился в гимназии «Герцлия». С началом Первой мировой войны вернулся в Россию (Екатеринослав), где закончил учёбу в гимназии с преподаванием на идиш, которую эвакуировали из Вильны в Екатеринослав. В годы гражданской войны был свидетелем погромов и издевательств над евреями.
В 1921 году после многомесячных скитаний по Украине, России, Литве прибыл в Израиль. Работал на прокладке дорог в Хайфе, Тель-Авиве, Иерусалиме. В 1922 году поселился в Тель-Авиве с намерением жить литературным трудом, но сначала работал на стройке и печатал свои стихи и статьи о литературе в журнале революционно-модернистского направления «Хедим».
В годы 2-й мировой войны занимался в основном переводами, особенно советской литературы, так относился к СССР как к главному защитнику мира от фашизма. С 1945 года избран членом Комитета языка иврит. Велик вклад Авраама Шлёнского в развитие лексики иврита.
Как непревзойдённый мастер перевода с русского языка, Шлёнский много сделал для распространения русской и советской литературы в Израиле, переведя на иврит: «Двенадцать» (1929) и «Скифы» (1941) А.Блока, «Борис Годунов», лирика и «Маленькие трагедии» Пушкина, «Поднятая целина» (1935) и «Тихий Дон» (1953–58) М. Шолохова, рассказы И. Бабеля, В. Бианки, пьесы Н. Гоголя («Ревизор», 1935, и «Женитьба», 1944), А. Чехова, М. Горького, А. Островского и многих других. Его переводы отличаются точностью в передаче реалий вплоть до использования неологизмов и прямой передачи русских слов. Перевод «Евгения Онегина» (1-я редакция – 1937; 6-я редакция и примечания – 1966) со скрупулёзной точностью воспроизводит ритмику и стилистическое богатство оригинала и признан критикой лучшим переводом этого произведения на иностранный язык. Авраам Шлёнский скончался в 1973 году в Тель-Авиве.
Илья Войтовецкий написал: «Подстрочник к ивритскому тексту «Жди меня» не требуется, так как перевод дословно, построчно соответствует оригиналу – за одним исключением. Эренбург в мемуарах «Люди, годы, жизнь» писал, что «жёлтые дожди» – самый удачный образ в стихотворении. И это действительно так. Для русского читателя жёлтый дождь это мокрая липкая скользкая глина, грязь, лужи, холодрыга. Не так этот образ воспринимается ивритским читателем. Дождь в Израиле – благодать, о дожде евреи рассеяния молятся, даже когда в странах их проживания идут ливни. Жёлтая пустыня в Израиле занимает значительную часть территории, песчаная почва не задерживает воду, нет ни луж, ни грязи, только чистый воздух и отсутствие зноя. Поэтому Шлёнскому пришлось найти замену «жёлтым дождям», и он сделал это виртуозно. Мне трудно объяснить образ, найденный Шлёнским. Там «Жди, когда наводит грусть ненастье сердца», примерно так. На иврите это очень удачная находка. Секрет завораживающего звучания на иврите заключается ещё и в том, что глаголы в повелительном наклонении единственного числа на иврите имеют род, т.е. по-русски заклинание «жди меня» может быть обращено и к мужчине, и к женщине, а на иврите «ат хаки ли» можно сказать только женщине; обращение к мужчине «жди меня» прозвучит «атá хакé ли». Следовательно, переведённые стихи лингвистически приобретают адресата, и это – женщина. Всё остальное соответствует оригиналу буквально построчно, – совершенно гениальный перевод. Есть строки, которые для ивритского читателя выше, чем для русского. Например, «вэишту кос яин мар / зэхер нишмати» – «выпьют горькое вино / на помин души» – на иврите перекликается с библейским текстом – по стилистике, по звучанию – то, о чём Лёша (А.К. Симонов. – Авт.) сказал, что звучание стихов – молитвенное» (из переписки).
Алексей Симонов: «В сорок втором году на иврите вышла маленькая книжка стихов Шлёнского. Среди стихов Шлёнского было и несколько переводов. В том числе был перевод «Жди меня», который назывался «Ат хаки ли». – Ат хаки ли вээхзор, – и так далее на иврите…».
Соломон Дойчер (Шломо Дрори): «Евреев посылали на охрану военных объектов в Палестине. В 42-м году мне довелось охранять порт в Хайфе. Сложно представить себе более тоскливое занятие, чем часами стоять на краю волнорезов, ожидая вражеские подводные лодки, которые так никогда и не появились. Чтобы мы не умерли от скуки, нам давали книги на иврите. И однажды мне попалась маленькая книжица со стихами Константина Симонова в переводе Авраама Шлёнского. Я прочитал весь сборник, но одно стихотворение запало в душу – «Жди меня». Я несколько раз перечитал стихотворение и подумал, что ему обязательно нужна музыка.
Алексей Симонов: «В сорок втором году в Хайфе, сидя на приступочке, на самом деле он занимался бессмысленной работой, как занимались большинство евреев, которых не допускали до переднего края в английской армии. Он служил в английской армии – еврейских батальонов ещё не было. Значит, – он сидел и смотрел – следил за тем, чтобы не появились подводные лодки. Абсолютно сродни тому, как Хемингуэй ходил на своей лодке и тоже, значит, разведывательным путём исследовал акваторию – не появились ли немецкие подводные лодки. Ну, естественно, делать не хрена, – естественно, – вот он читает «ат хаки ли», а у него мелодия. Он никогда не имел никакого музыкального образования. Он, значит, стал напевать это «Ат хаки ли веэхзор», и у него вдруг сложилась реальная мелодия».
Соломон Дойчер (Шломо Дрори): «Я не знал нотной грамоты, но начал напевать мелодию, и мне показалось, что эта мелодия очень точно отражает смысл слов. Я напевал эту мелодию всю ночь, чтобы не забыть. Утром наша смена закончилась, и мы вернулись на базу. В моей роте служил композитор Цви Бен Йосеф. Я поспешил к нему и попросил записать мелодию. Он достал из-под кровати аккордеон и начал наигрывать. Это было именно то, что я хотел. Сначала я пел в роте, потом в батальоне, потом перед всей бригадой. Очень быстро я превратился в известного певца, а песня стала шлягером. Все знали её наизусть».
Соломон записался в десантную часть, которую планировали отправить в Европу на фронт. Но кто-то из начальства, услыхав как он поёт и поняв масштаб его вокального таланта, – принял решение о направлении молодого дарования в концертную бригаду, чем, очевидно, сохранил ему жизнь. (После войны Соломон Дойчер был приглашён в миланский «La Skala», но отказался, выбрав жизнь простого рабочего в Израиле. – Авт.).
Илья Войтовецкий: «И настолько песня произвела сильное впечатление, что Дрори забрали с его вахт и ввели в состав художественной самодеятельности, чтобы он пел солдатам эту песню».
Соломон Дойчер (Шломо Дрори): «В то время еврейское население Палестины видело героев войны в русских. Все европейские армии сложили оружие. Американцы ещё не открыли Второй фронт. Против немцев воевали только русские. Самый страшный период Холокоста ещё не начался, но мы знали, что нацисты хотят нас всех уничтожить и уничтожат, если дойдут до Палестины. Поэтому в Палестине пели только русские песни. Но в случае с песней «Жди меня» мало кто обращал внимание на то, что речь идёт о русских стихах. Для всех это была еврейская песня о еврейском солдате, который скучает по девушке и надеется, что она его ждёт».
Алексей Симонов: «Короче говоря, чтобы «long story short» – «не растекаться мыслью по древу», – через месяц его взяли в коллектив, который по всем фронтам ездил, песня ушла от него, и к концу войны была одной из самых популярных, а может быть и самой популярной песней воюющих еврейских отрядов. И чуть ли не гимном спецназа».
Песню «Жди меня» солдаты настолько полюбили и приняли, что она моментально превратилась в самую популярную песню тех дней, потому что отражала настроение каждого солдата, тоскующего по той, которая его ждёт. Даже если такой девушки и не существует, любой солдат хочет, чтобы она непременно была. Были и другие песни, но эта была главной, и стала гимном Еврейской бригады, а автор и исполнитель приобрёл популярность, сравнимую со славой Леонида Утёсова и Клавдии Шульженко.
Илья Войтовецкий: «И так его возили из части в часть, где говорили на иврите и знали иврит, и Шломо пел эти слова – в общем-то, дорогие для каждого солдата. Потому что у каждого солдата где-то осталась мама, где-то остался отец, где-то осталась любимая девушка. Он сам перевёл эту песню на английский язык и записал пластинку и на иврите, и на английском – он великолепно владел английским языком. И эту песню пела не только Еврейская Бригада, но пела и вся британская армия».
Песня «Жди меня» на двух языках зажила в войсках союзников своей жизнью. Молитвенный посыл стихов Константина Симонова, – жди меня и надейся на чудо, – оказался доступным всем. Соломон Дойчер (Шломо Дрори) так её и пел – как молитву о чуде.
И чудо произошло. В Италии. В Риме. Почти сразу после ввода в этот город союзных войск. С точки зрения теории вероятности такие совпадения невозможны, но реальная жизнь плевать хотела на теории, и в ней возможно всё.
Вечером вторника – 26 сентября 1944 года, накануне иудейского праздника Судного дня (Йом-Киппур) в старинном римском квартале с красноречивым названием Гетто было особенно много военнослужащих союзных войск. Пробираясь узкой улочкой на левом берегу Тибра, между театром Марцелла и портиком Октавия, – по мостовой с вросшими в неё осколками античных колонн, – они доставали из карманов кипы и одевали их перед тем, как войти в синагогу.
Здание римской синагоги выстояло в лихолетье Второй мировой и начало выполнять свои функции сразу после 4 июня 1944 года – вступления союзных войск в Рим, объявленный немцами накануне сдачи «свободным городом». У стены синагоги, – возле самого входа, Джордж – офицер американской армии и увидел горько плачущую и причитающую на идиш исхудавшую женщину. Увидел, – и не мог пройти мимо.
По её одежде офицер понял, что она, вне всякого сомнения, еврейская беженка. Он не стал разговаривать с нею по-английски, а обратился на идише со словами утешения и просьбой не плакать. Она не обратила на него никакого внимания и лишь ответила, что осталась одна, и Бог ничем не сможет ей помочь – в этой войне она потеряла всё. Мужа немцы расстреляли у неё на глазах, а сыновья ушли из дому ещё в тридцать восьмом, и с тех пор она о них ничего не знает.
Илья Войтовецкий: «Офицер сказал: ты разговариваешь на идише на таком же диалекте, как разговаривают мои родители. Кто ты? Как тебя зовут? Откуда ты? Она сказала, что она из местечка в Польше, а её муж из другого местечка, и фамилия его Дойчер. Офицер сказал – И мои родители из тех же местечек».
Алексей Симонов: «Мама в это время. Маму спасли. Мама была в монастыре. Маму спасали итальянки. И спасли-таки, но когда немцы ушли, то надо было выходить и надо было что-то делать. А чем жить, куда идти, какова судьба, какова судьба того, что было за плечами, какова будет судьба того, что будет перед тобой? Ничего не известно. Пошла. А куда она пошла? Естественно, она пошла в синагогу и, естественно, – как и всякая женщина в синагоге, стала плакать. Плачет она, плачет, а рядом стоит офицер. Говорит, – А чего плачешь, мать? Ну, она ему в сердцах рассказывает историю. Как, говорит, твоя фамилия? Дойчер. Интересно. Выясняется, что это её родственник».
Американец Джордж оказался сыном родной сестры. Это значило, что они родные люди – тётка и племянник. Две сестры, – уроженки польского местечка, после Первой мировой войны покинули родные места. Одна вышла замуж за австрийского еврея и уехала в Вену, а вторая после свадьбы отправилась с мужем за океан. После прихода к власти нацистов связь между ними прервалась.
Офицер снял для Брони Дойчер комнату в Риме, купил еду, одел её. Она сказала ему, что ей ничего не надо, и лишь попросила помочь ей найти сыновей – Соломона и Якова Дойчеров, т.к. была абсолютно уверена, что если они живы, то могут быть только на фронте.
Илья Войтовецкий: «И он вдруг вспомнил, что слышал песню, которую сочинил Соломон Дойчер».
Джордж ничего не сказал своей тёте Броне, – мало ли Соломонов Дойчеров среди еврейских солдат? И имя, и фамилия довольно распространённые. Стал наводить справки, связался с командованием бригады по телефону. И выяснилось, что оба брата Дойчер, которых он разыскивал, действительно родом из Вены и оба служат в Еврейской бригаде; – Соломон в ансамбле, а его брат Яков в двенадцатой роте.
Алексей Симонов: «Дальше история развивается следующим образом. Дрори в составе этого творческого коллектива, где он поёт не только эту песню, попадает в Бари, где расположены, в это время, какие-то еврейские части».
Илья Войтовецкий: «И он сказал – Я найду тебе твоего сына. Он позвонил в командование бригады и спросил, где в ближайшее время выступает Соломон Дойчер? Ему сказали, что ближайший концерт в здании оперного театра в городе Бари. И он повёз эту женщину в город Бари».
Он привёз её из Рима на машине, принадлежавшей американской армии, в сопровождении ещё двух американских офицеров в Бари, – в здание оперы (театр Петруцелли – авт.), в котором мы должны были выступать.
Соломон Дойчер (Шломо Дрори): «Я вообще не знал о том, что она жива. И – уж конечно – не в Италии. А тогда вошёл солдат и спросил: «Кто здесь Дойчер?» – так меня звали, до того, как я принял ивритскую фамилию. Я ответил: «Я. Почему тебя это интересует?» Он сказал: «Твоя мать ждёт тебя». Меня словно ударили молотком по голове. «Что значит – ждёт моя мама?» Он сказал: «Я не знаю. С ней какие-то американские солдаты и командующий еврейскими подразделениями, и они хотят, чтобы ты к ней вышел». Все участники нашей труппы остолбенели. Хана Марон сказала: «Ты не должен выходить, у неё может случиться сердечный приступ. Мы войдём по одному, пусть она попривыкнет. Один, и ещё один, ты войдёшь последним». Нас было двенадцать участников ансамбля. Так мы и сделали. Но мы приняли решение: что бы ни случилось – не плакать! Не плакать…».
Илья Войтовецкий: «И вот артисты стали к ней выходить по одному и разговаривать с ней. И последним вышел Шломо. Она его не узнала – он возмужал за это время, был в военной форме. А он вышел, и сказал: – Мама!!!… (Илья плачет – оставить всю паузу– авт.). И все заплакали…».
Соломон Дойчер (Шломо Дрори): «Командующий сказал: «Ребята, ребята, – представление должно состояться! И я знаю, что нужно сделать». Он ввёл её в зал, поднялся на сцену и сказал: «Солдаты! Сегодня у нас случилось такое, что не может произойти ни в одной армии мира. Солист ансамбля – сию минуту – встретился со своей мамой, – беженкой, выжившей после Катастрофы, и он споёт песню, которую сочинил специально для неё». Это, разумеется, не было так, потому что я не писал эту песню специально для неё, но она была так взволнована…».
Илья Войтовецкий: «А потом был концерт и Шломо вышел на сцену. А мама сидела в первом ряду. Она не понимала иврита, и рядом сидел солдат и переводил ей слова песни на идиш. Слова, написанные русским поэтом Константином Симоновым на русском языке, и переведённые Авраамом Шлёнским на иврит, – зазвучали ещё и на идиш. И он переводил и всё время говорил: он эту песню для тебя написал. Он верил, что вы встретитесь».
Мы пытаемся найти следы этого концерта в Бари, в театре Петруцелли, но пока нам этого не удалось. В конце прошлого века театр горел, многие архивы пропали, коллекции афиш не сохранилось.
День Победы Шломо с братом и матерью встретил в Италии, откуда они вернулись в Палестину. Вернувшись с фронта, он участвовал в подготовке к Войне за независимость – был инструктором по подрывному делу. Англичане разыскивали его, сулили за его голову внушительные суммы. Его не выдали. В 1948 году Израиль обрёл независимость.
Илья Войтовецкий написал: «Сразу после окончания войны каждый участник ансамбля пошёл своей дорогой. Хана Марон и Йоси Ядин создали тель-авивский Камерный театр, ставший впоследствии первоклассным театром, я любил его больше, чем академическую «Габиму». Некоторые участники создали свои театральные труппы, успешно просуществовавшие несколько лет, а потом они слились с более крупными театральными коллективами. Большинство израильских певцов и певиц – выходцы из армейских ансамблей. Дрори подружился с братом Йоси Ядина, – Игаэлем Ядином, известным профессором археологии, раскопавшим Массаду, третьим начальником Армии обороны Израиля. После выхода в отставку Игаэль Ядин получил новое назначение, стал генеральным директором химкомбината на Мёртвом море и пригласил Дрори стать заведующим канцелярии генерального директора. С выходом на пенсию Дрори основал музей Мёртвого моря». (из переписки).
Мать Соломона Дойчера прожила в Израиле несколько добрых лет. Ей выпало достойное завершение жизненного пути. Соломон Дойчер ушёл из жизни в Араде 28 августа 2010 года.
Илья Войтовецкий рассказал мне, как он «раскопал» историю еврейской судьбы стихотворения «Жди меня» и почему эта история связана и с его судьбой.
Илья Войтовецкий: «Это было 6 декабря 71-го года. Я прилетел в аэропорт Бен-Гуриона. Вышел из самолёта прилетев из Вены, где был транзит из Москвы, а Москва, из Свердловска. Из-под потолка из динамиков лилась музыка песен. Певцы и певицы пели на иврите, – я слов не понимал, но мелодии были очень знакомые; – «Синенький, скромный платочек», утёсовский «Извозчик», «Вечер на рейде». И вдруг зазвучала песня слова, которой я не понимал, а мелодия была незнакома. Голос был похожим на голос Бернеса – спокойный эстрадный голос. И я невольно стал подставлять очень знакомые и родные стихи – «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…». И так этот текст хорошо ложился на мелодию… Я спросил встречавшего меня, что это за песня? Он сказал: «О, – это наша израИльская песня – это когда он ей говорит – ты меня жди, и тогда я вернусь к тебе живой. Это очень любимая у нас песня».
Шло время, Войтовецкий начал работать инженером на заводе Мёртвого моря, учить иврит, и первой пластинкой, которую он купил в Израиле, стала пластинка израильского певца Арье Леви с песней «Ат хаки ли вээхзор – Жди меня, и я вернусь». На работе он познакомился с очень интересным человеком – Шломо Дрори, они стали общаться, подружились.
Илья Войтовецкий: «И вдруг однажды, сидя перед экраном телевизора, я увидел его на экране. Была песенная передача «Такова жизнь». И ведущий Амос Этингер объявил, что сейчас на экране появится человек, который сочинил и первым исполнил песню «Ат хаки ли». И на экране появился мой друг – Шломо Дрори. Я никогда не знал, что он автор этой песни. Я кинулся к пластинкам, вытащил пластинку Арика Леви. Да – действительно написано – «Ат хаки ли», текст Константина Симонова, перевод на иврит Авраама Шлёнского, музыка Шломо Дрори. Назавтра я пришёл на работу. Я обнял его, спросил – знает ли он что-нибудь о Симонове и Серовой, об их любви? Они ничего о них не знал. Я нашёл фотографию и Симонова, и Серовой, – подарил ему».
Удивительно, но у Шломо Дрори была реальная возможность встретиться с автором «Жди меня» в Бари в 1944 году. Примерно в то же время, и именно в этот город прилетел в свою итальянскую «самоволку» фронтовой корреспондент «Красной Звезды» Константин Симонов. Но не сложилось, – зато Шломо встретился с его сыном.
Илья Войтовецкий: «Алексей Симонов приехал в Израиль. И я его привёз в дом Шломо Дрори. Они познакомились. У них был общий язык. Оба прекрасно владели английским языком. И они сидели и разговаривали. И я предложил. Давайте я сниму Вас вместе. И каждый из Вас будет читать по одной строфе стихотворения; – по-русски и на иврите, по-русски и на иврите. И у меня есть эта запись. Алексей Симонов читает стихи отца по-русски, а Шломо Дрори читает их на иврите».
Алексей Симонов включил фрагмент песни «Жди меня» на иврите и истории, рассказанной ему Ильёй Войтовецким, в документальный фильм о своём отце «КМ», который вышел в 2005 году.
А в России песня «Ат хаки ли» – «Жди меня» – впервые прозвучала в Центральном доме актёра 8 августа 1999 года на вечере, посвящённом 60-летию Алексея Кирилловича Симонова. Он тогда сам её представил, как песню на стихи отца, которые звучат на древнем языке его матери – Ласкиной Евгении Самойловны.
Самый популярный жанр в “Литературной России” – бесконечная компиляция, так что теряется смысл написанного. Цитаты, цитаты. Все это можно было пересказать на трех страничках, и вышло бы интересно. Не умеют.
Дорогой мой кугель, а где лучше?
Здесь хоть не все каменты трут…
Для Кугеля персональный повтор. Из предисловия цитирую “Из них и возник этот очерк, который я публикую в виде монтажных листов синхронов, чтобы сохранить живые интонации и речь участников описываемых событий.” КомпиляЦИЯ, транслитераЦИЯ. Я читаю Ваши негатив-“виршики и прозочку” в комментах и у меня сложилось впечатление что Вы занимаетесь на сайте паралитературной мастурбаЦИЕЙ. Уж не взыщите…
Кугелю
Тут такая бездна интересного открылась. Не лишайте нас сладкого!
Для Иосифа Петровича!
Вряд ли это можно назвать “сладким”… Когда я показывал черновой синхрон Ильи Войтовецкого другу – полковнику мед. службы тот заплакал.
А партайгеноссе Кугель предлагает это пересказать на 3 страницах, чтобы побыстрее читалось.
Теперь о “бездне интересного” – просто факты.
Я просмотрел хронометраж появления комментов партайгеноссе Кугеля к материалам этого номера.
1. Все они появляются с разрывом в 5-7 минут (и это с учётом того, что надо ещё и как говорили мои студенты “успеть по клаве постучать”.
2. Все комменты партайгеноссе Кугеля к материалам этого конкретного номера появились в промежутке от 3.52 ночи. Нормальные люди в это время спят – это реально – физиологическая норма. Я это знаю наверняка, поскольку занимался профессионально адаптацией и аспектами хронобиологии. Не спят только находящиеся на боевом и трудовом посту, свихивающиеся психопаты и третий вариант – о нём немного ниже.
3. Комменты партайгеноссе Кугеля появляются на сайте газеты “Литературная Россия” раньше, чем номер газеты появляется в Интернете. Т.е. газета появилась вчера в 9 утра, а в ней уже красовался прямо оскорбляющий меня коммент партайгеноссе Кугеля от 3.52.
И теперь главная интрижка – как такое возможно?
Очень просто – только при прямом доступе партайгеноссе Кугеля к редакционному серверу.
Вот где “бездна”, согласитесь, Уважаемый Иосиф Петрович.
Вот лично у меня после всех этих наблюдений и возникает вопрос к редакции – если Кугель – сотрудник редакционного совета и его мнение – отражение мнения редакционного совета, то зачем печатать материалы авторов, которых так “беспощадно обличает” партайгеноссе Кугель?
Если мнение партайгеноссе Кугеля не является отражением мнения редакции, – то какого чёрта Вы позволяете ему так Вас подставлять, уважаемые господа?
Если есть варианты по-другому объясняющие вышеизложенное – с удовольствием ознакомлюсь.
Вот как-то так относительно “бездны интересного”, Уважаемый Иосиф Петрович!
Удачи!
Олегу Таткову. Кугель с его бесцеремонностью всем надоел, но у ЛитРоссии есть хороший принцип – дать всем высказаться.
Едва ли не единственная точка на российском горизонте со свободой слова.
Поэтому остаётся высказываться так, чтобы Кугели бросились врассыпную.
Для Иосифа Петровича.
Уважаемый Иосиф Петрович!
Я уважаю методы и принципы “Литературной России”. Реально уважаю и стараюсь печататься тут.
Касаемо Кугеля – я за нормальные контакты межличностные. Участвовать в его изгнании не собираюсь никоим образом.
А вот, если моё предположение верно – и у него есть доступ к редакционному серверу, то это надо прекращать.
Могу ошибаться, но логически по другому объяснить появление комментариев за 6 часов до появления номера на сайте не получается.
Если кто-то мне объяснит – буду благодарен.
Справедливости ради сказала бы, что господин кугель высказался по делу и сообщил свое мнение о продукции автора, который – не к чести его, автора, – “перевел стрелки” на личность оппонента, на обсуждение вопросов, не относящихся к теме публикации, как то: хронометраж появления комментариев неугодного автору критика его публикации, доступе г-на кугеля к редакционному серверу, и (что уже совсем низко) выразил сомнения в его нормальности и даже назвал его свихивающимся психопатом и тп. И из-за всего лишь тех трех строчек, что написал оппонент, автор разразился многословными комментариями, лично подтвердив, что сестра истинного таланта скорее краткость, чем неоправданные оскорбления в духе “сам дурак”. Это неинтеллигентно и нечистоплотно, тем более, что читатели не обязаны быть в таком же восторге от описанных событий, как их непосредственные участники и интерпретаторы. И от формы изложения событий тоже.
Вся эта неинтересная простыня – дополнительное доказательство того факта, что основной посыл стихотворения “Жди меня” глубоко чужд русскому духу.
Русские мужчины не уговаривают своих баб непременно дождаться возвращения этих мужчин с фронта. Русские мужчины говорят своим бабам: если не вернусь – выходи за другого.
Так примерно и Пушкин сказал своей бабе, умирая: носи траур по мне два года, а потом выходи замуж за хорошего человека.
Потому, что Пушкин был русский по духу.
А эти всё время: жди, жди, жди, жди меня, одного меня, никому не давай, кроме меня!.. умри, но не давай!
Тьфу!
Верно замечено: ночью не спят те, кто находится на посту. Был, если знаете, а то ведь темные тут в большинстве, такой журналец – “На литературном посту”. Странный был журналец, опасный во многом, паршивый, но и нужный. Без выяснения отношений культуры не бывает. Вот на литературном посту и я нахожусь.
Ну, о том, что у меня доступ к серверу “Литературной России”, тут все просто. У меня в кармане мастер-ключ. Когда хочу, тогда вхожу.
А о прочем. Радоваться бы надо, что в помещение с таким несвежим зачастую воздухом, я иногда форточку открываю, чтобы проветрить.
И последнее. Надоело читать мои комментарии, не читай, милый. Глаза сохраннее будут, а то на лоб часто вылезают.
Основная мысль, которой я руководствуюсь – надо защищать жалкие остатки культуры, какие уж есть, от бездарностей и неумех. Не умеет писать автор этой компиляции. И если кто-то заплакал, ее читаючи, то это паршивей вдвойне. Значит, как минимум, двое людей не понимают, что же такое литература, историография и т.д. Тот, кто писал это сочинение – вернее, составлял, – и тот, кто заплакал. Я сразу отметил: материалы использованы занятные, но использованы плохо. А если уж тут еще и особый прием искать, то это, простите, пустая отговорка. Плохо это сделано. И все.
Главная интрига, тем не менее, не раскрыта. С чего бы это интимное стихотворение, которое обращено к любимой женщине, не рассчитанное на публикацию, К. Симонов и в “Правду”, и в “Красную звезду” совал, и всем читал напропалую. Тут либо вранье изначальное, либо нарушение элементарных приличий. Не жена ведь это его была, а вдова знаменитого летчика. Не принято было тогда вот таким манером связь афишировать. Но об этом вы расспросите наследника, он чего еще насочиняет для складности сюжета. А сюжет-то паршивый. Погарцевал стихотворец перед женщиной, а что потом было? Оказалась она ему не нужна. В сарае переделкинском пила и бутылки там оставляла, потому что жизнь ее сломана. Актриса была не ахти, но человек очень симпатичный и добрый. И такой конец. Не вдова, не жена. Знаменитый писатель своими делами занимается. Обо всем этом написано в мемуарах. Секрета нет. Паршивая история. Но об этом тут молчат.
Уважаемый Олег Татков! Данный номер был опубликован не в 9 утра, а в ночь на 26.07.2019. В частности, Ваш материал был размещён 26.07.2019 в 00:02. Так что человек под ником «Кугель» (который, естественно, не является никаким сотрудником «ЛР»), также как и любой другой человек, имел возможность размещать комментарии уже ночью.
Админу.
Спасибо!
Для Гюрзы.
Вот определение термина “компиляция” – цитирую –
Компиляция (литература) — сочинительство на основе чужих исследований или произведений (литературная компиляция) без самостоятельной обработки источников; также работа, составленная таким методом. Отличается от плагиата, когда речь идёт о произведениях (обзорах, очерках, монографиях), требующих привлечения большого числа источников (например, в энциклопедических статьях, биографической литературе, трудах по генеалогии и т. п.).
Теперь надеюсь Вам понятна моя реакция на ярлык , который навесил Кугель на мой материал?
Если не понятно – могу объяснить специально Вам.
Два человека готовили фильм. Один в Израиле, другой в России. Человек в Израиле скоропостижно умер два года назад, но тем не менее собранные ДВУМЯ людьми материалы, – в виде готовых к монтажу расшифрованных видеоинтервью и дикторского текста, – готовы.
Вот эти материалы и опубликованы, причём они так и обозначены мною в тексте “монтажные листы синхронов”.
Невозможно пересказать живую речь трёх человек своими словами, я в этом уверен.
Публиковалось в память об ушедшем соавторе. Почему я должен оскорбления неведомого мне Кугеля пропускать мимо? Ну помолчал бы я, как в случае с предыдущей публикацией – он бы в следующей публикации обвинил меня в плагиате. или воровстве
Только и всего. Надеюсь Вы поймёте – Кугелю же объяснять что либо бесполезно – он лучше сына знает что и как было в жизни Константина Симонова… (см. его пост). Более того поведение человека, который ночами вместо сна проглатывает за 5 минут материал с последующим его (материала) обгаживанием (это включая хронометраж обоих событий) мне кажется странным… Я специально просмотрел все материалы этого номера – это реально алгоритм работы нашего неспящего в ночи партайгеноссе.
Вы можете сами проверить – там на всей комментах нашего “жаворонка” время проставлено.
Как можно прочитать, вникнуть и объективно оценить ПИСЬМЕННО за 5 минут публикацию в газете я не представляю.
Согласиться с тем, что подобный вид “литературной критики” – вариант нормы психики я как врач категорически не могу, ..
Вот как-то так…
P.S. А фильм я обязательно сделаю – после истории с этой публикацией, – мотивации у меня прибавилось
Г-н Татков, не понимаю, зачем вы тратите свое время, разъясняя мне о компиляции, даже упоминание о которой отсутствовало в моем комментарии # 8, и ваши претензии по этому вопросу – не ко мне. А вот реакции, подобной вашей, унижающей не столько вашего оппонента, сколько вас самого, я по-прежнему не понимаю. Вы написали материал, он опубликован; вы, как говорится, выпустили его в свет, он теперь не только ваш; вы по своей воле отдали его на суд читателей. Кто-то высказал свое мнение, неугодное вам, и вы ведете себя совершенно недостойно, оскорбляя его. Вы были уверены, что все будут в угодливом восторге? Вы ошиблись. Бывает. Все эти ваши “партайгеноссе”, “жаворонки”, “нормы психики” – от вашего бессилия. Мой первый комментария был только об этом.
Олег Татков, вам к шапке в магазине сразу и огнетушитель продают? Компиляция – это компиляция. В литературном воровстве никто вас не обвинял, но вы уж сами о нем заикнулись. Ну, что на уме, то и на клавиатуре. О своем психическом состоянии могу подробно рассказать, если охота есть. А вот о вашем я беспокоюсь. С чего бы это человек такое предположение сделал насчет доступа к серверу газеты + насчет того, что редакция этак хитро помещает материалы, которые тут же сама и развенчивает. И много чего еще. Могу также рассказать подробно, если охота есть.
А насчет доверия наследникам и прочим заинтересованным лицам – один-единственный пример из жизни. Наследник К. Симонова был женат на актрисе О. Бган, которая закончила абсолютно тем же, что и В. Серова, только что не в Переделкино, а в Москве, и бутылки пустые не в сарае складывала. Это семья, как сказано в гениальной пьесе, которую называть не буду, нормальный человек и так знает, а кто не знает, тому и не надо. 1.40 по московскому времени
Да, а который там хотел так ответить, чтобы кугели разбежались, ты чего молчишь-то? Побегать охота, размяться. Вся ночь впереди. Мне еще дежурить и дежурить.
И совсем уж напоследок. Автор, вы должны суп до конца доесть, чтобы понять, что он прокис? Непрофессиональные материалы человеку сведущему сразу видать. Я за свою жизнь прочитал уже не только вагон с малой тележкой, но еще и дрезину, как минимум.
Нет на свете муки сильней, чем мука графомана. Вместо эпиграфа
Согласен с Гюрзой.
“Партайгеноссе”, “жаворонок”, “нормы психики” – это лексика Геббельса.
Правда, начинающего.
Но всё впереди.
Уважаемая Гюрза!
Меня оскорбили публично – см. пост №1, я ответил публично – см.пост №5.
К опубликованному материалу, оскорбление нанесённое лично мне, не имеет никакого отношения.
Всё.
Удачи!!!
Таткову: То, что вы считаете оскорблением, в вашем ответе рассматривалось как непонимание оппонентом, что такое компиляция. Это не оскорбление. Вас при этом не называли психопатом или партайгеноссе; не клеветали, что вы принадлежите к сотрудникам “ЛР” и т.п. Вы же, в своих продолговатых ответах использовали унизительные определения и клички, позволили ставить неоправданные диагнозы, глумиться над человеком, клеветать на него и тому подобное. Это в принципе подло безотносительно к тому, кому вы отвечаете. Г-н кугель выразил своё мнение о вашей работе, а вы не смогли найти других аргументов. как оскорбить личное. Вы понимаете разницу? Допустим, у меня плохое зрение, но мне не нравится ваш материал. Вы будете обсасывать мои очки с диоптриями, их форму и стоимость или возражать на мои аргументы? Какая разница, в какие часы кто-то читает ваши публикации? Вам вполне достаточно было дать свою выписку о том, как формулируется понятие компиляции, что вы и сделали, и этим ограничиться. Здесь люди возражают на вашу хамскую манеру отвечать на чужое мнение.
А чем вас оскорбили-то? Вы надеялись, что прочтут эту длинную и скучную мочалку и будут восторгаться литературным слогом? Но автор этой скукотищи не М. Мойхер-Сфорим, не С. Юшкевич, даже не Э. Казакевич, когда тот еще писал посредственные стихи на идиш, а уж когда стал писать замечательные романы на русском языке, и подавно. Все обиды предъявляйте небу, это оно вас талантами обделило. А люди только замечают ваши изъяны, не более того. Но до небес-то не допрыгнуть, значит, надо на людей бросаться. Перефразируя С.Е. Леца, можно сказать: откуда родился миф о богатстве евреев? Они любую мелочь принимают на свой счет.
Уважаемый Марк! Определение компиляция мною приведено выше. Почитайте его пожалуйста.
Я считаю применение слова компилятор ко мне в данном случае – оскорблением, причём оскорблением немотивированным и нанесённым публично конкретному человеку (мне) неким субъектом скрывшимся под ником. Я всегда отвечаю на оскорбления – и этот случай не исключение.
Это нормальная реакция нормального человека.
Вы можете считать иначе – Ваше право,..
Мне действительно неприятна ситуация на обсуждении. Просто по-человечески, потому что я хотел всего-лишь помянуть таким образом человека, который эту историю раскопал – своего большого друга Илью Войтовецкого…
А получилось, благодаря партайгеноссе Кугелю – то, что получилось…
Для Кугеля.
Общение закончено. Надеюсь навеки.
Таткову. Неужели вы не поняли, что дело не в компиляции и не в компиляторе, а в том, что вы сами не лучше кугеля, а по мне, так и хуже, потому что ответили на его слова еще более грубым и неадекватным оскорблением? Вот в Ветхом Завете требуется, чтобы за око было повреждено только одно око, а за зуб – только зуб, никак не больше (два зуба уже нельзя), если вы приверженец ответов на оскорбление. Но вы сами-то на “компиляцию” ответили грубее и по количеству оскорблений превзошли и по их некачественности и неуместности. Да и по объему ваших ответов в общей сложности здесь вас больше всех прочих. Любой материал в газете может подвергаться критике, и вы ничем не умнее и не лучше остальных. Отвечать на критику нужно достойно, а не по-базарному. В данный момент партайгеноссе – вы сами.
Для Анонима.
Я жалею что вообще дотронулся до этого (нужное вставить) комментатора.
1. Критики как таковой не было – было обвинение в компиляции -т.е. присвоении чужого труда.
2. Был совет пересказать интервью трёх человек своими словами. (см. пост №1).
P.S. Я стараюсь отвечать на каждый коммент – это нормально.
Порядочный человек – даже если считает, что его оскорбили, – не отвечает на оскорбление двойным хамством. Ведь в таком случае он еще хуже сам, чем “оскорбитель”. Здесь вам об этом твердят, а вовсе не о вашей публикации, о которой мало кто вообще высказался. Или это пренебрежение – тоже оскорбление?
Для Гюрзы.
Уважаемая Гюрза!
Тема закрыта.
Порядочность я понимаю прежде всего как право на защиту своей чести и достоинства, а не как молчание, которое хам может счесть за слабость.
Это моя жизненная позиция.
Имею полное право на защиту таким способом, поскольку (по правилам которые не я устанавливал на этом ресурсе) я не знаю имени хама., который этими правилами пользуется для безнаказанных оскорблений (не только меня, но и героев публикации).
Изменятся правила – изменится и реакция.
Уж не взыщите..
Интересно, каких студентов учит человек, путающий компиляцию и плагиат, то есть создание текста из готовых кусков и воровство? Мало того, что у него с познаниями не в порядке, так он еще и нервный. Бедные студенты, как доказать, что они что-то знают, такому преподавателю? Он же и слушает только себя, и меряет только своими неровными мерками. Раньше такие на кафедре марксизма-ленинизма работали, а кафедры закрыли, они и рассредоточились по остальным наукам.
На # 23. Не было там никаких обвинений, а было мнение о том, что компиляция. Не было и совета, если судить о форме предложения: “можно было бы уложить на трёх страничках”. Это не совет. Советы дают в повелительном наклонении. В таком случае и большинство ваших построений можно было бы считать обвинениями и советами. Вспоминается сучок в чужом глазу и бревно в своём…”.
Шановний пан Олеже!
Дякую щиро за цю розповiдь – дуже цiкаво. Особисто для мене як мешканця Казатину. Менi здається, що не треба вiдгукуватися на ледь прикритi антiсемiтськi комментарi усiляких кугелiв та нших. Якщо дозволите, то ми передрукуємо Ваше оповiдання українською мовою у Казатинi. Я листував Вам на Прозу.ру
Дякую, i с повагою
Алекс
Да, старина Кугель, это Вы верно подметили относительно эффекта от закрытия кафедр марксизма-ленинизма.
Можно добавить, что эти ребятишки еще и научный атеизм преподавали…
Имя им – легион!
Ну, уж когда щирый хлопец на мове стал кугеля в антисемитизме обвинять, поддерживая шановнего пана Олеже, тут все встало на свои места. Правда, насторожило, что он шановнего пана в приват заманивает. Да по крикам будет понятно, чем кончилось. Слава ли героям или караул, погромщики, будут кричать.
А насчет кафедр – верно. Научный атеизм и просто атеизм – дьявольская разница, сказал бы классик. Просто атеизм – мировоззрение, научный атеизм – отсутствие каких-либо убеждений, кроме одного: примазаться и существовать.
Oleg – spasibo za pamiat o Ilye! Ne obraschaite vnimaniya na antisemita Kugelja – ne sviazuvaites voobsche s takimi/ Nadeius s Filmom u Vas vsie vyidet. Udachi Vam!!!
Для 29-го. Эти кафедры не закрыли. Теперь там преподают основы мировых религий. Преподаватели те же, что и при преподавании научного атеизма.
Для Aidishe mame
Спасибо за отклик и пожелания насчёт фильма!
Для Алекс:!
Спасибо за отклик! Если считаете нужным – перепечатывайте! Единственная просьба – поэтесса Виктория Орти – вдова Ильи Войтовецкого. Найдите её в фейсбук и спросите насчёт фото, если соберётесь перепечатывать и их. Это из личного архива Виктории
– я спрашивал у неё разрешения на их публикацию. Да – и сбросьте ссылку на публикацию пожалуйста. На Прозе. ру от Вас ничего не получал.
Вот тут много интересного написано о Константине Симонове:
http://журнальныймир.рф/content/istoriya-predatelstva-ob-obstoyatelstvah-sozdaniya-knigi-poem-v-lugovskogo-seredina-veka
Олег, – Вы всё написали правильно. Не обращайте внимания на семитофобов – сейчас это новый тренд в России, к сожалению. Но это всё преходяще… Я желаю Вам сделать Ваше кино – история “Жди меня” того заслуживает, да и её израильское продолжение тоже.
Это даже, по-своему, трогательно. Говорят человеку, что он писать не умеет, поучился бы, а в ответ – вот до чего ксенофобы распоясались. Вы совесть иметь не пробовали?