Авангард не умер
Дмитрий Григорьев взялся проложить новую борозду
№ 2022 / 41, 28.10.2022, автор: Вячеслав ОГРЫЗКО
С Дмитрием Григорьевым я познакомился случайно. Меня пригласил в Комарово в знаменитую «будку» Анны Андреевны Ахматовой один из нынешних её арендаторов поэт Алексей Ахматов. Сразу оговорюсь: он – не родственник великого поэта, а однофамилец, хотя с детства имел некоторое отношение к литературным кругам (его мама работала у крупнейшего специалиста по Лермонтову – Мануйлова). А Дмитрий заглянул в эту «будку» по своим делам. «Наш главный авангардист» – так представил его Ахматов. Я и не сразу сообразил, что это тот самый Григорьев, о котором в писательской среде ходит много легенд. И тем не менее, раз я оказался рядом с «главным авангардистом», мне было интересно узнать, а кто ещё сегодня в Питере – в авангарде, кого стоило бы почитать, особенно из молодых. В ответ прозвучали два имени: Софии Синицкой и Аллы Горбуновой.
– Я до сих пор, – признался мой новый знакомый, – под впечатлением «Горбуна» Софии. Может, потому, что мне тоже очень близка карельская тема.
По словам Дмитрия, Синицкая построила свой роман «Хроника Горбатого» на исторических фактах. Но вышла у неё отнюдь не историческая книга. Она все факты мифологизировала. На выходе получилась замечательная сказка-сага.
Про Горбунову же я слышал и раньше, но исключительно как о поэте. Я и не знал, что она тоже пишет прозу. Дмитрий, в частности, посоветовал почитать ее книги от сборника рассказов «Вещи и Ущи» до романа «Лето».
– Многие говорят, что последняя книга это автофикшн, – заметил он. – Это не так. Алла – она вне жанра. Каждая новая ее книга — непредсказуемое открытие… С одной стороны, короткие, абсурдные, мистические истории из Вещей и Ущей, с другой — жесткие откровения подростка конца девяностых, с третьей – жизнь человека в ощущении конца времен…
В этот момент я почувствовал, что наш разговор с Дмитрием стал не совсем приятен хозяину «будки». Кстати, очень скоро выяснилась и причина недовольства Ахматова. Ему Горбунова не только не близка. Он считает её стихи вредными. Не та идеология? Или у Горбуновой всё слишком сложно?
Но чтобы не рассориться, мы быстро переменили тему разговора, обратились к московским сюжетам, и Дмитрий неожиданно для меня упомянул Володю Бацалёва, который так нелепо умер в 1999 году, не дожив даже до своего сорокалетия. А ведь он был в своём поколении самый талантливый и мог стать первым в России прозаиком. Обидно только, что сейчас Бацалёва если и вспоминают, то не по книгами, а по участию в пьянках.
Дмитрий оказался не исключением. Первым делом он вспомнил пьянку во дворе у Жени Кушнера, сына известного поэта. Бацалёв что-то весьма горячо обсуждал с другой питерской звездой – Павлом Крусановым, но в какой-то момент два уже почти классика в чём-то не сошлись.
– Бацалёв, – припомнил Григорьев, – поспорил с Крусановым из-за какого-то исторического факта. Он же считал себя прежде всего историком, точнее даже археологом, а уже потом писателем. Но Крусанов настаивал на чём-то своём. Спор быстро перерос в драку. Я бросился их разнимать, но в итоге получил от них обоих. Володя был ярким человеком, Жаль, что ушел так рано.
Однако нынешнему хозяину комаровской «будки» Анны Андреевны Ахматовой имя Бацалёва ни о чём не говорило. Он его никогда не читал. Если я правильно понял, он и Григорьева-то не читал. Но уважает? А за что? Главным образом за отреставрированную «Волгу» то ли пятидесятого, то ли шестидесятого года выпуска.
То есть главный питерский авангардист Григорьев – заядлый автомобилист? Откуда такая особая страсть к машинам?
– Да не было никогда у меня никакой особой страсти к машинам, – признался он. – Да, я стал гонять на мопеде с шести лет, а через два года пересел на мотоцикл. Я знаю механику. Но это – не страсть. Страсть у меня не к машинам, а к старинным вещам. Каждая старая вещь становится живой. Она ведь впитывает жизнь её прежних хозяев. Я поэтому в своё время сам отреставрировал пра-прадедовский шкаф, который пережил и революцию, страшные тридцатые годы, и блокаду, а потом даже написал оду шкафу, её напечатал «Новый мир». А с «Волгой» произошла такая история. Дальний родственник попросил меня помочь ему продать машину. Я приехал к нему и увидел в гараже эту красавицу. И тут же занял у друзей деньги и купил. Правда, когда ехал на ней домой, боялся, Тоня, моя жена могла не одобрить — зачем на третья машина, когда у нас и так уже две. Но когда увидела, все поняла. На «Волге» мы далеко не выезжаем, разве что в пригород и на местные фестивали. Для путешествий у нас с друзьями совсем другие автомобили.
Так я узнал ещё об одной страсти Григорьева.
– Для меня, – признался он, – путешествие – естественное состояние. В прошлом году мы с женой на собственной лодке прошли под парусом Ладогу, а в этом году – Онегу. У нас свой катамаран. Он позволяет подходить к любому берегу. Ну а разбить палатку – это уже не сложно. Конечно, можно было бы переночевать и на воде, но у нас лодка маленькая, в ней тесно.
Когда уже прощались, я попросил разрешения побеспокоить моего нового знакомого ещё раз, но уже без свидетелей. Мне хотелось понять, как он сам себя оценивает. Действительно ли его стихи недоступны для восприятия даже в писательской среде? Или это публика ещё не доросла до него?
Короче, разговор продолжился через несколько дней. Смеясь, Григорьев пояснил свою позицию.
– У меня всё просто. Почитайте сами. Некоторые новым примитивизмом называют. Хотя и это не так. Но я действительно не люблю силлабо-тонику с затёртой системой образов. А с другой стороны, наверное, был прав поэт Сергей Завьялов, когда заявил, что читателя современной поэзии надо выращивать.
– А как?
– Не знаю. Наверное, чтение поэзии, критической литературы. Чтобы найти ключи к восприятию. Иногда он находится сам. Так, например, у меня со стихами Аркадия Драгомощенко получилось. Знаете его?
– Да, был такой поэт.
– Почему «был»? Для меня он есть. Настоящие поэты не умирают, они живут и после смерти. Так вот я долго стихи Аркадия не понимал. Не цепляло. Но однажды я прочитал его «Вечер». И это стихотворение вдруг как-то всё изменило. Я нашёл ключ к пониманию поэзии Аркадия. И с тех пор Драгомощенко стал одним из моих любимых поэтов. Я даже по просьбе издательства был редактором его посмертного сборника, составленный Зиной, вдовой поэта. А так, если мне какие-то стихи непонятны, я обычно говорю: это далеко от меня. Я же не бог, чтобы кого-то судить и обвинять в сложности или ещё в чём-то. Если от меня это далеко, то, может, кому-то, наоборот, это очень близко.
К слову, Григорьев пишет не только стихи. Он автор нескольких романов, но, что меня удивило, и первый роман из серии «Мир Асты» и второй — «Сторож ночи» им были написаны не по зову души, а по заказу. А кто был заказчиком? Олигархи? Оказалось, в роли заказчика в девяностые годы выступил питерское издательство «Северо-Запад», которым руководил Вадим Назаров.
– Как то Вадим спросил меня, – пояснил Григорьев, – могу ли я сочинить какую-нибудь жанровую захватывающую историю. Типа боевика. А почему и нет? Для меня это как очередная игра. Мы в другой вечер даже обсудили несколько сюжетов. Потом я написал заявку и подписал договор. Но когда я поставил последнюю точку, то понял, что мне не нравится написанное. Мне было очень обидно, и теперь я жалею, что не спрятался за псевдоним. Что написалось, то написалось.
Не захотел Григорьев сильно вдаваться и в истории создания других своих крупных вещей. Он считает, что если ему в прозе что-то и удалось, так это роман «Господин Ветер».
– Правда, я ведь его тоже писал по заказу, – рассказывает он, – Назаров как-то мне предложил написать ещё один боевик. Я за ночь набросал три или четыре заявки. Он сказал, что годится любая. Я остановился на сюжете, связанном с одним учёным (я же по первой специальности химик). Он разработал фермент, способный производить целлюлозу, которая может в будущем спасти человечество от голода. Но за его открытием устроили гонку злые люди. И начались вынужденные путешествия по стране. Но когда стал писать, написал совсем другой текст. То, что называется роад-муви — история одного музыканта едущего через страну автостопом. Но там, в двадцатой главе, был безумный писатель, который как пирожки лепил заявки на боевики, в том числе и те, что я подал Назарову. Он, когда всё прочитал, сказал, ты написал хорошую книгу, но где обещанный боевик? Я ему указал на эту двадцатую главу про безумного писателя, дескать, вот. После этого рукопись лет пять ждала издания и, наконец, книга в серии «Поколение Игрек».
От себя добавлю: «Господин Ветер» выдержал уже четыре издания. Для нашего времени – это немыслимо. Но наши заносчивые снобы, мнящие себя великими критиками, молчат.
«Господин Ветер» выдержал уже четыре издания. Для нашего времени – это немыслимо. Но наши заносчивые снобы, мнящие себя великими критиками, молчат.
Вот терёхин издал в Книжном мире свой В огонь в четвертый раз. А пелевина сколько раз переиздавали?
Шуре: переиздание зависит, в том числе, и от платежеспособности самого автора, и от его собственного решения. Если сравнивать с Пелевеным, то разумнее провести сравнение с общим тиражом всех книг Пелевина.