ДРАМАТУРГИЯ НАРОДНОЙ ЖИЗНИ

Рубрика в газете: Быль и драма, № 2019 / 5, 08.02.2019, автор: Иван КОРОТКОВ

В Московском государственном историко-этнографическом театре – премьера, и не только для театра, но и для современной России. Пьеса А.Н. Островского «Воевода» имела успех только при жизни драматурга, в советское же время она была почти забыта, ставилась очень редко: в 1922 году на сцене Малого театра, а позднее – в театре Советской Армии и в Горьковском драматическом.

---

«Пьеса сложная для сцены, – призналась мне в антракте заведующая литературной частью театра Ольга Игнатюк. – Но такой уж у нас худрук. Всегда берётся за наиболее сложное и наименее известное».
«Воевода. Сон на Волге» была впервые опубликована в «Современнике» в 1865 году, но окончательная – вторая – редакция появилась только в 1885 г. Между этими текстами не только двадцать лет творческого пути Островского, но и большая драматургическая разница. В первой редакции – Воевода – Нечай Григорьевич Шалыгин, – центральный персонаж, олицетворяющий в себе несправедливость власти, за все свои злодеяния получает воздаяние от царя, которому написал челобитную уставший от гнёта свободолюбивый волжский люд. Во второй редакции Воевода приходит к раскаянию сам. Его мучает совесть, ему снятся кошмары, что он тонет в Волге к радости его подданных; а после того, как он посещает монаха-пустынника, в душе его происходит переворот. Он кается перед всем честным народом, и тот – прощает его.
Художественный руководитель театра Михаил Мизюков выбрал для сцены вторую редакцию – сделанную лучше сценически, но несомненно более сложную по замыслу. Раскаяние в драматургии нужно грамотно обосновать, так, чтобы зритель прочувствовал движение героя к свету, все муки совести на себе. В этой пьесе именно такого катарсиса и не хватает. И тут дело, думается, даже не в том, что мастерство актёров театра находится немного на разном уровне – Михаил Клюшкин в роли Воеводы или Леонид Удалов в роли Семёна Бастрюкова воплощают своих героев чуть лучше, чем Екатерина Фураева в роли Марьи или Сергей Васильев в роли Пустынника. Что уж говорить о Дмитрии Колыго и Наталье Михеевой, отыгравших свои роли так, что артисты наверняка запомнятся тем зрителям, которые видели их на сцене впервые. Но я не могу быть очень строг к актёрам этого театра, потому как весь первый акт меня не покидало то самое неизъяснимое до конца ощущение, которое возникает, когда попадаешь в театр, в настоящий театр. И если второе действие и показалось более поверхностным, то виной тому никак не актёры, многие из которых играли, что называется, на пределе, и это чувствовалось, виной тому – нехватка той подлинной огромной драматургической силы, которой владеет Островский в других своих пьесах, и которая владеет зрителем от первой до последней реплики, а здесь будто растворена, развеяна мощным волжским ветром и, несомненно, – присутствует, но не так явно и остро.
Хотя, быть может, в этой слабости и есть истинная сила этой пьесы. Не зря Островский даёт подзаголовок – «Картины из народной жизни». Это действительно широченное историческое полотно о жизни крестьян XVII века, их отношениях с властью и между собой. Это – эпос о русском народе, который всегда острее всего воспринимал несправедливость, которая рядится в правосудие, и для которого это куда хуже разбоя и воровства «удалых людей» Худояра. Это – эпическая картина нашего прошлого, из которого, если вглядеться, – произрастает и настоящее. И здесь Михаил Мизюков блестяще справился с задачей. Народная жизнь на сцене представлена не «лубочно», не «понарошку», а так, что полностью погружаешься в старину, прибегаешь к корням, и будто бы и сам гребёшь в одной лодке с лихими людьми Романа Дубровина, распевая во всю глотку о матушке-Волге, да так, чтобы песня неслась над великой рекой и долетела когда-нибудь до грядущих поколений.