Иван Грозный – русский традиционалист
Рубрика в газете: Дух времени, № 2020 / 46, 10.12.2020, автор: Сергей ПАЦИАШВИЛИ (г. ТАМБОВ)
Недавно вышедший на экраны российский телесериал «Грозный» в очередной раз показал только одно: мы до сих пор не понимаем той эпохи, не понимаем духа того времени и даже не знаем, в каких терминах рассуждать об эпохе царя Ивана Грозного.
Сериал берёт за основу удобный и эффектный с точки зрения художественности приём, но при этом поверхностный с точки зрения истории. Конечно, искусству можно и нужно прощать, когда оно становится поверхностным, ведь сами правила построения художественного произведения требуют округлять действительность, сокращать время действия и число действующих лиц. Это нормальное явление, так же как нормальным можно назвать, например, не тот цвет пуговиц у персонажей или не ту длину копья. Все эти неточности в историческом произведении легко прощаются, если произведению удаётся передать сам дух эпохи, о которой оно повествует, и второе, если произведение не ставит перед собой каких-то моральных целей. Но здесь, как видим, не тот случай. Во-первых, уже с первых кадров сериала мы видим смачный плевок авторов в сторону персонажа: царь Иван является перед татарскими послами слабым, больным, в одной рубахе. Конечно, не исключено, что Грозный мог попытаться кого-то так разжалобить среди своих бояр или продемонстрировать им скромность – подобные представления вполне были в его духе, но совершенно невозможно представить, чтобы царь вёл себя так перед послами. Даже в худшие времена царю Ивану хватало ума, чтобы понимать, что перед послами, особенно перед послами вражеского государства нужно являться торжественно, во всём блеске, демонстрируя свои мощь и богатство. Мы уже не будем углубляться, что по внешности крымские татары больше похожи на китайцев, хотя с тех событий прошло всего чуть больше 400 лет, и логичнее предположить, что в те времена крымские татары выглядели так же, как они выглядят сейчас, а сейчас они совершенно на китайцев не похожи. Во-вторых, с самого начала становится ясно, что авторы ставят перед собой какие-то моральные цели, то есть примеряют на себя роль судий эпохи. Но как возможно любить своих персонажей, если с самого начала осуждаешь их? В итоге мы имеем распространённый художественный приём, когда персонаж в старости рассказывает про самого себя в прошлом, как он дошёл до такой жизни, и как всё начиналось. Но в сериале это не просто художественный приём, это своего рода раскаяние. Мы застаём царя Ивана в самый неудачный момент его правления: когда татары сожгли Москву. Царь предстаёт перед нами в самом жалком виде, и он вынужден оправдываться перед нами, перед потомками. Именно с целью самооправдания царь и начинает свою летопись и погружение в прошлое.
Дальше мы видим типичную историю становления серийного маньяка-убийцы, который поначалу вроде был нормальным человеком, но потом «свихнулся». Сказались травмы детства, взросление в постоянном страхе и в атмосфере насилия, суровые времена и т.д.. Иными словами, мы сталкиваемся с самой поверхностной интерпретацией деяний Ивана Грозного, которая и до сих пор ещё крепко сидит в умах. Главные положения этого истолкования таковы: 1) Иван Грозный со временем выжил из ума и стал жестоким деспотом без всякого смысла и цели; 2) царь пытался построить централизованное абсолютистское государство, но не справился с центробежными устремлениями феодалов; 3) опричнина и репрессии Ивана Грозного стали главной причиной погружения России в Смуту. Рассмотрим детальнее каждый из этих пунктов, и в первую очередь попытаемся доказать, что до последних дней царь Иван Грозный действовал последовательно, двигался к одной и той же цели и никогда не был безумцем.
В первую очередь определимся с терминами. Очевидно, что в терминах феодальной раздробленности и перехода от раннего феодализма к абсолютизму объяснить эпоху Грозного не удалось. Попробуем расширить эту терминологию за счёт терминов традиционалиста и публициста барона Ю. Эволы. Эвола рассматривает два типа средневековых держав: державу гвельфов и державу гибеллинов, и противопоставляет их друг другу как два противоположных государственных устройства. Гвельфы и гибеллины – это два враждебных лагеря, но причины их вражды и поныне многим не ясны, поскольку кажется, что они добивались одного и того же – построения единой крепкой державы. Но гвельфы при этом выступали за верховенство римского папы, а гибеллины – за верховенство фигуры императора. У гвельфов монарх – это помазанник божий, у гибеллинов монарх – это и есть воплощённое божество. Отсюда разница в функциях монарха. По сути, у гвельфов монарх обладает только светской властью, он заведует экономикой и армией, а духовная власть полностью передаётся церкви. У гибеллинов монарх обладает и светской, и духовной властью, император является одновременно первосвященником, воплощённым божеством и рыцарем. Власть гвельфов осуществляется двумя способами: феодальная раздробленность и абсолютизм. При феодальной раздробленности светская власть невероятно слаба, и потому сильна власть церкви. При абсолютизме духовная и светская власти заключают между собой сделку, по которой монарх не имеет права вмешиваться в духовные вопросы. Абсолютизм, как показала история, неизбежно заканчивается революцией, как во Франции и в США.
В качестве примеров гибеллинских держав Эвола приводит Византию и Священную Римскую империю периода её расцвета. При этом формально обе эти державы оставались христианскими, но по факту за христианской вывеской в них скрывались традиционные солярные культы, в которых император является божеством. Христианство распространилось по миру вместе с властью Римской империи и вытеснило все поместные религии, поэтому, когда империи не стало, традиционализм использовал не поместные религии, а христианство, только переделанное на свой лад. Византийский император всегда почитался как некое воплощение солярного божества, он сочетал в своих руках власть светскую и религиозную. Очень характерно, что, когда Иван Грозный учреждает опричнину, он в значительной степени уподобляет её монашескому ордену. Многие историки в этом видят непоследовательность. Мол, царь сочетал набожность с кровавым террором, словно у него случилось раздвоение личности. Но никакого раздвоения здесь не было, по факту Иван Грозный никогда не был правоверным христианином и до конца оставался верен себе. Он несколько раз разводился и женился, пользовался услугами языческих волхвов и предсказателей, казнил православных священников, вплоть до митрополитов. Причём всё это он делал как в юности, так и в старости. К концу жизни царь Иван не стал набожным, он лишь предпринял радикальную попытку создать некий рыцарский орден в России, некий единый солярный культ с христианской вывеской, как в Византии. В «монашеском ордене» опричников именно царь выполнял роль первосвященника, стало быть, он претендовал не только на светскую, но и на духовную власть. Другое дело, что эта попытка Ивана Грозного превратить Русь в Византию не возымела успеха, но причины этого неуспеха следует разобрать детально.
Русское православие с момента обретения независимости отличалось от православия византийского так же, как католичество в Риме от католичества в Священной Римской империи. То есть, если византийское православие представляло собой гибеллинский солярный культ, замаскированный под христианство, то русское православие, став автокефальным, наоборот, стало религией гвельфов, а русский митрополит стал римским папой в миниатюре. Тут нужно учитывать характер эпохи, в которую русская православная церковь стала автокефальной, а это как раз эпоха феодальной раздробленности. Ещё не все князья признают над собой власть московского князя, более того, даже вассалы московского князя осмеливаются его схватить и ослепить. Князья, по сути, на своей земле имеют право судить, казнить и миловать. Именно в этот период московский митрополит провозглашает независимость русской церкви. Конечно, это объясняется тем, что киевский митрополит заключил унию с католичеством и признал верховенство римского папы. Московский митрополит унию не признал. Можно сказать, что в этом проявился некоторый антипапизм и антигвельфизм. Но нужно понимать, что на том историческом этапе сам римский папа занимал компромиссную позицию между гвельфами и гибеллинами, а римское католичество служило лишь вывеской, за которой скрывался культ Античности, распространённый в эпоху Возрождения. Провозглашение независимости русской церкви невозможно рассматривать как гибеллинский акт, больше всего это походит скорее на гвельфский акт. Вся инициатива здесь исходила от служителей церкви, а не от князя, светские власти вовсе не участвовали в этом процессе. В итоге московский митрополит стал аналогом римского папы в православии. Дальше уже могло быть либо продолжение феодальной раздробленности, либо становление абсолютизма.
Царствование Ивана Грозного приходилось на промежуточный этап между феодальной раздробленностью и абсолютизмом. В России, так же как в своё время во Франции и в Англии, данный этап отмечен таким явлением, как местничество. Государственные должности занимаются не в соответствии с опытом и талантами лица, а в соответствии с его знатностью. Более знатный не может занимать должность ниже, чем менее знатный. Если между дворянами возникает спор, они не начинают войну между собой, как прежде, а обращаются с жалобами к государю и конкурируют за должности. Но, защищая от междоусобных войн, система местничества делает страну уязвимой для внешних захватчиков. Ведь и в военном деле также полководцами назначаются не самые талантливые, а самые знатные. Исходом из этой ситуации может быть абсолютизм, когда монарх отбирает у дворян последние вольности, право судить, казнить и миловать на своих землях, создаёт систему бюрократии и назначает на должности тех, кого сочтёт нужным из числа дворян. Но прежде всего этого монарх заключает сделку с церковью, согласно которой оставляет себе власть над телами и отказывается от власти над душами. Иван Грозный настойчиво не хотел заключать такой сделки и стремился установить монархию византийского образца. При этом процесс уже был запущен, православие было независимым, и страна уверенно двигалась в сторону абсолютизма, но царь, судя по всему, намеревался остановить это движение, взять за рога бегущего быка и развернуть его в другую сторону. И без того непростая задача усложнялась непростой внешнеполитической обстановкой. Система местничества давала сбои, которые оборачивались изменами и предательствами среди аристократии, большие военные победы чередовались с военными поражениями, и зачастую всё из-за того, что более знатный дворянин занимал место полководца, а не более талантливый.
Уже это ставит под сомнение деспотизм Ивана Грозного, ведь он, называя всех своими холопами, был серьёзно ограничен в свободе назначать на должности более полезных для страны лиц. Зачастую его кадровые решения вызывали споры среди дворянства, которые можно было решить только кровопролитием, то есть физическим устранением более знатного претендента на должность. По сути, вся жестокость Ивана Грозного, от репрессий опричнины до резни в Новгороде, была обусловлена борьбой с местничеством и одновременно борьбой с абсолютизмом. Действительно, чем бы ни была опричнина, но в ней впервые дворяне начинают делать карьеры в обход принципа знатности. Так, например, сделал карьеру Борис Годунов, ставший впоследствии царём. Тем не менее, проект опричнины, как рыцарского ордена потерпел неудачу, когда в решающий момент большинство опричников просто не явились на войну. С другой стороны, сам этот факт говорит о том, что опричники обладали огромными личными свободами, раз смогли себе позволить не явиться на войну.
Здесь снова стоит вспомнить слова Ю. Эволы, который говорил, что царь-первосвященник, обладая духовной властью наравне со светской, тем не менее, сохраняет за своими поддаными больше прав, чем абсолютный монарх. Эти слова опираются на опыт, ведь подданные Священной Римской империи периода её расцвета сохраняли за собой огромные вольности и право судить, казнить и миловать на своей земле. Кадровые решения монарха при этом не оспариваются, поскольку они есть одновременно воля божества, а причины божьей воли неведомы смертным. Воля божества в этом аналогична жребию – она упраздняет зависть. Ведь самое лучшее лекарство от зависти – это жребий, глупо завидовать случайному успеху соседа. То есть не возникает местничества, как не возникает феодальной раздробленности. Огромная свобода в гибеллинской монархии достигается именно благодаря упованию не на судьбу, а на жребий, пусть и в лице божьей воли. Сказать, что царь обладает ещё духовной властью – это всё равно что ничего не сказать. Нужно разбирать содержание этой духовной власти и самой солярной религии. И тут выясняется, что в самой своей основе эта религия представляет собой веру в судьбу, в жребий, разнообразные гадания и обряды посвящения, при этом быть посвящённым, значит быть допущенным до жребия, что уже считается привилегией. Единственный, кто назначается на должность не по жребию – это монарх, который сам и есть судьба, её живой чревовещатель.
В традиционных обществах жребий всегда сопряжён с ритуалами обмена дарами. По сути, это такой же экономический обмен, как и рыночный обмен, но с одним серьёзным отличием – в дарообмене важную роль играет лотерея. По жребию назначается: кто будет дарить, сколько дарить, и даже какие предметы можно принять в качестве ответного дара. То есть нельзя обменивать что угодно на что угодно. Например, как если бы в России был принят закон, что природный газ не продаётся, а только обменивается, к примеру, на сталь и сланцевую нефть. Если топливом рыночной экономики является зависть и порождаемая ей конкуренция, то экономика дара может вовсе обходиться без зависти. Чаще экономика дара допускает конкуренцию, а на этапе обмена дарами упраздняет зависть, порождаемую конкуренцией. В гибеллинской монархии судьбу олицетворяет фигура монарха, он рукополагает граждан на должности, принимает и дарит дары. Культ судьбы и гадания нуждается в религии, это религиозная экономика, и потому царь является первосвященником. Это нельзя назвать произволом, поскольку нередко монарх не назначается наследником своего отца, а выбирается голосованием из числа наиболее достойных. Как было в Священной Римской империи. Божество не заперто в рамках одной династии, оно может воплощаться в любом достойном дворянине. К тому же, одаривать подданных – это фактически прямая обязанность гибеллинского монарха, от которой он не может уклониться, поскольку уклониться от дарения, значит, поставить под сомнение свою божественную природу. Нередко щедрость монарха перерастает в жертвенность, когда он сам ведёт полки в бой, выносит все тяготы походной жизни, даже сам сражается и погибает на войне, как погиб византийский император Юлиан Отступник. И хоть его называют отступником от веры и язычником, но, по сути, все последующие императоры Византии будут исповедовать солярный культ, созданный императором Юлианом. Только этот император пытался возродить солярный культ на языческой почве, а его последователи маскировали его христианством.
Есть серьёзные основания полагать, что Иван Грозный хотел построить в России именно традиционную гибеллинскую монархию. Во всяком случае, тогда вся его политика выглядит последовательной: создатель Избранной рады и опричнины – это один и тот же человек, преследующий одну и ту же цель. Другое дело, что это оказалось безуспешным, опричники, набранные из числа развращённых местничеством дворян, так и не смогли стать рыцарским орденом, более того, извратили саму идею рыцарского ордена, злоупотребляя своими полномочиями. В конце концов, воспользовавшись своими вольностями, они в большинстве своём не явились на войну, то есть отказались становиться искупляющим сословием, рыцарями, предпочитая этому скупую заботу о своих жизнях. И теперь гнев царя обрушился уже на самих опричников. Мы сейчас не рассматриваем поступки царя с точки зрения морали. Русский царь проявлял не больше жестокости, чем какой-нибудь византийский император, как Юстиниан или Феодосий, а по меркам современников он и вовсе выглядел милосердным. В той же Франции за одну ночь святого Варфоломея погубили больше народу, чем за всё время репрессий Ивана Грозного. И здесь мы плавно подходим к третьему пункту заблуждений – ко времени Смуты, которое следовало бы разобрать отдельно и детально. Здесь лишь следует сказать, что Смута была не исключительно российским явлением, а общеевропейским. Та же варфоломеевская ночь во Франции – это тоже Смута. Уже после окончания Смуты в России и установления абсолютизма Романовых, в Европе разгорается известная тридцатилетняя война. Тридцать лет религиозной войны и Смуты в Европе. В широком смысле вообще можно сказать, что Смута – это эпоха Реформации, в таком случае Смута начинается с Мартина Лютера и заканчивается с окончанием тридцатилетней войны. Россию эта Смута захватила вскользь и в неудачный период местничества. Разложившееся дворянство сначала сажает на престол самозванца, а потом и вовсе присягает сыну польского короля. Понятно, что если бы поляки воцарились в Москве, Русь утратила бы суверенитет, но бояре ни капли не утратили бы своих привилегий, даже приобрели бы сверх того, поскольку в гвельфской Польше феодалы имели массу привилегий. Но главной пострадавшей стороной от такого союза была бы православная церковь и московский митрополит, поэтому единственным выходом для церкви было учреждение абсолютизма. Из интервентов Швеция представляла собой движение реформации церкви, а Польша, наоборот, представляла движение католической контрреформации, и вместе оба они представляли религиозный фундаментализм, если не сказать, экстремизм, пришедший на русскую землю и враждебный для православия. Тем не менее, если бы Иван Грозный добился своего, то, возможно, и вовсе не было бы никакой Смуты, поскольку не было бы почвы, в которую она могла бы бросить свои семена.
При просмотре сериала «Грозный» складывается впечатление, что сериал снят по заказу идеологических противников Ивана Грозного – православных гвельфов и абсолютистов. Выглядит это всё довольно натянуто, поэтому вряд ли зритель поверит увиденному. Скорее, эта страница российской истории так и останется тёмной. Действительно, если вырвать из истории страницу с эпохой Ивана Грозного, то получится вполне себе логичное, линейное повествование о преодолении феодальной раздробленности и постепенном становлении абсолютизма в России, из чего логично вытекает революция, которая, правда, снова привела к абсолютизму. Иван Грозный делает историю России нелинейной, полной загадок и мнимых противоречий. Конечно, мы не идеализируем Грозного и вовсе не ради идеализации всё это говорим. Важно не прошлое само по себе, а что из него можно извлечь в настоящем. Гибеллинский проект Грозного и поныне остаётся актуален для России. Ведь и в современной России проблема отношений между главой государства и его гражданами решается в духе абсолютизма. Дошло до того, что частная благотворительность теперь стала вредной для благотворителя, ещё немного – и она станет вовсе незаконной. Короткий период вольности и раздробленности России в 90-ые годы сменился утверждением единовластия со всеми его преимуществами и недостатками. Между тем, возможен и другой путь, когда единовластие не приводит к бюрократическому произволу, когда рыночная зависть упраздняется экономикой жребия, а граждане не становятся крепостными. Возможно, царь, давно превращённый историками в пугало, может как раз стать указателем на путь к такой свободе.
Фильм разобран подробно. Действительно, Иван 4 стал пугалом для потомков – односторонний подход. Забывают о том, что он сделал для России – он присоединил Сибирь, воспользовавшийся смутой в Китае. Если бы он не успел, то Сибирь сегодня была бы китайской, так мыслят китайские историки. Не допустил англичан в Архангельск и многое другое. Но это как-то уходит на второй план.