ЭТНОГРАФИЧЕСКАЯ ПРЕЛЕСТЬ

Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2018 / 33, 14.09.2018, автор: Александр ШПАГИН

В далёкие 70-е годы жил да был такой режиссёр Анатолий Ниточкин. И вот однажды направили его поднимать кинематограф малых народов. Снимать фильмы про чукчей, ненцев и эвенков. И вот поставил он кино «Друг Тыманчи» о лирическом эвенкийском мальчике, водящем дружбу с не менее лирическим волчонком. Смотреть это произведение было решительно невозможно, ибо, кроме дружбы, там вообще ничего не происходило. Чисто видовое творение для галочки.

 

Но кто-то из властей (умная голова!) сообразил, что подобная лента – это именно то, что нужно для международных кинофестивалей. И как сумел сообразить-то в 1970-м году?! – тогда ведь ещё никакой особой фестивальной конъюнктуры-то не было, как сейчас! Но, видать, уже намечалась.

 

Короче, с чьей-то лёгкой и прекрасной руки отправили сей фильм на международные кинофестивали. И что бы вы думали? На киносмотре в Монте-Карло он получил ни много ни мало Гран-при, а на другом кинофоруме отхватил приз за лучший сценарий. Хотя такой сценарий мог написать и школьник начальных классов – я даже больше скажу: на сценарном кружке во Дворце пионеров очень часто подобные произведения мне и приходилось читать. Только не про эвенков, а про дружбу, маму, поляну, бабочек и солнышко. Типа: Как прекрасна жизнь! (да ещё тем паче и советская).

 

У нас сего «Друга Тыманчи» по понятным причинам тогда никто и знать не знал, ибо в Советском Союзе «этнографически-фестивальный» бренд ещё не сложился. Мы тут всё больше сложности, психологии, социальности да неоднозначности алкали. А на Западе не так. Там уже начинался новый всплеск либерализма. Первый был в 30-е, когда вся мировая интеллигенция дружно запала на Сталина и его искусство, а потом, кстати, и на Гитлера. И с радостью сдалась ему на милость во время Второй мировой войны.

 

Но в Гитлере она разочаровалась. Зато в 60-е резко Мао возлюбила. Но и в нём тоже слегка разочаровалась. И пришла ей пора искать утерянный рай в чём-то ином. Ну, например, в тех же чукчах.

 

Нет, не только прям вот именно в чукчах. Можно и в неграх (редкие негритянские фильмы с начала 70-х тоже постоянно крутились на фестивалях и получали неизменные призы), можно и в каких-нибудь там непальцах. В общем, в любой этнографии – причём, чем поглубже точка, тем и получше. Тем побольше почёта, респекта, уважухи и призов за её экранное отображение. Смысл такой: Мы тут все живём в капиталистическом ужасе, правительство не может справиться с кризисами и безработицей, а потому, увы, мы вынуждены обжираться на приёмах, жить в роскоши, зато там, там, где-то там, за горизонтом, живут какие-то замечательные народы, которые чище нас, лучше нас, прекраснее нас, и потому мы должны уже получать оргазм от одного их созерцания на экране. Вот там у нах – Рай. А у нас – Ад.

 

Подобный подход чрезвычайно Советскую власть устраивал, ибо главная её задача в плане подъёма малых национальных кинематографий была одна – показывать, какие там народы живут хорошие. И хорошие они, потому что стали таковыми именно за счёт родной власти, которая им устроила столь великолепную жизнь. Разумеется, ни о каких сложностях оной жизни говорить не предполагалось. Иными словами, и овцы были довольны, а уж волки (капиталистические) и вовсе счастливы.

 

Восхитительный бренд! Ниточкин после этого не вылезал из Крайнего Севера, снимая фильмы про чукчей, как заведённый. В кино эти ленты не шли, а по ТВ крутились изрядно. Более того, помимо Ниточкина, их начали снимать и другие режиссёры – понятно, что не по своей воле. Но бренд-то пошёл!

 

И надо сказать, чукчами этими наш народ так замучили (фильмы-то были абсолютно несмотрибельными – но, подчёркиваю, неизменно фестивально успешными), что народ начал сочинять про оных чукчей анекдоты. Вы что, думаете, они просто так появились? – ага, счас! – просто так ничего не появляется.

 

И вот когда анекдотов накопилась тьма тьмущая, власти решили остановить бренд – поняли, что малость переборщили.

 

Прошло пять-шесть лет… И – о! На горизонте возник новоиспеченный режиссёр Сергей Бодров, который понял, что свято место пусто, и его желательно занять. Посему дебютировал он лирическим фильмом про лирическую девочку, живущую в лирическом ауле и дружащую с лирическим летчиком. Назывался он «Сладкий сок внутри травы», и бренду следовал предельно чётко – главное, чтобы в фильме ничего не происходило, и чтобы его было физически невозможно смотреть. В результате фильм получил ряд серьёзных призов на международных кинофестивалях, и Бодров с триумфом въехал в большое кино.

 

…Правда, отдадим ему должное, следующей его лентой будет серьёзная и жёсткая работа «Непрофессионалы», но далее он снова возьмётся за быструю конъюнктуру, на скорую руку сколачивая – в конце 80-х начинающую входить моду на Западе «чернуху» («СЭР»), в начале 90-х новый тренд «Россия как Ад с кремлёвским башнями» («Я хотела увидеть ангелов», «Человек с Красной площади» – про бомжа, на Красной площади живущего – вдумайтесь!), в середине 90-х, как только Чечня началась, быстро толерантную ленту про чеченскую войну организовал («Кавказский пленник») и т.д.. В общем, молодец.

 

И хотя речь у нас не о Бодрове, но вспомнили мы о нём не зря. Ибо, конечно, за ним пошли другие – тоже умеющие хорошо соображать. Например, Шарунас Бартас. Нет, он снимал и иные шедевры, не только этнографические – например, «Свобода» (три человека полтора часа идут по берегу моря и ничего не происходит), «Три дня» (молодые ребята из провинции приехали в город, пьют там водку, и опять боле ничего не происходит). Всё это, конечно же, заваливалось различными призами на международных кинофестивалях. Но особый успех снискала лента «Нас мало» – про народ тофоларов. Вот это то, что надо! – как он только раньше-то не сообразил. Сила фильма была в том, что каждый его кадр длился около пяти минут. Вот плывё пароход – плывёт, плывёт, плывёт – и когда становится смотреть на него уже невыносимо, он будет плыть ещё как минимум три минуты. А значит, вот оно и началось настоящее искусство! Или – ест тофаларский старик на крупном плане – ест, ест, ест – когда же ты больше не можешь на него глядеть, тут у тебя и должно пробиться «второе дыхание», воспринимающее не абы что-то, а Чистое Искусство. Ибо дед на экране будет поглощать пищу еще минут семь, а кадр оставаться ровно на одном месте.

 

 

После «Нас мало» имя Бартаса стало знаменитым во всём мире окончательно и бесповоротно. Еще бы! Что может быть лучше, когда на экране идёт действо, не просто лишенное мысли, содержания и драматизма, так ещё и про СОВСЕМ никому не известный народ! Да к тому же и вообще ничего не происходит на экране! – ну чистая матрица абсолютного кинематографического Рая!

 

Правда, объективности ради стоит отметить, что Бартас показал, как тофалары эти спиваются, а порой и безобразят – правда, безобразят крайне вяло, а также непонятно, зачем и почему – но все ж хоть какая-то сложность проявилась. И вот это он, прямо скажем, зря – ведь все коренные народы должны быть чистыми и расчудесными. И поскольку режиссёр сие «четвёртое правило идеального фестивального фильма» (три предыдущих описаны выше) соблюсти не пожелал, лента его должный урожай призов не собрала. Но зато первые три правила соблюдены были идеально, и, в общем, всё получилось, как надо – новое имя родилось и встало на крепкие фестивальные ноги.

 

…И вот понеслись косяком летать по фестивальным экранам подобные этнографические фильмы. И теперь я уже точно знаю, что если на любом киносмотре будет одна такая вот картина, она непременно получит главный приз. Правда, при одном условии – она непременно должна быть вялой и медитативной, и в ней ничего не должно происходить. Ну, точнее, почти ничего. Кстати, ехать в российскую Тмутаракань вовсе не обязательно, можно, например, съездить и, например, в бразильскую деревеньку, где тоже снять нечто подобное и потом увешаться международными призами, аки новогодняя ёлка – в том числе, и каннскими (я имею в виду Кирилла Михановского и его фильм «Сны о рыбе»). Можно поехать в деревеньку кубинскую – так, например, поступил Михаил Нестеров, сняв точно такой же фильм «Океан» – и результат получил соответствующий. Предсказуемый. Прекрасный.

 

Что стоит за всеми этими успехами? Тоска интеллигентной публики по Иному. Тоска по Утопии. Всяк интеллигентный кулик чужое болото хвалит – в своём ему дискомфортно, он вообще критически к реальности настроен. Хорошо там, где его нет. Здесь клипы, гламур, формат, Путен, рестораны, коррупция – в общем, гадость всякая. А там – лепота. Причина оной вполне понятна – просто Там ничего вышеназванного нет. Там – страна Муравия. Потому и люди Там всенепременно лучше.

 

…Сегодня в школах проходят посредственный рассказ Солженицына «Матрёнин двор» как величайшую классику бытия. Не мудрено, коль она в своё время такого шума понаделала. Там, если помните, герой (альтер эго писателя – а скорее всего, попросту он сам и есть) поехал в деревню и жил там у бабки Матрёны – проникся ею и мудростями ея, аки живительной влагой, и всё это подробно описал. А в финале пришёл к выводу, что оная Матрёна – чуть ли не святая, да ещё и слоган напоследок выдал: «Не стоит село без праведницы» (признаться, фраза, извините, столь же бредовая, как и «Зачем эта дорога, если она не ведёт к храму» или «Красота спасёт мир»). То, что Матрёна изрекает одни банальности, а точнее, вообще ничего внятного и уж тем более интересного не изрекает, ибо и сознания, и мировоззрения лишена, ему в голову не приходило. Но что началось! Какая волна чистой интеллигентской радости поднялась! Они нашли Идеал. Как и он.

 

Шукшин пошёл чуть дальше, ибо вообще постоянно был склонен к сомнениям и самоедству. Если помните, в «Калине красной» в роли матери героя он снял крестьянку Овфимию Быстрову. Та на экране абсолютно равнодушным голосом рассказывает историю своих пропавших сыновей. И вот на монтаже, как мне рассказывали, Шукшина начали одолевать творческие муки. А нужен ли этот эпизод в картине? – думал он. И дело было даже не в том, что Быстрова никак не вписывалась в игровую стилистику ленты, но и в том, что уж слишком она никакая – ей абсолютно не сочувствуешь. Конечно, никакая! – потому что РЕАЛЬНАЯ. Но всё же сцену с ней он оставил – тем более, что, разумеется, интеллигенции и Быстрова эта, и эпизод сей ужасно понравились.

 

 

Очень всё это вписалось в тогдашний новый культ. Культ так называемой «деревенской литературы», в первую очередь связанной с именем Василия Белова. Вот он уж расстарался! И наводнил всевозможными крестьянскими праведниками страницы своих рассказов. Интеллигенция ликовала. Когда же он стал смотреть на своих героев и на деревенскую жизнь куда объективнее и жёстче, сие стало вызывать лёгкие критические нарекания, а уж лучшая его вещь – пьеса «По 206-й» и вовсе была разругана. Низзя. Дал нам Идеал Святости, так уж не отбирай обратно. Оставь нам лакуну чистой Утопии – без неё мир неполон, без неё жить невозможно.

 

К слову, корни братской незамутненной любви старушки Европы к азиатским «гастарбайтерам» (а точнее, бездельникам), сегодня наводнившим её по уши и прекрасно за её счёт существующим – оттуда же.

 

Нет малых народов, – считает интеллигенция. А правильнее сказать, чем народ «малее», тем лучше. Ибо он «унижен» Большим Братом, а значит, несчастен. А потому и прекрасен. Ну, как крестьяне или рабочие в советских соцреалистических фильмах – те, что страдали там от тяжкого гнёта помещиков, капиталистов и вообще царского режима. В 1917-м году (не только в Октябре – уже в Феврале) было решено «полюса поменять» – Верх заменить Низом. Что из этого получилось, известно. Примерно то же самое, что сегодня в Европе – правда, ныне, к счастью, мы всё же наблюдаем вариант «лайт». Пока.

 

Меж тем, увы, народы, как и люди. Есть и хорошие, есть и плохие.

 

Какая страшная фраза. Какой фошизм.

 

Но факт есть факт. Чем народ более нацелен на доличностное, родовое, обрядовое, мифологическое, коллективное существование, тем он хуже. Даже – тем он страшнее – ибо идеально обретает себя лишь в войнах. Ну и ещё, конечно, прекрасно выживает в экстремальных пространствах, будь то армия или зона. В тех, где индивидуальность человеческая мало того, что не требуется – она там попросту опасна, её нужно задавить, а лучше даже и уничтожить. За ненадобностью.

 

Есть, конечно, ещё один «народ» – интеллигенция. Пока – при всех её недостатках – человечество ничего лучше не придумало. Ибо всё-таки этот «народ» в диалоге с реальностью, миром и самим собой. И он, как ни крути, а нацелен на индивидуальное постижение бытия.

 

Но я сейчас говорю о главном недостатке оного «народа» – об Утопизме. О поисках Идеала. Увы, всегда несуществующего, ибо иллюзорного. А уж если таковой осуществится, туши свет (тем более, что скоро его вам и отключат, экономить надо) – всё закончится кровью и бараками. Или – в лучшем случае – просто резким ухудшением экономической ситуации. Однако взыскуют, взыскуют! Взыскуют сермяжного Идеала!

 

Но вернёмся к нашим этнографическим фильмам про малые народы. Конечно, как выше и было замечено, удобен путь начинающего кинематографиста – езжай на край света, медитируй там на здоровье и будет тебе счастье. Хуже другое – что подобный бренд подхватывают и сами национальные кинематографии. Им же тоже хочется выделиться, пробиться на международные экраны. И вот снимают…

 

Какие же там у них все представители их народа милые, какие умильные… Правда, иными им быть и не приходится, ибо проявить себя негде. Драматургии-то нет. Есть лишь созерцание пустоты. При этом напрочь лишённое важнейших для подобного мировидения начал – лиризма и магии. Ибо подобные категории рождаются из острого, напряжённого, даже внутренне трагического взгляда на жизнь – из медитативного созерцания они воплотиться не могут.

 

Нет, не нужен путь Айтматова, забыты лучшие среднеазиатские фильмы – ленты Океева, Шамшиева, Хамраева. Не нужны нам никакие «Белые пароходы», а уж тем более, «Первые учители» (такое кино вообще сегодня на Западе в «фошизме» могут обвинить – слишком жёсткий, слишком неиллюзорный взгляд на малый народ, да ещё и взгляд «европейца», белого человека – низзя!). А если даже те ленты и не совсем забыты (как-никак они числятся в ряду классики), то по их пути двигаться не следует. Не должно. Нехорошо.

 

 

Оно, конечно, ты можешь и подобное кино снимать, но успеха оно тебе не принесёт, не надейся.

 

…Меж тем расскажу вам такую историю. Молодой сценарист, представитель какого-то народа Крайнего Севера (какого не помню, и искренне прошу прощения) не так давно написал следующий сценарий: интеллигентная москвичка в результате аварии случайно попадает без документов в какую-то северную деревню. Её поначалу встречают очень гостеприимно, а потом легко превращают в рабыню – в первую очередь, сексуальную. Теперь цель у неё одна – убежать оттуда. Однако не так это просто, ибо почти невозможно найти точку опоры для побега. И понадеяться не на кого – слишком уж ментальности разные.

 

Разумеется, сценарий уж лет семь так и гуляет по студиям. Так и будет гулять, ибо денег на него никто не даст – опасно, заклюют. Ну а то, что автор сам из такого же народа, это никого не волнует.

 

Тенденция сия, прямо скажем, опасна. Ибо вообще обожествлять другой народ (пусть и малый), тем самым противопоставляя его народу большому, недопустимо. Это тоже своего рода новый «фошизм», но «фошизм» наизнанку, «фошизм» этнографический, так его назовём. А говоря религиозным языком – Прелесть. Сладкая иллюзия, уводящая от сложности жизни. И от её подлинности как таковой.

 

А закончу я всё же на положительной ноте. Спасение неожиданно пришло из Попсы. Да, вот так бывает. Сразу вспоминаются слова Э.Артемьева, что из современной музыки он всегда в первую очередь слушает попсу, ибо она, при всей её возможной отвратительности, первая улавливает новые токи музыки, ибо нацелена на самый непосредственный контакт с аудиторией, а значит, и с Бытием как таковым. Различного рода форматы попсе мешают, но она легко готова их изменить, если меняются запросы Рынка. А значит, запросы самого времени.

 

Вот и здесь случай соответствующий. Молодой башкирский режиссёр Айнур Аскаров снял лихую коммерческую ленту «Из Уфы с любовью» – она даже в российский прокат вышла, что для национального кино редкость редчайшая. Это очень позитивная комедия положений о жизни современной уфимской молодёжи. Но не только. У картины есть чёткий и весьма неоднозначный месседж. Её герой, приехав из деревни в город, поначалу пытается следовать именно традициям своего родового, патриархального пространства, откуда он родом. А город совсем иной – он лёгкий, он ненапряжный, он открыт диалогу с миром. И герой постепенно меняется, «перевоспитывается», столь же легко принимая законы нового пространства. А деревня тут как тут! – давай к нам, не отделяйся, не выделяйся, вертайся назад и нишкни! – следуй традициям и обрядам отцов, гад такой! Но постепенно Город – опять-таки в силу своей открытости и чувства свободы – всё-таки с Деревней худо-бедно договаривается. И герой, когда-то и помыслить не могущий, что уедет из своего родового гнезда, выбирает именно эту жизнь. Новую. Городскую. И тайная внутренняя тревога сквозит в весёлом фильме. Во всяком случае, он заставляет задуматься, что не так всё благополучно, безлико, умиротворённо и постно в национальном пространстве. Есть и свои проблемы.

 

 

Надо же. Сегодня это кажется просто чудом. Настолько мы уже привыкли к «фестивально-национальному» тренду-бренду.

 

Победит ли новая тенденция – та, которая воплощается в фильме «Из Уфы с любовью» – во взгляде авторов на жизнь своего народа? Если подобные фильмы будут востребованы аудиторией, то да. Но неизвестно, сколько ещё этого ждать. И дождёмся ли?

 

Пока же побеждает Тренд Фестивальный. Тренд Утопический. Причём, не только на кинофестивалях – на пространстве «фестиваля» самой жизни.