Как остановить разрушителей?
Рубрика в газете: Кардиограмма времени, № 2018 / 20, 01.06.2018, автор: Андрей РУДАЛЁВ (Северодвинск)
История воронежского вандала, серьёзно повредившего хрестоматийную картину Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван» в Третьяковке, заставляет задуматься по поводу вопроса об интерпретации произведения искусства, а также отношения к нему общества. Объяснение поступка не в ста граммах водки, выпитых в буфете. В какой-то мере тут мы имеем и условный манифест вандала за восстановление исторической достоверности в его понимании. Царь-то ненастоящий! А ведь подобного рода претензий сейчас предъявляется всё больше.
Как известно, первым «критиком» репинской картины был император Александр III, который велел не допускать её до выставок. Потом было нападение в 1913 году старообрядцем-иконописцем, признанным после душевнобольным. У нынешнего вандала едва ли есть явные проблемы с психикой. Тут другое: накипело, ну, и водка для снятия барьеров…
Вандализм и запреты – это весьма сомнительные методы дискуссии по поводу произведений искусства, хотя они, как правило, чаще всего используются. Самые очевидные примеры – известный скандал, связанный со знакомством Никиты Хрущёва с творениями авангардистов и «бульдозерная выставка» в начале 70-х в Москве. Здесь вандализм и запретительство слились воедино, заставляя вспомнить Герострата и прочих наиболее известных «критиков» искусства.
Вот и сейчас в обществе есть сильное искушение скатиться в банальщину запретов, цензурирований и ограничений. Путь самый простой, но тупиковый. Через него как раз и подбрасываются дровишки в топку того, с чем борются. Самый наглядный пример – затяжной скандал с фильмом «Матильда». Там ведь тоже фигурировал аргумент по поводу исторической достоверности. Писались подметные письма с угрозами сжигать кинотеатры, которые будут брать картину в прокат. Кто-то помнит сейчас эту долгоиграющую истеричную историю? Шумную, крикливую, но моментально ушедшую в песок, потому как не было серьёзного разговора, а одни экзальтированные эмоции. В процессе диалога с произведением искусства эмоции важны, но должен включаться и разум.
В возмутительном и примитивном поступке воронежского «реставратора истории» нет ничего нового. Это крайняя, если не сказать клиническая, ситуация. Главное, чтобы она не перешла в разряд типической. Но давайте представим, чего добился борец за правду: обратной реакции, очередной волны внимания к картине, а значит и репинской трактовке исторического сюжета, которая ещё больше закрепляется в сознании. Плюс к ней прибавляется сочувственное отношение в обществе, а на любых попытках критики может закрепиться клеймо мракобесия и вандализма, по крайне мере, всегда будет вспоминаться подобное обострение с железной стойкой. Уже сейчас звучат слова, что возвращение картины после реставрации вызовет небывалый ажиотаж. Та же история с «Матильдой» только к этому и привела, да и воспринималась в качестве промо-акции фильма.
Инцидент в Третьяковке поднял массу проблем из разных плоскостей: от уголовных, законодательных, до искусствоведческих и идеологических. От ответственности и права автора, до фальсификации истории и заботы о сохранности произведения искусства. Те самые антивандальные стёкла. Вроде как элементарная вещь, но оказывается, защита от подобных «искусствоведов» в Третьяковке – дефицит. Но и у общества должны быть свои антивандальные стёкла, оно также должно быть защищено от культурного вандализма. Свежа в памяти ситуация конца 80-х – начала 90-х годов прошлого века, когда с той же историей каждый поступал, как ему заблагорассудится и переворачивал её с ног на голову. Оскверняли ценности, топтались на героях. Хочется надеяться, что мы переросли всё это, хотя подобного рода попытки предпринимаются с завидным постоянством до сих пор.
Есть право художника, но, с другой стороны, и у общества есть право не принимать его произведение; другое дело, как это право реализуется. Если, к примеру, мы яростно набрасываемся за исторические и идеологические экзерсисы на Бориса Акунина, Светлану Алексиевич или Дмитрия Быкова, то это играет только им на руку. Даёт дополнительные тиражи и аргументы, ведь имидж гонимого часто воспринимается за доказательство достоверности. Это не раскрывает нищету за внешним блеском. Наоборот, любое понижение уровня диалога свидетельствует о его несостоятельности.
Необходимо взросление при восприятии искусства. Взрослый разговор, а не подростковый в стиле примитивного хайпа или акции прямого действия, когда что-то не нравится. Важно научение интерпретации произведения искусства, а не восприятия его лишь отражением действительности, лобовым высказыванием автора, ответом на которое может быть та самая акция прямого действия. Следует постичь науку отделения зёрен от плевел, разграничения добра и зла, искусства – от подделки. Здоровая критика и скепсис – вместо ударов железной стойкой. Речь должна идти о культурном иммунитете людей, которым будет невозможно контрабандой и под личиной искусства провести что-то лживое, калечное, ненастоящее.
Надо, наконец, понять, что, например, реальная история и картина Репина – это совершенно разные вещи, находящиеся между собой в состоянии напряжённой дискуссии, спора. Что репинская картина – это лишь одна из возможных версий. Это понимание обезопасит от многих попыток внедрения подделок, манипулирования сознанием посредством произведений.
Чем плох Иван Грозный Репина: тем, что он репинский, а в облике сына – черты Всеволода Гаршина? Так изобразите своего, настоящего. Сергей Эйзенштейн ведь сделал, а потом Павел Лунгин весьма своеобразно вывел своего «Царя». Кого запрещать, а кого воспринимать за реального самодержца? Кто-то ведь и Ивана Васильевича Бунша на троне с перевязанной щекой примет за настоящего, так по нему тоже металлической стойкой за фальсификацию истории?
Диалог в искусстве – это путь аргументированной критики, когда приводится контраргумент в виде другого произведения. Показательный пример – как писатель Валентин Пикуль через свои романы «дискутировал» с царской историографией. Художнику необходимо отвечать искусством.
При этом надо понимать, что даже классическое произведение не означает того, что оно является во всех смыслах достоверным и защищено от любой критики, что уж говорить о произведениях, которые не обрели такого достоинства. То, что Наполеон, представленный в «Войне и мире» Льва Толстого, далёк от реального исторического персонажа, это ведь не показатель слабости эпопеи. Но при этом всегда силён соблазн взять критерий достоверности за оценку произведения искусства. В подобной ситуации всегда начинают просыпаться бдительные цензоры, запретители, а рука вандала тянется к железной стойке.
В Третьяковке копии висят: Репин “Иван Грозный…”,
Суриков “Утро стрелецкой казни”, Врубель “Демон сидящий”, даже “Золотая осень” Левитана. Так что копии можно резать – не жалко.
Из-за чего же тогда весь этот кипеж?