Китайская правда

Рубрика в газете: Проза, № 2020 / 1, 16.01.2020, автор: Елена АЛЬМАЛИБРЕ (г. РОСТОВ-НА-ДОНУ)

Я разворачиваю вчетверо сложенную, тоненькую, как промокашка, бумагу. Осторожно разворачиваю, держась за самые уголки. Передо мной ложится полупрозрачная акварельная китайская деревня. Картина напоминает несколько локаций в компьютерной игре, расположенных будто бы картой. Но если карта слепая – кроме границ на политической, да рек с горами на географической, и не ясно вовсе, как всё это взаимосвязано то на картине в каждом изображённом местечке копошатся, согнув спины, маленькие китайские человечки, и всё понятно с первого взгляда, куда им надо и зачем. Вот вам и рисовая плантация, залитая водой, вот и старичок у своей лачуги, вот и старинный мостик, по которому так и хочется пройтись, слушая журчание ручья и колкие аккорды на струнах гучжэна где-то за деревьями. А может, спины не так уж и согнуты, просто смотрю я на них свысока. Так и птицы, может, на нас смотрят и думают, что мы словно на гвоздиках по дорожкам ползём. «Ишь, медлительные какие». Ширь такая, что с их высоты наши перебежки не быстрее, чем скольжение бумажного кораблика по тихой реке.
Смотрю я на пастельные тона, а у самой в голове китайские колокольчики смеются. И дракон их красно-огненный вспоминается с золотистыми чешуйками. Как у казачек наших платья красные – сочные, налитые до краёв. «Что же тогда живопись такая лёгкая и прозрачная, точно не птицей смотришь на землю их, а сквозь воду глядишь?». Неужели искусство искусственное? Сколько приезжаю в Китай – они мне на псевдо-английском: «Russia a good country». Начальник им в ответ без моего перевода: «Китай тоже good country. Чайна, чайна гуд кантри». Рассказывает, что они нас любят, наверное, ведь мы с ними социализм строили. У нас страна покраснела после революции, и у них по сей день флаг таков. А как посмотришь на их драконов да наши русские сарафаны – нет, не в двадцатом веке краска эта налилась.
Газета была когда-то – «Правда». А как её, правду, познать, пока в руки не возьмёшь и не почитаешь от корки до корки? Не птичкой оттуда из-под облаков, а глубоко, под воду да под землю иногда приходится, чтобы хоть чуть-чуть показалась желанная истина. Иногда ведь даже своё вспомнишь что-то – и как не с тобой это было.
Так думала Инна, пока держала на коленях подарок гостеприимных китайцев – картину, и мысленно возвращалась в одну из своих командировок в Поднебесную.

***

Китайская девочка по имени Санмей сидела за столом и плакала. Николай Антонович продолжал широкими шагами ходить вдоль доски, рисуя знаки процентов и графики курса юаня. Мел со скрежетом крошился от нажима крепкой руки и гнева, в неё вложенного. Голос русского директора громко комментировал белые линии, напоминающие следы от аэро-шоу. Николай Антонович не утруждал себя английским или китайским, говоря по-русски на языке математики. Да и девочка была не такая уж и маленькая, года двадцать два. Но по сравнению с «метр-девяносто» Николая Антоновича, её «метр-пятьдесят» создавали образ непонятливой школьницы, сидевшей за партой на уроке, где дотошный учитель, потеряв самообладание, продолжал в который раз объяснять уже избитую тему. И не ясно было со стороны, кому же больше нужно было сочувствовать, то ли тихому отчаянию сидящей за столом, то ли громогласному отчаянию шагающего.

***

До драмы оставалось три часа.
Хлопнула крышка багажника. Санмей деловито выхватила из рук водителя чемодан Николая Антоновича, достала выдвижную ручку, и подождала, когда русский гость вместе с переводчицей Инной выйдут из чёрного BMW, в кредит купленного начальником Санмей. Директор фабрики насосов появлялся только для рукопожатий и подписания уже готовых контрактов, оставляя переговоры и прочую «собачью ругань» по скидкам Санмей, которая, впрочем, прекрасно с этим справлялась. Николай Антонович, напротив, первый контакт с поставщиками всегда оставлял за собой, полагаясь только на своё чутьё и знание физиогномики. Он досадовал, когда человек, решающий вопросы ценовой политики и качества продукции, оставался в тени, всегда приписывая это деловой хитрости, в результате которой китайские менеджеры на переговорах только разводили руками, мол, директор так сказал, и точка. Николай Антонович требовал встречи с первым лицом, переходя то на серьёзный тон, то на шутливый, но начальник Санмей продолжал появляться на несколько минут, приветливо осведомлялся, всё ли благополучно и, ссылаясь на занятость, удалялся, не присев за стол переговоров.
– Инна, скажите им, пусть дают свой зелёный чай, – расстроенно говорил Николай Антонович, усаживаясь в кресло, пока Санмей заботливо бегала вокруг стола, расставляя фарфоровые кружки, которые являли собой дивное произведение искусства.
– Сами несут, – отвечала Инна, с наслаждением опускаясь на мягкий стул с ортопедической спинкой, поддерживающей позвоночник. После двух часов походов по двухэтажным корпусам фабрики и складу, набитому коробками с уже знакомыми брендами, она благословляла обувь на низком ходу и тишину шоу-рум – комнаты в офисе, где были выставлены образцы продукции и лежали каталоги, по качеству бумаги во много раз превосходящие глянцевые журналы в России. Николай Антонович, да и сама Инна от души ругали эту бумажную роскошь, которая после посещения международной выставки электроинструмента и нескольких фабрик приводила к перевесу багажа, пока не было принято мудрое решение посылать их почтой в офис в России. Выбросить каталоги было никак нельзя: написанные рукой китайского менеджера цены на продукцию были единственным доказательством результатов переговоров.
То был первый визит Николая Антоновича и Инны на фабрику без русскоговорящего китайца Джена, который был проводником в мир китайских фабрик и местных традиций.
– Как думаете, не позвонят ему? – спросила Инна по-русски Николая Антоновича, намеренно не произнося вслух имя китайца.
– А это зависит от того, как сейчас поговорим. Много вопросов накопилось, – ответил русский директор, внимательно наблюдая за Санмей.
Инна сопровождала Николая Антоновича в Китай два раза в год – в апреле и октябре. Китайским языком она не владела, поэтому переговоры велись на английском и древнем языке жестов и картинок. Как-то раз Инна даже предложила Николаю Антоновичу взять с собой китайского переводчика, чтобы хотя бы краем уха послушать, что китайские партнёры между собой говорят. «Да пробовал уже», – с тоской ответил директор. «Один раз взяли из России девочку, она полгода в Китае проучилась. А у них в каждой провинции свой диалект. Так и не разобрали ничего толком».
На этот раз после ярмарки Инна взяла два билета в город, где располагалась фабрика Санмей, и после внезапного для завода звонка они с Николаем Антоновичем прибыли в место назначения для очной ставки, исключив из переговоров Джена. «А то непонятно, что он там переводит, сами объяснимся».
Инна морально готовилась к вербальной бомбардировке. Вспомнилась фраза из трактата «Искусство войны» китайского полководца и философа Сунь-Цзы. «Тот, кто знает, когда можно сражаться, а когда нельзя, одержит победу». Инна избегала все разговоры про войны, болезненно воспринимая эту тему ещё со времён, когда ветераны приходили в школу и рассказывали о великой отечественной войне. Она вряд ли обратила бы на эту книгу внимание, если бы не один интересный экземпляр, который достался Николаю Антоновичу в подарок от китайцев. Вся книга была изготовлена из шёлка – даже обложка. Мягкие страницы с напечатанными иероглифами и картинками были сокровищем в глазах любого книголюба и коллекционера редких изданий. «А ведь переговоры и есть война на шёлке», – подумала Инна.
Николай Антонович о себе говорил «простой советский инженер». Однако без какой-либо господдержки он открыл подшипниковый завод на закате СССР. Закупил оборудование, нанял рабочих, инженеров. Продукция расходилась по другим заводам в качестве комплектующих. И вдруг вся страна начала отторгать заводы и отечественное производство. «Закрылись большие – маленькие тем более стали не нужны. Эпоха импорта, что тут скажешь. Плохое ли, хорошее – главное было закупить и привезти, а с браком уже потребитель пусть разбирается», – рассказывал Николай Антонович.
Вести шёлковые войны с китайцами Николаю Антоновичу пришлось в условиях новой для него и всей страны экономики уже в следующем столетии. Больше всего директор переживал за качество, заставляя Инну и китайских партнёров переписывать бренды всех комплектующих. «Хоть посмотреть, как у других это делается», – тосковал он по производству. Ходил по огромным цехам с окнами в пол среди производственных линий, делал пометки в своём карманном блокноте, словно Пётр Первый, мечтавший о судостроении и набиравшийся опыта в Голландии. На глазах молодел, забывал про усталость и смену часовых поясов, твердил о «культуре производства» и восхищался, когда поддоны для продукции на китайских складах стояли идеально ровно, как камни в египетских пирамидах. «Почему у нас так не может быть, Инна?» – и всё писал что-то в чат в Россию.

– Санмей хорошая, она всегда за нами бегает, как мать родная, – сказал Николай Антонович Инне, а Санмей, услышав своё имя и разгадав положительную интонацию, улыбнулась и поставила на стол бумажные салфетки.
Николай Антонович, видно, почувствовал себя неловко с пустыми руками перед боем и достал из рюкзака каталог с ценами, написанными рукой отсутствующего посредника Джена.
– Понимаешь, Санмей, никак не получается у нас торговли. Через дорогу конкуренты везут такие же насосы, а цена на треть ниже.
– Значит, у них качество ниже, – ответила Санмей переводом Инны.
– Да то же самое все! И разбирали, и испытания проводили. Ничем наших не хуже.
– Возможно, у них большие партии, поэтому цена ниже.
– Тоже нет. Видели их склады, примерно те же объёмы. Клиенты наши к ним уходят, рассказывают.
– А брак?
– Да говорю же тебе, хорошее качество. Потому и уходят. И цена ниже, и качество хорошее, – повторял Николай Антонович, чувствуя, что Санмей будет водить его по кругу. – Давайте цену сбивать.
– Сейчас во всём Китае заводам тяжело. Рабочие хотят повышения зарплат, требуют социальных выплат, юань укрепляется, мы от вас получаем платежи в долларах, а по факту меньше становится при переводе на юань. Давайте на юань переходить.
– Ну какой юань. Я с банком уже разговаривал. Напрямую с юанем банки пока у нас работать не будут, только через доллар, а это ещё плюсом нам платить при обмене. Давайте тогда хотя бы отсрочку платежа. Получим товар, тогда оплатим.
– Но мы же почти так и работаем. Тридцать процентов вы нам оплатили, фабрика делает заказ. Остальное платите, только когда продукция на вашу таможню приходит.
– Мы платим остаток суммы заранее, чтобы товар не стоял в порту, только потом вы нам документы шлёте, чтобы можно было забрать продукцию на таможню, которая в другом городе. Потом разгрузка машины у нас на складе, заказы, снова погрузки. Реальные деньги только через пару месяцев будут после нашего с вами окончательного расчёта. А нам другую продукцию нужно заказывать.
– Но все же так работают.
– И все так разоряются. Мы же вместе дело делаем, давайте помогать друг другу. Тем более, что цена для нас выше, чем для других.
– Нет, у нас для всех цена одна. Ваши конкуренты на другой фабрике берут, я не знаю, почему у них дешевле выходит.
– А почему за два года цену подняли на двадцать процентов? Там полдоллара, тут полдоллара, при цене на насос четыре с половиной – доллар совсем не копейки. (Тут Инна немного задумалась, стараясь поточнее передать игру слов из разных валют).
– Юань вырос.
– Санмеееей, – протянул Николай Антонович, вставая в полный рост.
Он взял мел и шагнул к доске за спиной, написал два числа.
– Ну вот, смотри. Юань был шесть целых двадцать пять сотых к доллару, когда мы начали работать, потом вырос до шести целых тридцати восьми сотых. Считай, сколько это процентов? Считай, вон калькулятор лежит.
Санмей роботообразно взяла в руки калькулятор и проделала операцию. Высветилось 0,13.
– Да ты разницу в процентах считай, а не отнимай одно от другого.
Инна потянулась было помочь, но Николай Антонович крикнул:
– Нет, пусть сама набирает, я хочу, чтобы она мне объяснила, как они считают свои повышения.
Санмей разделила ноль целых тринадцать сотых на шесть целых двадцать пять сотых и смотрела на две сотых на табло.
– Видишь? И на сто умножь. Это будет твоя разница в процентах. Два процента! Два, понимаешь, а не двадцать? Дальше, – он продолжил график и поставил дату следующего заказа. – Шесть целых тридцать восемь сотых было в последний раз, стало шесть целых пятьдесят четыре сотых. Какая разница? В процентах? Где двадцать процентов?
Санмей смотрела на Николая Антоновича и ничего не набирала.
– Ну чего ты смотришь на меня? Ты мне объясни, как у вас так получается? Что вы мне про свой юань заладили? Считай!
Санмей уронила голову на руки и заплакала.
– Джен, – и после имени послышалось несколько слов по-китайски.
– Что Джен? – не понял Николай Антонович. – Ты мне без Джена посчитай. Это простая математика.
– Джену двадцать процентов, – из-под рук Санмей услышала Инна.
– Что она говорит, Инна? – почти риторически спросил Николай Антонович, не глядя опускаясь на стул у доски.
– Говорит, что двадцать процентов Джену, если я правильно поняла.
– Да правильно, Инна, правильно. Фабрика называет цену, а Джен на двадцать процентов больше в каталоге мне пишет. Разница ему в карман идёт. А мы-то китайского не знаем, только и смотрим на циферки. Как когда-то говорил у нас на заводе один начальник: «Плохо быть бестолковым».
Николай Антонович взглянул на Санмей. Она так и лежала головой на руках.
– А что же вам этот Джен такого хорошего сделал? Я бы за два года у вас в три раза больше заказов разместил – и там по прогрессии, вы бы давно со мной больше заработали.
– Он зять директора, – перевела Инна, сомневаясь в каждом слове китайского английского, дополнительно зашифрованного всхлипыванием.
– Вот и что с ней делать, с этой Санмей? – сказал Николай Антонович. – Уволят, если скажем, что знаем про их Джена. Спроси у неё, уволят?
Инна перевела.
Санмей взяла салфетку, вытерла глаза, немного размазав тушь, и отрицательно покачала головой.
– Так что, будем работать?
Санмей кивнула.
Инна и Николай Антонович вышли из здания, сели в BMW. Санмей приветливо улыбалась и махала рукой.
– Радуется, что уехали, наконец, – сказал Николай Антонович.
– Мне им отправить заказ?
– Да как им отправишь. Джену они так и будут платить. Только нам другое качество поставят. Чтобы сами ушли, из-за брака. Надо новую фабрику искать. Напрямую, Инна. Придётся задержаться. Знаешь, что жалко? Потеряли два сезона. Клиенты ушли, теперь пока с новыми поставщиками договоримся, пока они сделают, это ещё почти год. В хвосте будем, придётся цену сбивать. Тут хорошее качество было. Пока наши покупатели к конкурентам не ушли и нам их продукцию не дали на тест, я тоже ведь думал, что качество другое, партии другие. А оно вон как оказалось. Китайские сказки.
– А в испанском есть такое выражение «китайские сказки». Как раз обозначает «небылицы».
– А откуда такое выражение пошло?
– Не знаю, могу в интернете посмотреть.
– Посмотрите, всё равно едем.
Инна открыла страницу с испанской статьёй.
– Пишут, что в девятнадцатом веке некоторые испанцы вывозили африканских рабов на Кубу, но из-за международного давления им пришлось это прекратить. Тогда некоторые испанцы уехали в Китай. Там они обещали дом, работу и еду китайским работникам, которые испытывали трудности, поэтому многие согласились и отправились на Кубу. Однако контракт, который они подписали, был на испанском языке, и когда они прибыли на остров, они поняли, что их обманули. От невзгод этих работников по этой версии появилось выражение «китайская сказка».
– Научили обманывать – получите той же монетой, – резюмировал Николай Антонович. – А Санмей жалко. Зря я на неё так, наверное.