КОГДА ДУША СТАНОВИТСЯ ВЕЛИКОЙ
Игорю Шкляревскому – 80 лет
Рубрика в газете: Слово поэта, № 2018 / 24, 29.06.2018, автор: Михаил КИЛЬДЯШОВ (Оренбург)
Поэзия – пророчество о прошлом и летопись будущего. В ней оживает всё, что, казалось, минуло безвозвратно, растворилось в небытии: проплывшее облако, увядший цветок, облик безымянного сказителя, сладкозвучная мелодия, не уловленная в нотный стан. Поэзии под силу составить «погодные» записи грядущего, заглянув на сотни и тысячи лет вперед, прозреть и «чёрный год», и «золотой век».
То, в чём современники усомнятся, от чего ужаснутся, поэт воплотит, встретит глаза в глаза. То, чему другие не смогут дать имени, поэт наречёт. Он найдёт точки соприкосновения прошлого и настоящего, превратит размеренную череду событий в одновременность всего.
Так поэзия Игоря Шкляревского живёт в трёх измерениях: ПРИРОДА, ИСТОРИЯ, СОН. Через них человек постигает свою подлинную суть, раскрывается подобно книге, в которой либо пустые страницы типографского брака, либо образы, отменяющие Концы и Начала, являющие Вечность и Бесконечность. И тогда человек становится больше себя самого, ему открывается всё: имя бабочки, тоска дерева, смех ручья. Человек оказывается всеотзывчив: бессловесный мир эхом повторяет каждую его строку.
Слово поэта – это первое слово первых Дней Творения. Отделились друг от друга небо и земля, суша и вода, и вот они, разъятые, вновь родили единство, когда «Вода вышла замуж за Небо». И теперь в реке можно ловить облака, а в вышине – небесных язей. В дивном сне на озерной глади можно разглядеть отражения всех, кто, отдав земное земле, плывёт в небесном ковчеге. И чтобы не потревожить вечности, важно не замутить воды:
Светлую воду в реке наберёшь,
мутную воду домой принесешь –
с думой нечистой.
Мутную воду в реке наберешь
светлую воду домой принесешь –
с чистою думой.
Поэт скрепляет союз Небес и Воды, становится проводником неизбывной синевы в мироздание. Оттого он преодолевает земное время, живёт «во всех веках одновременно», вместе с предками мечтает о будущем, вместе с потомками тоскует о былом:
В золотом славянском веке
Молчат истлевшие калеки.
Они о наших временах,
сгнивая заживо, мечтали,
а мы наивные печали
таим о прошлых временах.
Встреча правнуков и пращуров рождает ещё один золотой сон, где «русская земля плывет под парусами», где всколыхнув звёзды, как рыбацкие поплавки, этот сказочный корабль превращается в «одинокий цветок, кувшинку в затоне вселенной». Поэт тянется к цветку, желает узреть раскрывшийся бутон, познать тайну бытия. Цветок распускается, и из него в дивный сон врываются кошмары, видения о том, что «солнце погаснет однажды», что от всесокрушающего удара «вылетят из могил мертвецы и попадают в них – живые».
Наступает спасительное пробуждение, но уже наяву поэт видит, что в мире копятся враждебные атомы. «Бомбой убит соловей» – и открывается чёрная дыра, которая затягивает музыку. «У речки выпрямили русло, зато берёза вкривь пошла» – и мир лишается гармонии, своих идеальных форм: там, где был круг, теперь острые углы, там, где были прямые дороги, теперь тупики. «Сосна упала, в воздухе шурша, и пустоты над нами больше стало» – будто в линии обороны появилась брешь, и отныне природа и человек с его снами уязвимы перед любым врагом.
Атом за атомом в реакторе жизни копится радиация зла, разрушения и беспамятства. Реактор взрывается – и наступает Чернобыль бытия. Человека отторгает всё, он чужероден всему. Если раньше он «где хотел, там лежал на траве, под ольхой, под берёзой, под ивой», то теперь всё в природе говорит ему: «Отойди от меня!». Прошлое врывается в настоящее не началом жизни, а продолжением смерти. Предки передают потомкам не летописи и златоверхие храмы, а ржавые мечи и отсечённые головы:
Пахнут полынью былины.
Ржавчиной вытек из глины
князя Владимира меч.
Плавает солнце в тумане.
Вечность сховала в кургане
головы, сбитые с плеч.
Прошлое и будущее зажимают человека в тиски, пытаются раздавить его в настоящем: «Сзади – кони Батыя, а спереди быль. Это ветер принёс в Белоруссию пыль». От радиационной пыли мир теряет созвучия, поэтические строчки рассыпаются, превращаются в нестройную прозу. «Я на жалкую прозу сползаю, но во имя души продолжаю» – изо всех сил, последними рифмами поэт пытается удержать бытие от распада:
«В год 2209-й от зноя скрутились ботинки. На тризнах и на поминках люди плачут в печальные чашки. Просто плакать нельзя. В переулках стоят опреснители слёз. По дороге на кладбище путают чашки старухи:
– Я наплакала больше.
– Не ври, никогда ты не плачешь.
– Отдай, мои слёзы.
– Отстань!
Потеряла косынку Земля…»
Ботинки–поминках – в потаённом созвучии слово тянется к слову, будто пытается зашить рану, преодолеть пропасть, закупорить чёрную дыру, покрыть простоволосую Землю узорным платом. Ведь если иссякнет поэзия, «переход за пределы сострадания» окажется необратим, сбудется пророчество о переполненных чашах слёз.
Чтобы развеять чёрную быль, преодолеть смертоносную радиацию, поэт ищет точку пересечения природы, истории и сна. Открывает древний текст, где в словесном строю позабытыми ратниками стоят юсы, яти и еры – не лѣполи ны бѧшетъ, братіе. Предчувствуя беду и уже борясь с ней, поэт сотни раз перечитывает «Слово о полку Игореве», ищет в нём всё новые и новые смыслы, снижает ими радиоактивный фон. Пишет переложение, чтобы через восемь столетий в слове восстановить связь времён.
Безымянные травы, разноголосые птицы, быстроструйные реки врачуют поражённый чёрной былью мир. Плач Ярославны возвращает в него любовь и сострадание. Жемчуг из сна Святослава сыплется в наши дни, рождает новые сны о том, что «на твоём веку словами «Словами о полку» разговаривают хаты».
Так поэт одолевает Чернобыль. В этот заветный час Победы «душа становится великой». Сквозь века, через битвы, моры и пожарища поэт приносит в настоящее «Книгу жизни – Книгу золотую». Накладывает её, словно крепкую печать, на дымящийся реактор, запечатывает адовы врата.
Чтобы познать финал финалов, поэт открывает последнюю страницу Книги и видит, что в недописанной строке «счастье ставит запятую» – значит, нет конца миру, нет конца слову.
Добавить комментарий