Крест и мёд литературной критики
№ 2018 / 19, 25.05.2018, автор: Александр БАЛТИН
Вадим Кожинов: Вырванные корни стереотипа
Стереотип, пустивший кривые корни в читательское сознание – критика вторичный жанр, обслуживающий. Отчасти это верно – не будь самой литературы, откуда бы взялась литература о ней?

Но верно – только отчасти, ибо роль критика вполне сродни миссионерской, просветительской.
Так, Вадим Кожинов создавая статьи о любимых поэта – скорее совершая их, как совершают значимый поступок – открывал те полюса Николая Тряпкина, или Анатолия Передреева (к примеру), которые читатель мог не заметить, пройти мимо, увлёкшись чем-то второстепенным.
Крест и мёд литературный критики – где от креста больше – требовал от Кожинова наиважнейшего: глобального осмысления литературы, и лучших её персонажей.
В. Кожинов строит биографию Ф.И. Тютчева, как возводят храм – бережно, с пиететом, проникая в дальние лабиринты тютчевского грандиозного творчества, где важна любая деталь.
Проведя большую работу популяризации Н. Рубцова, Кожинов никогда не срывался в простоватость, будучи привержен высокой ясности и простоте; а в блестящей статье «Нобелевский миф» дал анализ истории пресловутой динамитной премии, предложив альтернативный список лауреатов: такой, что всякий любитель литературы согласиться – премия в основном уходила не по адресу.
Многообразие трудов В. Кожинова могло бы вырвать корни пресловутого стереотипа: критика вторична – и привести к переименованию жанра, например – «литература о литературе», но…
Равнодушие нашего времени к литературе вообще не позволяет надеяться на подобное.
Великолепный Владимир Лакшин
Есть критика сухая, жёсткая, статистическая, так сказать, критика констатации, скучная.
А есть – живущая своеобразной поэзией чувствования произведения (и вчувствования в него), которое никогда не назовётся схематично-отстранённо: текст.
Владимир Лакшин относился ко второй категории: критик-писатель, отчасти поэт – ибо крылья поэзии помавают над удачным произведением любого жанра.
О ком бы не писал Лакшин – об Островском или Толстом, Булгакове или Солженицыне – проникновение его в лабиринты конкретного литературного творения были провидческими: он открывал читателю подспудные слои, объяснял подтексты, подчёркивал то, что стоило подчеркнуть.
Лакшин обладал гармоничным, поэтическим стилем, глубоким и чистым, в котором было что-то уютное и старомосковское.
Иногда, соприкасаясь предельно плотно с манерой письма автора, о котором писал, он перенимал звук и свет рассказов ли, романов, точно истолковывая их суть – поднимая таким образом литературную критику до уровня самостоятельного художественного произведения и обеспечивая себе место в литературном пантеоне.
А почему у Кожинова синий подзаголовок, а у Лакшина чёрный?
Поправили )