МАРАМОРОХ
Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2024 / 48, 13.12.2024, автор: Михаил СИНЕЛЬНИКОВ
* * *
Всё было словно бы вчера.
Ваяние из пластелина,
Верблюды, в ножички игра,
В цвету Ферганская долина.
На ипподроме рупора,
Глухих дувалов тень и глина,
Базар, по радио с утра
Вестей и маршей мешанина.
И лица ссыльных, и жара,
Орлиный крик, судьбы рутина,
Круженье птичьего пера.
Всё было словно бы вчера.
* * *
Обочина Мавераннагра*,
Где опочил Святой Айюб.
На водах лечится подагра.
Речистый дервиш не был глуп.
Туземное простонародье
Толклось у чёрного ключа,
Трахому, сифилис, бесплодье
С упорною верою леча.
От этих мутных переливов
Тепло радоновое шло.
Айюб, седой библейский Иов,
Я в детстве знал твоё тепло!
И я стоял в воде по горло,
Счастливым случаем храним,
И навсегда дыханье спёрло
Долготерпением твоим.
* Мавераннагр – арабское название страны между Аму-Дарьей и Сыр-Дарьей.
* * *
У. К. Чиналиеву
Я с Мельничной, где над арыком,
Как бы в порыве торжества,
Воспрянув с грохотом и гиком,
Похаживали жернова.
Скрипела мельница, молола
Десятки лет, лавины дней,
И мерной тяжестью глагола,
Должно быть, я обязан ей.
* * *
Гремит домбра в стране улусов –
Преображён весь мир вокруг!
И прав, конечно, старый Брюсов:
Не мысль господствует, а звук.
Поэзия – лишь встреча звуков,
Являет всю свою красу,
Как бы младенчески погукав,
Или аукнувшись в лесу.
Но их сеченье золотое
Раскроет прозы каждый пласт,
Когда вберёт пережитое
И трепет жизни передаст.
* * *
Растаял тот миропорядок,
Но ты, тогдашнее дитя,
Такое множество загадок
Разгадываешь жизнь спустя.
Базар узбекский, гам кавказский.
Ревёт верблюд, скрипит арба.
И проступают из-под маски
Сословье, раса и судьба.
Вот беглых украинцев хатки.
Цветут сады, стоит жара.
Все принесли свои загадки –
И воры, и профессора.
Саман и белизна извёстки.
И видишь, памяти дивясь,
Как встретились на перекрёстке
Былой басмач и бывший князь.
Обыденно-необычайны,
Одетые в тандырный дым,
Всё сталкивались эти тайны,
Над детством протекли твоим.
МАРАМОРОХ
Вся путаница, полный мараморох
Из словаря разгульного орды, –
Твоё наследье, дар пустынь, в которых
Травой забвенья заросли следы.
Так странно всё же, что бродячий книжник
В её владенья буйные проник,
Камыш раздвинул, возлюбил чапыжник,
Узнал ковыль, усвоил их язык.
Припал в слезах ко всем его эпохам –
Лишь потому и выжил, не усох,
Что лесостепь с её чертополохом
В сознанье принял, как единый вдох.
* * *
В Толедо ковали клинки,
Вели золотые узоры,
И так от него далеки
Луга золотые Мещёры.
В чащобах – куница и рысь,
Ревучая в топях белуга.
Давно племена разбрелись,
И предки не знали друг друга.
Хотя в лесостепи глухой,
В раздолии благоуханном,
Твой предок с корявой сохой
Спасался от предка с арканом.
ГОЛЛАНДКЕ
Р. Б.
Голландия, вот – моря вызов!
Воздвиглась, волны обозлив.
Меж тем в зыбях до края фризов
И конькобежный есть залив.
Глядишь – порывисты и юрки,
Скользят по зеркалу фигурки.
Рисует живописец их.
Уже закат блаженно-розов,
И в небе над судами гёзов
Латинский проступает стих.
Ты, девочка из Рейксмузея,
Поверь, на дикаря глазея,
Что твой серебряный конёк
Не только наледь Зюдерзее,
А сердце детское рассёк.
* * *
Памяти Дашбалбара
Далёкий гонг тебя окликнул звонко.
Да, умер хамба-лама. Что теперь?
Проснёшься в теле резвого ребёнка…
Попробуй, расстояние измерь!
Кормление – куски молочной пенки.
И новое семейство всё родней.
Прошедших жизней забывай оттенки,
Дошедший до высоких степеней!
Зажгутся в небе огненные знаки.
Чуть подрастёшь, и долгий предстоит
До места назначенья путь на яке,
Едва поймут, что прежний мир забыт.
РИЛЬКЕ
У Дрожжина в избе жил гость чудаковатый,
Боготворивший Русь и грубый хлеб ржаной.
Побасенкам внимал про камень тот Алатырь,
Вторгался в хоровод австриец заводной.
Слонялся по селу, расспрашивал о многом,
Подыскивал слова и силился изречь.
Не ведал, что страна, граничащая с Богом,
Через десяток лет швырнёт иконы в печь.
Что время перемен восславит бедный Дрожжин.
Нагрянет продотряд с комбедом… Но пока,
Всем бытом умилён и песней растревожен,
Он лепетал слова чужого языка.
Так долго красный свет стоял на горизонте…
Под вечер, перед тем, как отойти ко сну,
Он в сумрак выходил и восклицал он: «Blonde!**»,
Взирая на Луну.
** Blonde – блондинка (нем.)
ЗЕМЛЯ
Притронешься к усталым серозёмам –
Почудится: природа бесновата.
За облаком был Бог, за окоёмом.
Россия с Ним граничила когда-то.
К Нему тянулись все её просторы
С бездонными озёрами, с лесами,
И, лошадей жалея духоборы,
Вздыхали и впрягались в плуги сами.
ЯПОНСКИЕ НЯНИ
Эхо давней войны.
Среди грома и дыма
Издалёка видны
Порт-Артур и Цусима.
Но ни крейсер «Варяг»,
Ни пожар в Ляояне
Не растрогали так,
Как одно провожанье.
Всё ушло в пустоту.
Вот что было жестоко:
То, как плачут в порту
Дети Владивостока.
Тянут с болью немой
Руки в трепете тонком
К увозимым домой
Милым няням-японкам.
ПОЕДЕМ В ЦАРСКОЕ СЕЛО ***
В прекрасном царстве был изъян.
Пропала божья благодать.
Когда б, освободив крестьян,
Земельку вовремя отдать!
Когда бы упреждать погром
И не затеивать войны!
Но вот не описать пером
Крушения цветные сны.
Ничто былого не вернёт.
Растаяв, стали пустотой
Тот суд присяжных и синод,
И в поле пашущий Толстой.
Поедем в Царское Село!
В серебряном и золотом
Там лето и твоё прошло,
Каникулярное притом…
Вот чудится, когда ты стар,
Царевна дорасстрельных дней.
Свой суп Есенин-санитар
Хлебал из общей миски с ней.
Всё живо! Привкус этих щец,
Лицей и пушечная медь,
И раззолоченный дворец,
Которому пришлось гореть.
Екатерина там царит,
Взывая к милости небес.
И в будуаре фаворит,
И на ладони пекинес.
*** Строка из стихотворения Осипа Мандельштама.
КИПРЕЙ
Трости надломленной не переломит.
Мф. 12:20
От мировых вопросов
Туда уйди скорей,
Где так росист и розов
Светящийся кипрей.
Как в снящееся детство,
Вбеги в него весной
И ощути соседство
С рапсодией лесной.
Так эхо льётся вяло.
Здесь, может быть, лиса
В раздумье постояла,
Впиваясь в голоса.
Мелодия немая
И речь травы слышны,
И ты побудь, внимая
Дыханью тишины.
От жизни обветшалой
Остался иван-чай,
И не сорви, не балуй,
И стебля не сломай!
ГЕОГРАФИЯ
К порогам путь по Борисфену.
Наяды плещутся в волнах.
Летит Эол, взметая пену,
Скиф привстаёт на стременах.
Но это попросту татары
Охотятся за ясырём,
Чтоб вновь султан славянки чары
В гареме испытал своём.
А где-то жуткая в рассказах
Тартария старинных карт…
Край песьеглавых и трехглазых,
Златоискателей азарт.
ВОСПОМИНАНИЯ О ЗЕМЛЕТРЯСЕНИИ
Какое-то зыбкое тремоло,
Подрагиванье земли,
Подёрнутой дымкою кремовой,
Которую подожгли.
И это – землетрясение,
Которое началось,
Как возглас и вознесение
Громады, пошедшей вкось.
Всё бродит под Гималаями
Глухой, недовольный гром,
Планетою присылаемый,
Премудрым её ядром.
Я
Ещё в перерожденье этом
Я на утёсах
С понурым встретился аскетом,
Несущим посох.
С одетым в рубище, вздремнувшим
И вновь бредущим…
И то был я в моем минувшем
Или в грядущем.
Сияла белизна Непала
В той теореме,
Где кривизна пространства смяла
Живое время.
Ведя незримыми полями
В призывном гуле,
Нас Лобачевский и Больяи ****
На миг столкнули.
**** Больяи Янош (11802 – 1860) – венгерский математик, один из творцов неэвклидовой геометрии.
АРХЕОПТЕРИКС
Археоптерикс, хищник и добытчик,
Был прародитель многих птиц и птичек,
А сам был грозен в небе всех широт.
Прямой потомок виден средь павлинов.
Такой, врага узревши, заорёт
И взмоет ввысь, чудесный хвост раскинув.
Но грузно тело, невысок полёт.
Держал твой пращур судьбы в цепких лапах,
Но возвышаться суждено на шляпах
Цветущим перьям дивного хвоста.
К истошному прислушиваясь пенью,
Вновь постигаешь: самосохраненью
Всегда помехой будет красота.
* * *
Вдруг запоёт кочующая птица
И черепаха выйдет в путь, стуча.
Должно быть, время вскоре вспять помчится.
Темна вода Холодного Ключа.
Там всё тебе, как в детстве, будет в новость:
Селенье у подножия горы,
Несметных колокольчиков лиловость
И алых маков длинные ковры.
Всё это было знойным днём весенним.
Скорей туда – на дальний зов ответь!
Твой главный враг зовётся Повзросленьем,
Он и сейчас не в силах одолеть.
Добавить комментарий