Наше главное оружие
Рубрика в газете: Всему голова, № 2020 / 44, 26.11.2020, автор: Владимир ГУБАРЕВ
Селекционер, пожалуй, самая «устойчивая» профессия на Земле. Меняются цари, президенты, губернаторы, генеральные и обычные секретари и иные начальники, а селекционер при любой власти нужен ей непременно, как тот самый хлеб, которого всегда не хватает. Впрочем, только до той самой минуты, пока не появляется Великий Селекционер, способный накормить не только свой народ, но и зарубежный. Сейчас у нас есть такой Селекционер!
Мы поговорили с академиком Багратом Сандухадзе
о судьбе озимой пшеницы, о науке, о крестьянском труде и слепоте власти.
Фантастика
становится реальностью
«Великих людей питает труд» – более точного определения найти трудно. Эти слова Сенеки человечество пронесло сквозь столетия, и я каждый раз вспоминаю их, когда встречаюсь с Багратом Исменовичем Сандухадзе. Он один из очень немногих соотечественников, кого я могу смело назвать «великим тружеником», и в этом нет никакого преувеличения.
После каждого сбора урожая ему положено просматривать пятьсот тысяч колосьев, и он это делает регулярно – вот уже более полувека.
А вы так смогли бы? Не буду скрывать, я не смог бы, а потому и не имею права сказать, что «готов обеспечить народ наш прекрасным хлебом», а академик Сандухадзе это не только говорит, но и делает. Ведь этот великий труженик и великий учёный совершил чудо, в существовании которого сомневались все, и лишь он один шёл упорно к своей цели, убеждённый, что способен победить.
Он выращивает хлеб там, где, казалось бы, это сделать невозможно!
Как выглядит это чудо?
Оно скрывается в мешках и мешочках, которые разъезжаются и разлетаются в разные районы нашей страны, туда, где уже узнали о небывалом урожае, полученном рядом с Москвой, и откуда поспешили обратиться к селекционеру. Отказывать он не умеет, а потому жаждущие всегда получают желаемое. И в этом просматривается душевная щедрость грузина, ещё в далёкой молодости ставшего москвичом.
Впрочем, сначала о дне сегодняшнем. Я спрашиваю:
– Слух пошёл в Академии наук, что в «Немчиновке» случилось чудо, и автор его академик Сандухадзе. Раскройте эту тайну, Баграт Исменович?
– Здесь я живу и работаю давно, и, действительно, в этом году произошло важное событие – впервые был получен рекордный урожай озимой пшеницы. В сортоиспытаниях мы перешагнули рубеж в сто центнеров с гектара, а отдельные номера дали 133,7. Это на землях Подмосковья! Здесь земли очень бедные, мало вносится извести, органических удобрений… Когда в 63-м году я сюда приехал, гумуса было 4,7, а сейчас 0,9 процента, то есть почвы сильно истощились. И на таких землях мы получили отменный урожай!
– И в чём же тайна успеха?
– В селекции.
– Странно: почвы становятся беднее, а урожаи у вас всё больше и больше?!
– Конечно, мы даём немного удобрений, проводим защиту растений, но решающую роль всё-таки играет сорт.
– Тот, который вы создали? Но ведь многие зарубежные учёные в Канаде и Германии не верят, что в Подмосковье можно получать такие урожаи?!
– Я им говорю: приезжайте, посмотрите… За последние 40 лет резко упало качество зерна. Это проблема № 1 во всём мире. Как сочетать высокий урожай с высоким качеством зерна? Мне вот только что из лаборатории принесли данные о белке. У наших сортов, которые дали по 120–130 центнеров с гектара, процент белка 14,7–14,8. Это выше международного стандарта.
– Такое впечатление, что вы работаете не в Подмосковье, а на Кубани.
– Там прекрасные селекционеры… Кстати, наша страна должна гордиться не только космическими конструкторами и создателями атомной промышленности, но и великими селекционерами. Это Лукьяненко, это Ремесло, это Калиненко и многие другие. И сейчас работают прекрасные учёные, специалисты высочайшего класса, но их имена широкой общественности неизвестны. Заверяю вас, в разных районах страны есть прекрасные селекционеры… Почему именно на них я концентрирую ваше внимание? А дело в том, что селекция – это самый дешёвый способ поднятия урожайности сельскохозяйственных культур.
– Сегодня это звучит сверхактуально!
– Чтобы получить сегодня хороший урожай, нужен сорт и техногенные факторы. Сорт – это дёшево. Приехал ко мне специалист, заплатил копейки и получил четыре мешка зерна. Он размножает их, и это ему ничего не стоит. А техногенные факторы – это уже миллиарды…
– Что вы имеете в виду под понятием «техногенные факторы»?
– Это защита растений, пахота, удобрения и так далее. То есть всё то, что сопутствует росту растений и их урожайности. Однако у этих «факторов» есть предел возможностей. К примеру, они не могут обеспечить зимостойкость, устойчивость к болезням…
– А химия?
– С её помощью можно кое-чего добиться, но следует помнить об экологии. Почвы уже перенасыщены вредными веществами. На Западе это давно уже знают, а потому буквально завалили нас разными веществами, которые уже давно не приносят никакой пользы. Мы же выводим сорта, которым не нужно никаких препаратов. У меня появились сорта, которые я абсолютно ничем не обрабатывал перед посевом. И представьте, мучнистой росы нет, ржавчины нет, других болезней нет… Качество зерна очень хорошее.
– В этом году погода преподносила сюрпризы: то ливни обрушатся, то град…
– Хлеба везде полегли, а наши стоят. Хожу – любуюсь… Сейчас я отправил их в разные лаборатории, пусть поизучают, поисследуют, чтобы я поскорее их ввёл в жизнь.
– Почвы бедные, удобрения начинают вредить растениям, нужны только гербициды, чтобы бороться с сорняками… А как же урожаи?
– Всё берёт на себя сорт. Мы создаём сейчас сорта, у которых много, несколько десятков признаков. Главные: урожайность, качество зерна, устойчивость к болезням. По урожайности – причём не только в этом году, но и уже несколько лет подряд! – 110–120 центнеров с гектара. А что было сорок лет назад? 45–50 центнеров…
– Простите, но, как известно, под Москвой выращивали пшеницу, которую надо было «усиливать», чтобы выпекать хлеб. И такие пшеницы привозили с Кубани или Поволжья…
– «Улучшатели»…
– Вот именно! А сейчас привозить не нужно?
– Важнейший показатель работы нашего института – это качество хлеба. Ещё лет тридцать тому назад в нашей Академии я поднял вопрос об этом. Но тогда я был маленьким человеком, и не смог убедить своих коллег, что озимая пшеница может стать главным продуктом в нашей зоне. Мне тогда доказывали, что граница её выращивания район Харькова, а севернее использовать её нельзя. Я же доказывал, что получаю урожаи озимой пшеницы в Подмосковье, причём на больших площадях. Но мне не верили, так как никто в мире не получал высокие урожаи озимой пшеницы в северных районах с высоким качеством зерна.
– Сейчас скептиков стало меньше?
– Конечно. Кстати, некоторые фермеры в Англии получают сейчас 150 центнеров с гектара. Да, у них условия получше, чем у нас. Но я поставил себе цель не только догнать их, но и получать до 200 центнеров с гектара.
– Фантастика?!
– Она должна стать реальностью.
Собираю гены со всего света
– И всё-таки очень интересно, как случаются открытия?
– Убираю с 15 делянок урожай – всё привычно, нормально. И вдруг на 16-ой делянке вижу «стекловидное» зерно – необычное, крупное. Душа возрадовалась – ясно, что в моём распоряжении нечто очень хорошее, важное, перспективное. Я сразу рванулся в лабораторию, чтобы определить белок и качество. Удача!.. На следующий год всё подтверждается, значит, рождается сорт. Оказывается, в нашей зоне во время налива зерна идут дожди… К примеру, если во время созревания клубники холодно и дождливо, то ягода кислая. С малиной ситуация та же. Если же солнечные дни, то клубника и малина сладкие. И пшеница на погоду должна реагировать, но вдруг выясняется, что мы нашли сорт, который негативные влияния погоды нивелирует, снимает. Есть дождь или нет, холодно или нет, но всё равно 13–14 процентов белка, а иногда даже и до 20-ти! Так мы решили второй по важности вопрос после урожайности – высокое качество зерна. А что дальше? Как быть с болезнями? Здесь идут дожди, а потому много мучнистой росы, очень много ржавчины, другие опасные болезни. И никто не верит, что их можно победить. Один сорт я выращиваю уже двадцать лет, и он не поражается ржавчиной. Специалисты взяли этот сорт, искусственно попытались заразить его ржавчиной – не получается!.. И тем не менее скептики ещё есть… Я создал новый сорт. Назвал его «Немчиновская 17». Он абсолютно устойчив к полеганию, у него очень хорошее качество зерна. Недавно мне позвонили из Воронежской области и сообщили, что такого качества зерна у них ещё не было.
– Это та пшеница, которая не легла во время бури, пронёсшейся по Подмосковью летом?
– Да, да, тот самый сорт… Я понимаю чувства агронома, который видит, как наливается зерно. Он радуется: будет хороший урожай. Но ночью слышит, как начинается дождь и поднимается ветер. На рассвете выходит на поле, видит, что пшеница полегла. Из-за этого иногда теряем урожай полностью… К сожалению, для хлебороба картина не редкая. Сорок лет я сижу на селекции пшеницы, и устойчивость к полеганию для меня «вопрос № 1». Так что со своими устойчивыми к полеганию сортами я спасаю наших агрономов, работников сельского хозяйства. И они меня прекрасно понимают и поддерживают.
– И всё-таки что в основе вашей работы?
– Собираю гены со всего света, высеваю коллекции, изучаю их один-два года, отбираю наиболее интересные и стараюсь положительные гены передать нашим сортам. Работа скрупулёзная, но очень интересная.
– Коллекцией Вавилова пользуетесь?
– Конечно. И всегда помню его слова, что «генотип должен превалировать над средой». Я не боюсь, что семена не перезимуют. Когда я прихожу весной на поле, вижу, как поднимаются растения. Они зелёные, крепкие. Такое впечатление, будто для них холодов и снега не было. Я им говорю: «Спасибо, ребята, что вы хорошо перезимовали!»
Я хочу, как в Англии
– Селекция – это отрасль растениеводства, – уточняет Сандухадзе. – Выводятся с её помощью совсем новые сорта с качествами, которые в природе чаще всего не встречаются. Это продуктивность, это устойчивость к болезням, это качество зерна. Причём эти качества можно улучшать бесконечно. Об этом я говорю с высоты своего опыта работы с озимой пшеницей.
– Это природа или разум человеческий?
– Их единение. Мы работаем в довольно суровой зоне, и природа, как ни странно это звучит, мне помогает. Во время суровой зимы некоторые растения погибают, не выдерживают холода. Остаются крепкие, хорошие. И тем самым природа подсказывает мне, каким путём надо идти. И далее уже вступает в дело человеческий разум. Может быть, «хороших» растений сто или даже больше, но тебе нужно отобрать именно то, которое станет родоначальником следующего сорта. Поэтому у нас селекционная работа в основном – это отбор и скрещивание.
– То есть в стоге сена найти иголку?
– Можно и так сказать. Поработал я 15 лет, а результатов не было… Кстати, в том необычного не было ничего, так как селекционеров много, а сортов они выводят мало. Из сотни специалистов только 3-4 выводят сорт, а остальные так называемый «селекционный материал», который в сорт не превращается.
– Удача нужна?
– И искусство тоже.
– А сколько времени живёт сорт?
– По-разному. У него, как и у людей, продолжительность жизни зависит от многих факторов. К примеру, знаменитой «Безостая 1» – 50 лет. Обычно же считается, что каждые пять лет надо давать новый сорт. Однако есть шедевры, они обладают такими признаками и качествами, что перебороть их нелегко. Сейчас у меня посеяно около 50 тысяч селекционных номеров, у каждого колышек. 500 тысяч растений ежегодно я должен посмотреть, из них отбираю полторы-две тысячи для следующего пересева. Что отбирать? С какими признаками? Здесь и проявляется искусство селекционера. Постепенно накапливается опыт. И сейчас уже растение выколосилось, и я могу сказать – сорт это или не сорт. Уже практически не ошибаюсь.
– Но селекционеру надо начинать с ошибок?
– Иначе не бывает. Только с возрастом, то есть с опытом, селекционер становится хорошим селекционером. Тысячи снопов убираем мы каждый год, и каждый проходит через мои руки. По старинке: серпом убираем, чтобы ничего не пропустить. Все признаки видны опытному глазу. Бывает, колосья внешне хорошие, а пощупаешь – там «вата», зерна нет…
– Как известно, в Подмосковье в прошлом пшеница не использовалась для выпечки хлеба. А у вас в институте есть своя пекарня. Зачем она?
– Я хочу, как в Англии. Там 140 центнеров с гектара и высокое содержание белка. У меня такие же данные, хотя климат совсем другой. Но из моей пшеницы можно не только выпекать хороший хлеб, но и даже использовать её как «усилитель». Если раньше для этого мы брали пшеницу с юга, то теперь в этом нет необходимости. В своей пекарне такой хлеб мы и получаем, проверяем все его характеристики, убеждаемся, что он полностью соответствует нашим требованиям.
Искусство отбора
– Селекционер сродни художнику?
– Я уверен в этом! Он – творец, потому что создаёт то, чего раньше не было. А разве писатели, музыканты, художники не это же делают!? По сути селекция – это рождение и выращивание «ребёнка». Нам хорошо известны особенности характера «отца» и «мамы», но какие у них будут «дети» предугадать невозможно. У меня был брат. Мы с ним близнецы. Он увлекался точными науками – математикой, физикой. А я предпочитал литературу, поэзию, биологию. Повторяю: мы были близнецами… Подобное происходит и в растительном мире. Мы выращиваем эмбрион, потом рождается растение, и мы выращиваем его сначала до «годовалого ребёнка», а потом и до «зрелости» – лет до двадцати. И когда этот «ребёнок» становится самостоятельным, мы и говорим, что родился новый сорт… Каждую осень, перед снегопадом, я обязательно приезжаю на свои поля и говорю своим посевам: «До свидания, ребята, я надеюсь на вас, встретимся в апреле…»
– «Ребята» отвечают?
– Уже весной, когда я вижу, как они поднимаются после зимы…
– Сколько у вас сортов?
– 15-16 сортов уже районировано. В прошлом году передали на госиспытания два сорта, в будущем году ещё три. Это прекрасные сорта: короткостебельные, неполегающие, а урожайность – до 148 центнеров с гектара! Я считаю, что для престижа России нужны не только атомные бомбы, но и высочайшие урожаи пшеницы. И тогда все, кто сегодня против нас вводит санкции в очереди к нам будут стоять, умоляя, чтобы мы дали им зерно.
– Вы не преувеличиваете?
– Отнюдь! Фермеры Канады, к примеру, сейчас разоряются, потому что у них очень большая себестоимость пшеницы, а качество зерна плохое. У нас раньше три-четыре государства покупали пшеницу, а сейчас уже почти тридцать! И по цене она ниже, а по качеству намного лучше. Сейчас мы получаем уверенно сто миллионов тонн, а ведь можно эту цифру удвоить.
Для этого у нас всё есть – через 10 лет можно получать двести миллионов тонн отборной пшеницы.
– И что нужно для этого сделать?
– У нас сейчас средний урожай 25 центнеров с гектара. Значит, надо поднять урожайность вдвое, что вполне реально. У нас огромная территория. Где-то неурожай, но это легко компенсировать в других районах. Так что перспективы у нас прекрасные, а если предоставить учёным хорошие условия, то и технологии новейшие появятся. Весь опыт развития сельского хозяйства в нашей стране подтверждает это.
Путь к вершинам науки
– Странный вы человек, Баграт Исменович…
– Почему?
– Вы родились в Грузии?
– Да. В Западной Грузии, Зугдидский район.
– Но там озимой пшеницы нет…
– Честно говоря, я не думал, что буду заниматься селекцией. В юности меня интересовала литература, история и философия. Вы удивитесь, но в 6 классе я дважды прочитал «Капитал» Маркса…
– Действительно – удивлён!
– Хотелось понять, как именно устроен мир. Но он был совсем другим, чем представлялось в книгах. Я ощущал себя гуманитарием, но в Тбилисский университет не поступил. Случайно оказался в сельскохозяйственном техникуме. Всё было нестандартно в моей жизни. Я стал единственным грузином, который написал заявление о том, что хочу побыстрее идти в армию. Хотел лучше выучить русский язык, чтобы учиться дальше. После армии поступал в Тбилисский университет. Не хватило одного бала, не приняли на первый курс. Мои школьные ребята поступали в техникум, я заехал к ним. Нашёл их в общежитии. Посидели, поговорили. В техникум меня приняли. Закончил я его с отличием. Меня направили в Москву в «Тимирязевку». Сдавал один экзамен – по физике. Получил «отлично». В Академии влюбился. Девушка была библиотекарем. Мы поженились….
Вопреки устоявшимся представлениям
Это было время великих романтиков, которые умели превращать мечты в реальность. «Предпочитаю фантастику в чертежах!» – заметил однажды академик С.П. Королёв. Эти слова можно смело ставить эпиграфом к 60-м годам прошлого столетия.
Считается, что героями тогда становились только космонавты, главные конструкторы и засекреченные учёные. Однако это не так! Вместе с покорителями космоса и атома звучали имена тех, кто создавал новые сорта пшеницы. Лукьяненко и Ремесло были в одном ряду с Гагариным и Титовым, Королёвым и Келдышем. Оба селекционера были и дважды Героями Социалистического труда, и лауреатами Ленинской премии.
К сожалению, нынче иные времена.
К счастью, есть ещё премии, которые присуждают коллеги. Высшая из них – Демидовская. Её удостоился Баграт Сандухадзе. Ошибки власти пытаются исправить учёные. Иногда им это удаётся.
Между селекционерами всегда были дружеские отношения. Они делились друг с другом успехами, рассказывали о неудачах. Однако и конкуренция была жёсткой: подчас удача одного приводила к поражению многих. «Страдали» даже такие крупные научные центры, как «Немчиновка».
Было время, когда Лаборатория озимой пшеницы НИИ сельского хозяйства была на грани закрытия. Появились уникальные сорта, соревноваться с которыми не было возможности. Их создали Лукьяненко и Ремесло. На их груди засияли звёзды Героев, а учёные «Немчиновки» почувствовали, что их труды напрасны – им казалось, что лучше сортов просто не может быть.
Молодой Сандухадзе бросил вызов признанным корифеям.
– Я понял: чтобы получать новые сорта, нужно создать новые методы их селекции, – признаётся он. – То есть получить новые сорта с комплексом положительных признаков. Когда я впервые сказал о том, что в наших условиях можно это сделать, наши академики тут же заявили, что сделать это невозможно!
– И кто это был?
– Фамилии называть не буду: «иных уж нет, другие далече…»
– И когда это было? Сколько времени вам потребовалось, чтобы доказать, что они ошибаются?
– Как и бывает в селекции, потребовалось двадцать лет, чтобы убедить всех. В нашей науке ничего быстро не делается – нужны годы тщательной, неторопливой, подчас изнурительной работы.
– Почему у них возникло недоверие?
– В нашей природной зоне, когда идёт налив зерна, обычно льют дожди, да и погода прохладная. Как преодолеть эти условия? Значит, нужно создать новый метод селекции. Это мне удалось.
– Вам было с кого брать пример?
– Конечно. Лукьяненко создал «Безостую-1». Полвека царствовала она на полях, и никто в мире не мог получить сорт лучше. Или Ремесло со своей «Мироновской 808» – тоже один из лучших сортов пшеницы в ХХ веке. На десятках миллионов гектаров во всём мире высевали эту пшеницу.
Как раз «Мироновская 808» – стала головной болью селекционеров в «Немчиновке». Она на 12 центнеров выше по урожайности, и сорта, созданные здесь, не могли с ней конкурировать. Ситуация безнадёжная – ну хоть закрывай отдел в «Немчиновке». Это был вызов. И он был принят Сандухадзе.
– Лукьяненко говорил, что селекция не только наука, но и в определённой степени искусство, – говорит он. – Я полностью с ним согласен. Для селекции нужна творческая мысль, неожиданная идея и столь же оригинальное её воплощение. Без вдохновения и любви к своему делу ничего путного не получишь. Прежде всего, я тщательно изучил «Мироновскую 808». Изучил все положительные и отрицательные признаки. Одни надо было устранить, а другие усилить. Я решил начать «ремонт» этого сорта. Пшеница эта полегает – высокий рост у неё. 30 процентов урожая из-за этого теряется. Три года я изучал «Мироновскую 808». Понял, что нужно соединить её с сортом, у которого стебель короткий. Но такие сорта плохо зимуют. Чем короче стебель, тем хуже растение переносит зиму. Такая закономерность. И как же соединить несоединимое и получить заветное? Я начал скрещивать «Мироновскую 808» с пшеницами, у которых стебель короткий. Эти сорта я собрал со всего мира, было у меня 300 номеров. Пять лет я пробовал разные варианты, и в конце концов остановился на «Карлике 1». Но это был первый шаг. Его делали многие, и останавливались. А как идти дальше? И вот тут у меня появилась идея…
– Когда это случилось?
– В 1972-м году…
Здесь, в «Немчиновке» молодому Сандухадзе запрещали даже упоминать слово «короткостебельные», так как он, Сандухадзе, пытался «разорить наше хозяйство». Ведь всем ясно, что такие сорта не выживают в условиях Нечерноземья, они не выдерживают морозов. Это аксиома селекции! А этот Сандухадзе не признаёт научные постулаты, но какой же он тогда учёный?!
– Как же удалось победить скептиков?
– Любые споры в селекции решаются в поле. Приезжайте, смотрите, убеждайтесь, что некоторые «научные истины» совсем не истины. Стоит пшеница – красивая, мощная, хорошая. Вот и конец дискуссиям. Да и комбайнёры помогали. Они буквально потребовали, чтобы в хозяйствах появились именно мои сорта. Такую пшеницу легко убирать – не полегает, и урожай отменный.
Власть ограничивается только призывами
– Рядом с вашим институтом я видел поле, заросшее бурьяном…
– Эту землю у нас отняли. Ни одного метра нам не оставили здесь. Вот она и заросла бурьяном. Я просил хотя бы на год мне её отдать. Нет, не разрешили. Дали нам землю возле Внуково. Но и её сейчас отнимают. Требуют, чтобы мы платили налоги. Более 100 миллионов нам насчитали. Это за ту землю. И здесь насчитали ещё 4 миллиона налогов. Угрожают: если не заплатим, то счета закроют.
– Как известно, ваши поля забраны под «Сколково». И сколько вам заплатили за это?
– Ничего не заплатили. Забрали поля и всё! Если бы я был частным селекционером и имел бы два-три гектара где-нибудь на Западе, то давно был бы миллионером. А мы работаем на государство. Точнее – на многочисленных посредников, которые, подобно сорнякам, разрослись на наших полях в несметных количествах. Власть призывает наших крестьян каждый год – сейте, сейте, сейте! – но ограничивается только призывами. Крестьянин не знает, что получит осенью. Это с бразильскими и иными фермерами заключаются договора, в которых всё расписано до копейки. У нас же такого нет – крестьянин работает в темноте, не только в прямом смысле этого слова, но и в переносном. Почему такие же чёткие заказы не установлены с нашими крестьянами? Чем они хуже бразильских? Власть должна навести порядок в этой области, и тогда у нас будет изобилие не на словах, а на столах…
– Это не преувеличение?
– Нынешние санкции показали, что мы кормили поляков, бельгийцев, немцев, французов, – в общем, крестьян всей Европы. И только о своих позабыли. А ведь именно им принадлежит будущее. Да, я не оговорился: российский крестьянин, как и в прошлом, может вновь вывести нашу страну в передовые. Сейчас мы в среднем получаем по 20-25 центнеров пшеницы с гектара. Последние три года в Подмосковье я получаю 100-110 центнеров. Таков разрыв между производственниками и наукой. Надо наши методы перенести с опытных делянок на поля, и в этом должна быть главная забота властей. Не банкам нужно помогать, не всяким там менеджерам, а селекционерам и крестьянам. Я еду на свои поля и боюсь, что там уже поставил какой-нибудь богатей шлагбаум, то есть захватил наши земли. И я знаю, что никто мне не поможет, власть будет на его стороне. Разве это нормально? Во власти не знают, что на мировом рынке ситуация коренным образом изменилась. Да, раньше нашу пшеницу не покупали, так как она была плохой. Но теперь её берут в первую очередь, так как качество её намного лучше, чем у всех остальных. Почему же не воспользоваться такой ситуацией и не приложить все силы, чтобы поднять производство пшеницы на новый уровень? Заверяю, что все возможности для этого есть, и их появление обязано отечественным селекционерам, которые, невзирая на всяческие трудности, продолжают создавать прекрасные сорта.
– О чём мечтаете?
– Получать 150 центнеров с гектара. Цифру «144» я уже зафиксировал… С детства я работал в поле – выращивал сою, кукурузу. Тогда мне было 8 лет, и шла война. Мы работали от зари до зари. Солнце встречали в поле и там же его провожали. Эта привычка осталась на всю жизнь. Честно говоря, меня удивляет, когда люди появляются на делянках в разгар утра, ближе к обеду, чем к рассвету. Так работать в сельском хозяйстве нельзя!
Россия может стать лидером по зерну
– Создаётся иллюзия, что вы легко прошли по научной лестнице вверх, мол, пришли сюда, пристрастились к селекции, и всё у вас стало хорошо?
– Эх, если бы это было так! В мире есть чёткое представление о селекции и селекционерах. Это особый мир, который живёт по своим законам. Главное – опыт. За первые двадцать лет, что я работал здесь, я ничего не вывел. А потом начал меньше допускать ошибок в исходном материале. Где-то к 60-ти годам я набрал форму, стал селекционером по-настоящему. А если посмотреть на других учёных, то мы легко убедимся, что молодых крупных селекционеров просто нет. Лукьяненко вывел свой знаменитый сорт в 61 год, Ремесло – в 63 года, другие учёные – в таком же возрасте. Возраст для селекционера – важная составляющая. Можно отчасти это сравнивать с медициной. Вас привезли на операцию, и вы, конечно же, доверитесь тому хирургу, который оперировал много, а не новичку. Опыт для учёного – это гарантия того, что он найдёт верный выход из любой ситуации. Когда я публично выступаю, то говорю: если селекционер может ходить, не трогайте его, а помогайте.
– Чиновники нынче считают иначе, мол, учёных преклонного возраста нужно отправлять на пенсию…
– Они ошибаются. По крайней мере, в отношении селекционеров. С таким подходом к нашей области науки мы останемся без новых сортов, а, следовательно, без хорошего сельского хозяйства. Для селекции очень важно знать, что происходит в мировой науке. Надо внимательно следить за тем, как работают коллеги. Можно вывести хороший сорт, но где-то есть лучше – значит, этим нужно обязательно воспользоваться. Надо собирать коллекции сортов и их использовать. Новыми генами нужно обогащать свои сорта, и тогда успех обязательно придёт. Каждый год я высеваю около 350-400 коллекционных номеров из Америки, Франции, Канады, Германии, Турции, других стран. Изучаю эти сорта, выбираю лучшие, и те признаки, которых не хватает нашим сортам, стараюсь придать им. Это кропотливая работа, но абсолютно необходимая.
– И вы даёте коллегам из других стран свои сорта?
– Конечно. Это плодотворное сотрудничество, и связи у нас обширные. Опыт у меня большой, а потому сейчас ежегодно я могу давать два-три сорта. Конечно, испытания и отправка материалов много времени отнимают, но делать это необходимо.
– В вашей лаборатории сотрудников много?
– Шесть человек. Из них четверо с большим пенсионным стажем… Это очень ценные сотрудники! И двое-трое молодых. Но поверьте, не от количества сотрудников зависит селекция, а от умения наблюдать и видеть в мире природы то, что необходимо. Если это происходит, то учёный состоялся. А возможности у нас большие…
– Что вы имеете в виду?
– Нашу страну – Россию. Сейчас мы получаем 100 миллионов тонн зерна. В ближайшие два-три года мы можем этот урожай удвоить!
– Сомневаюсь.
– Да, это так, но необходимы усилия правительства и властей всех уровней. Наши учёные и специалисты способны удвоить урожай зерна – у них есть такие возможности. А через 10-15 лет – утроить! Сейчас в мире производят порядка 650 миллионов тонн зерна, а нам по силам производить половину этого количества.
– Звучит фантастически.
– Сегодня мы занимаем пятое место по производству зерна. Впереди Канада, Германия, Франция, Америка. А мы можем быть первыми… У нас огромные массивы земли, на ней можно использовать новую технику, и благодаря этому производить самое дешёвое зерно в мире.
– Мечты?
– Это не мои слова, а одного из руководителей Всемирного валютного фонда, и слышал я их не здесь, а в Германии на одном из конгрессов по хлебу. И он прав. Природные условия России позволяют быть лидером по зерну.
Хлеб важнее атомных бомб
– Дети последовали за отцом?
– Нет. У меня двое ребят. Каждый идёт своим путём. Младший стал математиком. Родители обычно ломают голову, куда сына после школы отправить на учёбу. Это глубочайшее заблуждение. Ребёнок должен идти в ту область, где ему всё легко даётся. У меня был брат-близнец. Его интересовала математика, геометрия, разные теоремы. А я всё это ненавидел! Меня интересовали литература, история. Будучи школьником, я выступал перед колхозниками, селянами. Мог говорить час, два. И это было мне интересно… Но так сложилась жизнь, что суждено стать селекционером. Однако это не помешало мне интересоваться искусством, литературой, историей. Можно сказать, что это моё постоянное хобби.
– А другие увлечения есть?
– Рыбалка. Очень ею увлекался.
– Значит, пора перейти к рыбацким рассказам…
– Иногда люди начинают хвастаться, мол, я поймал вот-такую рыбину, и разводит руками…
– А вы ловили подобную?
– Однажды я выловил семь штук белуг, одна из них весила 87 килограмм, а другая такая же, но чуть поменьше…
– Вот вам и рыбацкая байка!
– Я их вытащил. И случилось это на Ингури. Я был один, помощников не было, но справился. Самая маленькая белуга весила 42 килограмма.
– Вытащить такие рыбины – это такое же чудо, как и озимая ваша пшеница в Подмосковье! Потому поверим в эту рыбацкую байку, хотя хочу предупредить, что вы тогда занимались браконьерством, так как ловили белуг во время нереста…
– Это случилось так давно, что и законов ещё по рыбалке не было, да и рыбы в Ингури было в изобилии… Ну, и пшеницей ещё я не занимался. А она отнимает всё время. К счастью… В жизни мне повезло, так как каждый год я живу надеждой, что получу новый сорт, и он будет лучше предыдущего… Как известно, сколько бы ни работал селекционер, ему всегда не хватает одного года, мол, дайте мне ещё один год, и я покажу вам то, о чём мечтал всю жизнь! Поэтому я всем селекционерам желаю здоровья.
– Ну а вам, Баграт Исменович, жить всегда!
– Годы не помешают, конечно… А теперь я должен всё-таки ответить на вопрос о хобби. Для всех селекционеров – это селекция, и только она, потому что они не думают о деньгах, о прибыли, о прочих привычных для большинства людей ценностях…
– И что же?
– Я могу уйти в консультанты, жить спокойно и достойно, не волноваться каждый раз, когда начинается посевная или уборочная, но я этого не делаю, так не могу жить без пшеницы, без гибридов, без поиска нового. Как же озимая пшеница без меня!? Да, и людей надо обеспечить хлебом, потому что, как говорил Некрасов, «никакая гора золота не перевесит крошку хлеба».
– Оказывается, наилучшие инновации, о которых сейчас много говорят, не в нанотехнологиях и подобных вещах, а у вас на полях?
– Конечно. Увеличение производства зерна – это гораздо важнее и эффективней, чем продажа нефти и газа. Пшеница – это такой товар, который не боится ни санкций, ни иных ограничений. На планете слишком много людей голодают. Их можно лишить автомобилей, но не хлеба. Пшеница всегда будет востребована. Кое-кто на Западе хотел бы задушить Россию, но это невозможно хотя бы потому, что у нас есть пшеница, и мир в ней нуждается.
– Получается, что хлеб важнее атомных бомб?
– А разве это не так?!
Вместо эпилога
Так случилось по жизни, что много лет я почти каждый день проезжал мимо полей «Немчиновки». Осенью обязательно останавливался, чтобы полюбоваться, как работает современный комбайн. После его прохода оставались крупные «колёса» соломы. Запах её разносился далеко. Он ощущался даже на Минском шоссе, забивая бензиновую гарь. Это были поля пшеницы, созданной Сандухадзе.
Теперь вдоль трассы стоят торговые центры и коттеджный посёлок. И чуть в стороне поднялись корпуса «Сколково».
Там, где раньше растили хлеб, теперь поляны для игры в гольф. Рассказывают, что они лучшие в стране, а может быть, и в Европе. Проверить в это невозможно, так как туда пускают только избранных.
Академик Сандухадзе не в их числе…
Когда говорят об элите государства, большей частью подразумевают олигархов, правящую верхушку, ещё, может быть, эпатажных режиссёров. Нет, всё не то. То не элита, а просто муть. Элита – это вот академик Сандухадзе, так много сделавший для своей страны, и такие, как он.
Очень интересный материал. Спасибо.
Борису-Бори. А кто под элитой подразумевает олигархов? Когда у нас барыги считались элитой?