Настоящие книги оглушают, Карл!

Рубрика в газете: Большая чи(с)тка, № 2019 / 37, 10.10.2019, автор: Михаил ХЛЕБНИКОВ (НОВОСИБИРСК)

«Большая чи(с)тка» добралась и до представителей ближнего зарубежья, выдвинутых на соискание «Большой книги». Первым на очереди у нас «Земной рай» Сухбата Афлатуни – узбекского поэта и прозаика, пишущего на русском языке.


Под настоящим именем – Евгений Абдуллаев – публикуются критические статьи номинанта, Сухбат Афлатуни отвечает за поэзию и прозу. Неспешная победная поступь постмодернизма может привести к тому, что Абдуллаев откликнется на очередной роман Афлатуни сдержанно положительной рецензией с указанием на отдельные недостатки книги. Но пока это время не наступило, откликнусь я и подчеркну отдельные достоинства «Земного рая» Афлатуни. Для начала отметим, что автор отнюдь не дебютант в крупной прозе. Начинал он с «Ташкентского романа» в 2006 году. Потом, после десятилетнего перерыва выходит «Поклонение волхвов». Долгую паузу должны были компенсировать целых два тома нового романа, но никто особенно не оценил размаха и не назвал «Поклонение…» долгожданным. В 2016 году появляется «Муравьиный царь». Четвёртый роман, «Земной рай», достиг относительного успеха, свидетельство чему – его присутствие в коротком списке премии.


Театр начинается с гардероба, книга с аннотации. И здесь роман Афлатуни, безусловно, интригует: «Две обычные женщины Плюша и Натали живут по соседству в обычной типовой пятиэтажке…». Одно предложение, но здесь уже всё хорошо. «Натали в типовой пятиэтажке» и «обычная женщина Плюша». Может быть, мой жизненный опыт ограничен, но имени «Плюша» я ещё не встречал. «Земной рай» – первый опыт и, надеюсь, последний. Но не будем придираться и перейдём к самому роману и его героям. Начинается он с невнятного эзотерического пассажа: «Если говорить о смерти, то в естественных условиях она встречается в двух видах: мужском и женском. Оба этих вида между собой не общаются, между ними идёт борьба за территорию, верх одерживает то одна, то другая сторона. Последние два столетия мужские особи обитают преимущественно в городах; женские облюбовали деревни, леса и цветущие луга». Загадочно, мистично, но увы/ура недолго. Автор вспоминает про обещанных «двух обычных женщинах». Итак, Плюша. Обитает на втором этаже пятиэтажки в двухкомнатной квартире. Одна из комнат после смерти матери Плюши закрыта, осиротевшей дочери достаточно одной. Возраст Плюши не называется, но можно предположить, что ей около пятидесяти. Афлатуни придумал приём, с помощью которого образ Плюши индивидуализируется. В ход идут уменьшительно-ласкательные суффиксы: «квартирка», «полик», «салфеточка», «крышечка», «снегирёчек». И все эти «очки», «ечки», «ики» щедрой рукой разбросаны по тексту. Что ж, приём показывает, что у автора редкий талантик – оживлять своих персонажиков. Поднимемся на три этажа выше. Там обитает Натали – полная противоположность Плюше. Точнее, Плюша – полная, а Натали поджарая, и ноги у неё тощие, как отметила подруга снизу – «дефектик». Чтобы не подумали, что я обманываю: «Ноги у Натали были стройные, но тощие; брюки этот дефектик скрывали».
Если о Плюше читатель мало что поймёт, то биографию Натали Афлатуни раскрывает быстро и без завитушек. Натали отучилась в техникуме, в который пошла, так как «рвалась к взрослой жизни, с зарплатой и независимостью». Независимость Натали выражалась и в отсутствии всяких женских украшений, причёсок, косметики. Сердобольные однокурсницы, видя, что молодость их подруги проходит без интересных подробностей, хотят помочь ей. Планы по спасению от одиночества обсуждаются в местной пивной, обитатели которой также не чужды высоким душевным движениям: «После второй кружки к девчонкам и подсел Гриша по кличке Порох. Гриша был кого-то из них знакомый и пристроился со своей кружкой сбоку. Лицом Гриша напоминал неандертальца, а на голове, как у Пушкина, вились кудри». Девчонки сбрасываются, и Порох без промедления берётся за дело. Поставленная задача решается безо всяких предварительных этапов с ухаживанием, цветами и походами в кино – Гриша насилует Натали в поле, примыкающим к району, в котором живут героини. Поле – важная деталь, не забывайте про него.
Обесчещенная Натали записывается в секцию карате и через полгода сама встречает Григория в тёмном месте. Натренированные ноги с «дефектиком» делают своё дело – кудрявый насильник повержен. Дух мщения требует жертвы: «Был у Натали ещё один замысел: лишить его того места, которым он ей тогда больше всего обиды причинил; даже ножик складной заранее заточила. Но, брезгливо повертев что-то тёплое и жалкое, раздумала и натянула штаны Гришуне обратно; тот только глаз затёкший приоткрыл и снова закрыл». Отмечу, что в этом эпизоде Афлатуни, сам того не понимая, воспроизводит шолоховскую стилистику. И не ограничивается ею. Вспомним удалого кудрявого Григория и супругу его. Обесчещенный Гришуня задумывает ответную месть, но шекспировский накал страстей сбивает Антон – старший брат Пороха. Он приходит к Натали и предлагает закончить вендетту. Натали оценивает парламентёра: «Ну да, одно лицо с Гришей. Только кудри спокойнее, и взгляд не такой нагло раздевающий. Тоже, конечно, наглый, но в пределах нормы». «Спокойные кудри» убеждают в серьёзности намерений и кровавая драма завершается. Наступает очередь драмы любовной. Время идёт, и Натали начинает думать о замужестве. Но подходящих кандидатур нет. Внезапно снова приходит Антон, чтобы сообщить: Григорий умер. И снова перед нами роман нобелевского лауреата. Нет, не Афлатуни – М.А. Шолохова:
«Антон, того Гриши брат. Поседел… Ну и что припёрся, сокол кудрявый?
– Гришу вчера похоронили, – сообщил на её молчаливый вопрос.
Во как… Натали стала сердито выкладывать продукты из магазинного пакета. Антон наблюдал за ней.
– И что? – прервала процесс Натали.
– Тебя перед смертью вспоминал. Сходить к тебе просил…».
Приятного человека и вспомнить приятно. Натали с Антоном отправляются в кафе – помянуть. Там, после ста граммов Натали понимает, что заодно с поминками можно решить и другую проблему – семейную. Не сходя с места, она предлагает Антону взять её замуж. Ещё одна блестящая сцена:
«Подняла глаза на Антона. Тот слушал неподвижно, только губами двигал. Шлёп-шлёп. Как покойный брательник.
– Хорошо. Я тебе тоже буду… – Антон запнулся. – Только одно условие…
Взял солонку и высыпал всю соль в суп Натали:
– Что ты сейчас это всё съешь»
Задорно, символично, бессмысленно. Предлагаю вернуться к Плюше, благо, что автор решил, наконец, оторвать её от окна, стоя у которого, она смотрела на поле. Да, на то самое – место недолгого торжества скорого на ласку Григория. Мы узнаём, что Плюша поступила на отделение музееведения Театрального института. Лекции по «Введению в науку» ей читает Карл Семёнович, благодаря которому мы узнаём настоящее имя и даже фамилию Плюши: Полина Круковская. Карл Семёнович – поляк по происхождению – взывает к национальным корням Плюши. Он приглашает её к себе домой, где она знакомится с экономкой профессора – Катажиной, также полячкой. Ну и чтобы комплект был полон, мы узнаём, что Антон с Григорием не казаки, как мы считали, а паны Порошевичи. Такую аномальную концентрацию сынов и дочерей Речи Посполитой автор объясняет просто:
«Первые были сосланными после своего неудачного восстания. Жили узким обществом, страдая от сурового климата и нечистоты на улицах. Некоторые, особо тонкие, от этого быстро спились, положив начало местному польскому кладбищу. Другие привыкли и принялись потихоньку сеять европейскую культуру, школы, больницы и музыкальные вечера.
Прибывали и другие сыны Польши, уже добровольно: коммерсанты, гражданские инженеры, циркачи и лица без определённых занятий. Держались все ещё замкнуто, своим польским кругом. Некоторые, впрочем, из-за нехватки полек, женились на местных девицах, плечистых и непритязательных. Но и породнившись с туземцами, не забывали, кто они, а кто остальные».
Карл Семёнович – человек сложной судьбы и переменчивых мнений. То он, просвещая студентку, хвалит соотечественников, старательно перечисляя их вклад в мировую и русскую историю: первая конституция, мода, церковное пение, стихосложение. Проходит некоторое время, и профессор, видимо, потомок польских циркачей, в беседе с той же Плюшей проделывает сальто:
«Всё заимствовано. У немцев, французов. Итальянцев. Ничего своего не изобрели.
Коперник?
– Наполовину немец. Писал по-немецки, по-польски не писал.
Шопен? (Плюша припоминала имена.)
– Наполовину француз.
Мицкевич… Адам Мицкевич!
– Наполовину еврей.
Плюша задумалась.
Станислав Лем…
– Чистокровный еврей! – выкрикнул Карл Семёнович…»
Зачем нужны автору все эти польские выкрики? Ради второй сюжетной линии романа – темы репрессий тридцатых годов. Что сказать – не ново, но исполнено хуже даже по сравнению с заведомым нешедевром про «двух простых женщин». Находится объяснение и начальным строчкам про мужчин в городах и женщинах, обитающих на цветущих лугах. Написал их Фома Голембовский – поляк по происхождению, врач-венеролог по профессии, православный священник по духовному призванию. Жил он в ту самую непростую эпоху. Много писал, в частности, детское Евангелие. Есть и другие сочинения Голембовского, приведённые в романе. Есть там про Девушку, которую полюбила Чума, богатого и плохого мальчика, попавшего после смерти в ад и бедного мальчика, который… Дадим слово автору: «А самое тяжёлое, когда огонь стихает и становится видно далеко-далеко, до самых райских лугов. И видит как-то бывший богатый мальчик, как по лугам этим гуляет нищий мальчик, который копеечку у него просил. И надет на этого бывшего бедного мальчика сияющий матросский костюмчик, какой прежде богатый мальчик нашивал, и играет он с игрушками, с какими богатый мальчик играл, и даже лучше». Прочитав такое, хочется услышать снова про судьбу Плюши и Натали.
Ясно, что Голембовский обречён. Он арестовывается по обвинению в «распространении контрреволюционной агитации». Так у автора. К языку Афлутани мы ещё вернёмся. В это же время арестовывают молодого Карла. К нему изобретательные чекисты применяют оригинальную пытку. Его помещают в Колодец. Через некоторое время сверху падает книга: «Война и мир». Карл доволен, но:
«В потолке снова лязгнуло.
На этот раз он успел увернуться, книга упала рядом. Он наклонился, поднял: «Справочник по куроводству», поглядел, прищурясь, наверх. Положив справочник вниз, в ноги, вернулся к Толстому.
Следующая книга больно ударила по затылку. Нагнуться за ней не успел: сверху полетела следующая.
Он крикнул «эй!» или что-то такое; крик исчез в тяжёлом барабанном шуме: люк сверху распахнулся, книги понеслись лавиной. ДостоевскийБрокгауз и Эфрон… Старые польские журналы… Он пытался увернуться, карабкаться по ним, выбрасывать обратно вверх, из шахты; вскоре они затопили его, задавили, лишили движений и воздуха. Последняя попытка прорыться кончилась неудачей; он дёрнулся, ещё раз крикнул и затих».
После такого возникает желание выкрикнуть самому слова, которые нельзя печатать в газете. Оглушающая история про Колодец, девушку и Чуму показывают ещё один источник вдохновения Афлатуни – Эдгара По. Диковинный микс из «Тихого Дона» и страшных новелл американского писателя снимают вопрос о художественной правде романа. Перед нами неловкий конструкт из уже известных персонажей, сюжетов, интонаций, метафор. Так, открывается самая большая тайна поля, на которое героини романа смотрят и среди бурьянов которого сексуально страдают. Да, на этом участке земли палачи из НКВД расстреляли как Голембовского, так и сотни других жертв сталинского террора. Полная гармония между анемией художественного воплощения и его топорным символическим лейтмотивом. Финал соответствует печальной слаженности текста. На поле примиряются католики с православными, решившие, чтобы не ссориться, возвести на нём две часовни в память о погибших. Торжественный момент. Что сейчас будет на поле? Правильно, танцы! В роли заводилы праздника мы с удивлением видим нашу аморфную Плюшу, которая:
«Подскакивает на месте и начинает кружиться.
– Танцуем! – звонко кричит она и машет руками.
– Танцуем!
Кто-то из молодых тоже начинает танцевать рядом, другие просто удивлённо поглядывают и хлопают в ладоши. А Плюша всё кружится, поднимает руки и подпрыгивает, и поле, огромное поле в её глазах кружится, и подпрыгивает, и уносится куда-то вместе со всеми людьми, кустами и птицами».
Теперь, когда все улетели, скажу, как и обещал, несколько слов про язык «Земного рая». И проблема здесь выходит за рамки литературы. На окраинах бывшего Союза русский язык сохраняется, на нём продолжают говорить и даже, как видим, писать. Но политическая разделённость приводит к тому, что его литературный потенциал вне тесного, постоянного многослойного контакта падает. Афлутани пишет неряшливо, не понимая этого, но видимо для читателя. Открываю практически наугад: «Натали так отплясывала, соседи аж через два этажа прибежали в дверь звонить». Соседняя страница: «Она вообще нравилась такому типу взрослых мужчин, ценящих в девушках не только сладкую попку и приятную глупость, но и другие аспекты». Таких «жемчужин» слишком много, чтобы их все выписывать. Почему-то не хочется автора за это ругать, потому что понимаешь – вина его относительна, хотя как писатель он несёт ответственность за своё слово.
Понятно, что роман Афлатуни попал в короткий список «Большой книги» во многом из имиджевых резонов: показать географический размах премии, и здесь экзотический псевдоним автора, как и его биографические данные, работают на него. К сожалению, других причин для высокой награды не наблюдается.

4 комментария на «“Настоящие книги оглушают, Карл!”»

  1. На краю миров. Это перевод с узбецкого? Если у всех миров один край, то они гомогенизированы.

  2. Автор рецензии, как умелый артиллерист, чтобы не оглохнуть, пошире раскрывает рот еще до выстрела. А потом долго трясет головой.

  3. эта чудаковатая проза узбека пишущего на русском связана напрямую с общим бытовым представление о русских бытующем в Узбекистане ,уверен что про узбеков писатель выражался бы иначе более толково и без чудаковатости

  4. Возможно. И на узбекском языке. Иначе соотечественники не поймут.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.