Не Большая Литература

Рубрика в газете: Писатели и олигархи, № 2019 / 21, 07.06.2019, автор: Дмитрий ИВАНОВ

Не над вымыслом слезами обольюсь.

На обложку новейшей книги Захара Прилепина «Некоторые не попадут в ад» вынесены слова: «Кто-то романы сочиняет – а я там живу». Они взяты из его текста, повествующего о боевой работе писателя на Донбассе. И рядом же обозначен жанр: роман-фантасмагория. Получилось противоречие, если не путаница.
На самом деле прилепинская книга и не роман, и не фантасмагория. А страшная, да ещё и подлая реальность. Хотел добавить «невыносимая», но Прилепин и его товарищи выносили, – и оставшиеся в живых – вынесли.
И Захар Прилепин не побоялся её описать.
Такой, какая она есть.
Так, как он её видел и понимает.
Меньше года назад он ещё был в окопах Донбасса. А потом за месяц «книжка сама рассказалась».
По-моему, это прекрасно, когда книга рассказывается сама. Если и ещё с «кем-то» происходит так, Прилепину грех пенять, что этот «кто-то» строчил не так и не «там», где Захар «жил», – не приравняв, как он сам, к перу штык. Лишь бы сегодняшние романисты не боялись пристально разглядывать наши старые и новые раны и увечья, бесстрашно терзать свои и чужие души общей болью, – наконец, яро отстаивать и защищать наши обретения, если «кому-то» они привиделись.
Но очень редкая книга нынешнего сочинителя долетит хотя бы до середины полноводной реки подлинной жизни. Вместо настоящей литературы – беллетристика и «массовка».
По-крупному, объёмно, ёмко о реальности можно узнать лишь из живых свидетельств, если «кто-то» безбоязненно на них решается.


Это я, господин Пётр Авен

«Время Березовского» – внушительный том с впечатляющей фотографией героя на обложке. Под ней – 25 участников взлёта, парения и не славного конца Бориса Абрамовича. Да, более пяти лет минуло, как решил он свести счёты с жизнью. А само то время, эпоха банкиров и бандитов, кончилось ещё раньше. Для нашего спешащего века – совсем давно: пятнадцать лет пролетело, когда на смену пришло государство – силовики и чиновники.

Пётр АВЕН

«Сентиментальное путешествие из Кремля в графство Суррей» – так можно бы назвать рецензию на это собрание интервью. Соавторы вспоминают о Березовском по большей части тепло, не безразлично. Бок о бок с ним начинали, жили, творили – добра не больно много, зла достаточно. «Лихие 90-е – самые интересные годы нашей жизни», – считает здесь каждый второй или третий. Те близкие их сердцам времена дарили (и лично им подарили!) «шанс». (Ещё более к месту другой термин – «жилу»).
Почитаешь, книга запросто просится в с серию ЖЗЛ. Только расшифровать привычную аббревиатуру следует на особинку: жизнь замечательных лихачей. И Березовский – лихой из лихих…
Правда, они уже все отъездились. Во всяком случае, на первых ролях.
И Волошин, и Юмашев, и даже Чубайс.
И Дубов, и Шефлер, и Швидлер.
И Андрей Васильев, и Сергей Доренко (царствие ему небесное!), и даже Владимир Познер.
В разной степени на разных этапах жизни и деятельности Бориса Абрамовича – математика, бизнесмена, магната, олигарха, оппозиционера, изгнанника, – все вышеперечисленные, как и другие в этой книге, были его соучастниками, сообщниками, подельниками, а теперь выступают судьями или адвокатами. Полагаю, большинство соавторов не очень-то и рвалось на это «судилище».
В своё время о Березовском, о его деяниях, о сыгранной им роли чего только не говорили, чего только не писали. Отличить теперь истину от наветов, дурное от грязного, распутать клубки отношений и представить реальную картину наступательных действий Бориса Абрамовича на фронтах тех времён, быть может, и важно, но, думается, мало уже кому интересно. Во всяком случае, обыкновенному читателю не под силу свести воедино разноречивые, обрывочные, не без умысла разбросанные по толстенной книге суждения. Тем более, что все они специфические, связаны с огромными деньгами и их неясными происхождением и оборотом, с разборками по не слишком проговариваемым (умному понятно!) претензиям, с вынужденным или желательным сведением запутанных счетов. Так что подзаголовком книги мог бы служить – детектив для узкого круга (посвящённых).
Его главным героем, дотошным следователем и небезразличным мировым судьёй выступает автор-составитель книги – Пётр Олегович Авен.
Если Березовский, как модно говорить, «сбитый лётчик», то Авен и ныне, несомненно, – «высоко летает, много денег получает» (так пелось в давней-давней гарнизонной частушке: «Мама, я за то его люблю!»)
Господин Пётр Авен – президент «Альфа-банка», миллиардер (№22 списка «Форбс»), владелец весьма весомой коллекции искусства (недавно поставил мировой рекорд по Кандинскому – 20 миллионов евро). Когда-то, в поздние далёкие советские времена Борис Березовский именно его, с совсем коротким рядом других товарищей, позвал «с предложением скинуться», – с казавшейся несуразной, фантастической конечной целью (но достигнутой!): «Заработать по миллиарду долларов. Каждому».
Книга Авена и рассказывает, достаточно внятно и подробно, как это случилось в российской реальности. По-канцелярски сухо её должно считать отчётом о проделанной работе; на старинный летописный лад – «повестью миллиардообразующих лет». Тут, может быть, уместно воспоминание. Близко к позабытому сейчас миллениуму у меня составился некий кондуит под названием «Российской земли именитые люди. Синхронистическое обозрение» (М., «Наше наследие», 2002). Я выбрал полтора десятка категорий (святые, правители, государственные, общественные и оппозиционные деятели, предприниматели и учёные, писатели, музыканты и т.д.), в каждой по 111 имён (цифра пленила), получилось около 1700 фамилий. На последнем развороте, где помещены лица 1931–1980 годов рождения, рядом с правителями Горбачёвым, Ельциным и Путиным, государственными деятелями Лужковым и Чубайсом, оппозиционными Янаевым, Хасбулатовым и Дудаевым, у меня представлены были предприниматели. Трое.
Дерипаска О.В.(1968), как самый молодой, которому как раз за это (помните, ведь именно поэтому, точно?) дали рулить доходами от российского алюминия. Березовский Б.А. (1946), который был тогда на самом-самом слуху. Авен П.О.(1955), которого я выбрал как единственного из правительства «младореформаторов», ушедшего в сотворённый ими мир русского бизнеса и по-настоящему преуспевшего. (Кстати, Гайдар Е.Т. значился на той же странице, но под рубрикой «авантюристы»).
Тогда Авен и Березовский сошлись у меня нечаянно прозорливо, но абсолютно случайно. Зато в реальной жизни судьба, оказалось, свела их накрепко. И Пётр Олегович своей книгой по справедливости отдал Борису Абрамовичу честь, дань и долг.
Но заодно широко и вольно презентовал самого себя.
Пётр Авен выглядит мощно, деловым и дельным, действующим умно, свободно, ответственно, с полным сознанием масштаба и значимости своих достижений на ниве второго российского капитализма. В бесчисленных книгах, сочинённых о «новых русских», подобного, крепко фундированного характера не сыщешь. Раньше бы сказали – денежный мешок, на советском языке он именовался воротилой бизнеса, в действительности – глава финансовой если не империи, то уж великого княжества. И книга его пусть не «Сага о…», но подлинно, как у Максима Горького, «Дело А…» – достойное, горделивое, заслуженное, – хотя, как всегда и везде, не совсем прозрачное.
Россия сегодня на таких А или Б (или М и С) держится, – не на Ивановых, Петровых, Сидоровых. Насколько это хорошо и правильно? На этот счёт существуют разные точки зрения. Но вряд ли, созидая труд о старшем товарище, бездарно растерявшем свой «шанс», у Петра Олеговича скребли на душе кошки. В приложении к книге он поместил некоторые из прежних своих печатных выступлений, так что буквально на предпоследнюю её страницу попали слова, невольно подводящие некоторый итог:
«Меня в школе учили пытаться предугадать возможные вопросы экзаменаторов. И я предвижу очевидный комментарий к тому, о чём только что написал: «Легко быть вежливым, когда у вас всё хорошо. Сначала верните награбленное, а потом уже спокойно поговорим. Ввиду неконструктивности предложения, отвечать не стану…»
Действительно, неконструктивно. И я помню, что в книге Авена рассказывается о поступавших с его стороны на этот счёт более разумных и реальных предложениях. Которые, однако, не были восприняты.
Тем не менее, когда-то кому-то всё равно придётся ответить.
Здесь можно напомнить, как и Петра Олеговича попробовали всё-таки привлечь к ответу. Я узнал об этом (но не придал значения), когда читал книгу Алексея Колобродова «Захар» (я писал о ней среди других в статье «Литература, которую мы заслужили» – «ЛР», №30/2017). Поводом претензий критика был довольно свежий тогда отклик Авена на роман Прилепина «Санькя», который ему, естественно, не пришёлся по нраву. О сути книги в рецензии миллиардера было сказано и немного, и не очень убедительно. Но Колобродов возвестил: «Есть высший судия» – и, назвав его Читателем с большой буквы, стал от этого имени выступать, нахваливая прилепинскую книгу, а среди прочего написал, – такими вот словами:
«Петя Авен (думающий, что это Колесников его попросил прочесть роман, ага, пусть думает) наговорил в своей рецензии от обиды лишнего. «У нас денег куры не клюют, а у них на водку не хватает». От Пети читать эдакое было особенно смешно. Даже ответить захотелось, анонимно. Как коммерс, ненавидящий социализм для всех, сильно обожает его для себя лично…».
В ту пору я выказал большое сомнение, не конкретно по этим фразам, а вообще, – в способность критика проникать в мысли и, тем паче, в слова столь высокого лица, ныне сплошь и рядом именуемого Императором, с большой и малой букв.
Но сейчас речь об ином.
Я не слежу за выступлениями П.О. Авена в печати, – как никак он не столь писатель, сколько читатель, со строчной буквы, как все мы. Быть может, однако, он и колобродовского «Захара» читал, и даже где-нибудь ему оппонировал в связи с вышеприведённым наскоком (в книге в адрес Авена есть и по-круче фишки), – хотя такое представляется маловероятным: уж слишком разные страты. Но не исключено, что неблагая весть дошла до адресата другим путём. Во всяком случае, во «Времени Березовского» есть глухие отзвуки того, что Авену могли статься известны и некоторые опущенные при печати моменты колобродовской, – то ли рукописи, то ли звукозаписи.


Но теперь А.Колобродов выпустил новую книгу – «Вежливый герой» (М., 2018), где опубликован полный вариант «Читателя «Саньки». И там, в продолжении прерванной цитаты, можно узнать дополнительно: «…Однако, пришлось бы рассказать, как эффективный Петя свои грешки с кредитами под залог акций Аltimo (от элементарного неумения просчитать рынок) на бюджет мечтал повесить, как просил заткнуть дырки, ходил тут кругами на полусогнутых, очки потели, пальцы в маникюре тряслись… Но слишком инсайдерски получилось бы, может догадаться…»
Дело, понятно, прошлое, тем паче анонимное. Не мне судить «умение просчитывать» или особенности национального пользования закрытой информацией. И, естественно, я не сведущ, кто с кем и за что здесь сражается.
Остаётся сказать, что в новой книге Колобродов захотел отметиться и по поводу авеновского монументального труда о Борисе Абрамовиче, меланхолично припечатав: «Некому Берёзу заломати». Новых откровений тут не найти. В основном, комментарии к обширным цитатам. Но напоследок – мрачное пророчество: «От смерти в офшор не спрячешься. И скучная правда этого афоризма, возможно, угнетает Петра Олеговича тяжелей всего».
Не заглядывая столь вперёд, сегодня есть основания полагать, что пока дело Авена живёт и побеждает дело Колобродова.

Это он, Эдуард Вениаминович Лимонов

Алексей Колобродов в ещё одной прежней книге – «Здравые смыслы» предположил, что Дмитрий Быков своей очередной писательской биографией, вслед за Пастернаком, Окуджавой, Маяковским, сделает книгу о Лимонове. От Быкова (давай ему бог здоровья) следует ждать всего. Быть может, Колобродов окажется прав, – чтобы получился быковский очередной зубец: вершина – талант, вершина – талант.
Но в «Вежливом герое» Эдуард Лимонов представлен вершиной истинной. «Живой классик», во-первых, «вождь», «мастер единоборств», «гуру» или «учитель» (сам Э.В. предпочитает считать себя «аятоллой»): «Начинающим, после полноценной поэтической биографии, прозаиком его сравнивали с Генри Миллером и Чарлзом Буковски. Теперь, по совокупности заслуг, всё чаще соединяют лобачевской параллелью с Аввакумом Петровичем. Это даже не эволюция, но революция…»
Правда, у Колобродова лимоновская фигура подпёрта хоть и давним, зато по-французски написанным изложением судьбы и жизни писателя. А там Лимонов, в свою очередь, подпёрт сравнением с самим нашим президентом, – который, «как и Эдуард…».
Колобродова эта параллель (не «лобачевская» – эвклидова) и впечатляет, и вдохновляет.
Про самого Э.В. такого точно не скажешь.
У Лимонова книги сейчас выходят, что называется, косяком. Связано это и с юбилеем (не так давно отмечалось 75-летие Эдуарда Вениаминовича), и с несомненным интересом и любопытством, которыми пользуются его последние пророчества и откровения. Так вот в новейшей его «Азбуке» можно вычитать:
«Путин – это Лимонов для обывателей.
Путин – это Лимонов для бедных. Разбавленный Лимонов».


Кстати, мне не попадалось на глаза объяснение выбора Эдичкой Савенко своего псевдонима. Если взять заурядную параллель с придумкой Алексея Пешкова, то «Лимонов» – это кислый, может быть, едкий. Правда, следующая обязательная ассоциация – выжатый. Э.Лимонов и никогда не боялся «выжимать» себя и других ради целей, которые другим и себе ставил. Никогда и никого он не жалел и не жалеет, себя в первую очередь. Никогда ничего он не страшился, лез на рожон, в самое пекло, на самые опасные фронты и в перегретые точки. Немало претерпел – за безумство храбрых и просто за свой необузданный характер. Крутые горки и по сию пору не укатали этого сивку.
И он же никогда не прятал, наоборот, выпячивал любые крайние мнения и пакостные образы, самодовольно эпатируя или шокируя ими. Особенно любовно Лимонов «выжимает» из себя мнения и образы чёрные, негодные, поганые. Это его конёк, здесь он, действительно, звезда первой величины. Поскольку делает это чаще безапелляционно, а часто и бездоказательно. Лимонов принципиально безжалостен и недобр. Но ещё он и запросто несправедлив.
Помнится, в его первой «Книге мёртвых» сильно задела главка «Венечка», об авторе, как Э.В. Писал, «алкогольного прозрения «Москва – Петушки»: «На меня ни тогда, ни потом, надо сказать, текст этот не произвёл впечатления. Я питаю пристрастие к прямым трагическим текстам. И условные миниппеи, саркастические аллегории, всяческие Зощенки и Котлованы да Собачьи сердца… – короче, условные книги – оставляют меня равнодушным». Эдичка здесь забывал, что писать «условные книги» надо мочь, быть способным, что для этого даётся призвание, божий дар владения словом. Да, у него самого особое зрение, своё крайнее видение. Но даже «Эдичка» – уже дубль и перепев «Венички».
Но Лимонов был бы не Лимоновым, если бы не написал ещё: «Монотонное застолье мёрзлой Москвы, пары алкоголя, рак горла, трубка в горле, увечье, инвалидность, связанные с инвалидностью неудобства, нечистота, гнусная слюна в трубке, вонь, наверное… Бр-р-р-р!»
Прошли годы, пролетели почти полвека. И вот в той же монотонной, но летней Москве у Лимонова заболело во рту. И в той же «Азбуке» (на обложке специально призывно выведено – «Аз бука», то есть «я плохой»), которая: «собрала размышления, мнения автора по различным поводам… читайте же их, как дацзы-бао или «Избранные места из переписки с друзьями», – появляются на букву «В» 15 страниц «размышлизмов» и переживаний («Вирус»), связанных с собственными похожими, но куда меньшими «неудобствами». Но страниц больше, чем о «Власти» и «Ватниках и либералах», вместе взятых.
Понятно, у кого что болит, тот о том и говорит. Ей-ей, я верю, что больнее боли. Но… отлились кошке мышкины слёзы.
«Уютное гробокопательство», – потому как безответное, – проводы поносными словами «свежеотбывших на тот свет» (заглавие его последней, четвёртой что ли, «книги мёртвых») стали для Лимонова хобби, сделались «фирмой» и фишкой. Есть что-то вампирское в этих его писаниях, – словно «свежачки» вселяют в пишущего силы и жизнь.
Довольно странно, между прочим, что в отличие от любого собрата по перу, для Березовского у Лимонова не нашлось худого слова, – а ведь они, по сути, враги были. Это снова с недоброй стороны оттеняет частую несправедливость его суждений.
И всё-таки Эдуард Лимонов – единственный, кто внятно и открыто, определённо и безбоязненно, взбалмошно и безбашенно формулирует всё, чего он хочет и ждёт от других, от жизни, от государства, от России. Нередко это схоже со старинной притчей о караване и собаке. Что же, такова собачья служба – брехать на ветер, – но и всегда и прежде всего – предупреждать. Ведь собака – друг человека. И Лимонов – наш и мой друг, несмотря на его мизантропию и непременное недовольство всем и вся.
В этом году переиздан его «Контрольный выстрел» – сборник эссе, написанных во время отсидки в Лефортовской тюрьме. Пятнадцать лет прошло, но его «простые, поганые, убойные» мысли звучат совсем свежо. «Это ни в коем случае не Большая Литература», – считает Лимонов и пишет: «В России Большая Литература – это кирпичи Толстого и пузатые шкафы романов Достоевского». Он и всю русскую литературу числит «бедненькой», а «хвалёный Пушкин – банален…» Классики однако (не «живые») срама не имут, от них от лимоновских наветов не убудет (здесь опять просится «собачья» параллель с банальной Моськой). Важно другое, Лимонов к Большой Литературе примеривается, и временами под её сенью у него сотворяется немалое.
Раз родная словесность Лимонову «не катит», станем считать, что заметки, собранные под обложкой «Контрольного выстрела», каким-то боком восходят чуть ли не к монтеневским «Опытам», – пусть явились они опытами его повторного, нового узнавания своей страны, русских людей, нашей культуры. Однако шапка Мономаха оказалась писателю не по размеру, постепенно он перешёл на более куцые писания – и по формату, и по глубине, и по серьёзности. В тени великой русской литературы ему могли пригрезиться похожим примером ещё одни опыты – розановские «Опавшие листья». Но даже лимонного розлива Розановым его листки-листочки не благоухают.
Здесь и его апологет Колобродов согласен, – правда, как-то неряшливо, неопрятно изложено: «В послетюремные годы, на фоне последующих лимоновских политических и житейских метаморфоз, новых – в обоих известных смыслах этого слова – романов, параллель с Аввакумом как-то поистратилась и рассеялась. Хотя в «проповедях» Эдуарда Вениаминовича сходство интонаций многократно усилилось, а сатира, при всей сиюминутности поводов, явственно обретает метафизические обертоны – насмешки (беззубый рот, кипящая слюна) бодрого старца над нелепым устройством мира».
В давние годы, когда Лимонов заявлял и делал себя «мальчишем-плохишем», он писал про плохое хорошо. Хорошо писал!
Но всё равно, – писать про плохое, недоброе и легче, и проще, чем про хорошее и доброе. А ещё важнее и существеннее: однообразное, монотонное получается сочинительство, на одной визгливой ноте.
«Всё позволено!» – это «открытие» Лимонов эксплуатирует с ранней поры и до сих пор. Дурное, грязное, низкое – неприятно, не хочется вчитываться. Сравнительные достоинства причинных мест, всяких «сисек-писек», – имеется ввиду употребление таковых писателем для выражения новейших смыслов и обретения невиданной образности, – вряд ли будоражат кого-либо, кроме юнцов и самцов. Логистика гениталий как замена диалектики души тем более давно не выглядит новацией. Поношения, раздаваемые любому и каждому, всему и всем, в частных случаях вызывают брезгливость, в обобщениях – неприятие.
…Неприятно? Не нравится?.. А ты был в Сербии? Видел, что творилось в Приднестровье? Ездил с моими нацболами на Алтай, сидел со мной рядом в тюрьме? Не знаешь, что жизнь неприятна по сути, а по проявлениям – страшнее страшного! Или ткнёшь в банального Пушкина:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман…
Прошли те времена, довозвышались! Прошмыгнул страшенный ХХ век, подступает вообще неведомое…
Но то, что приходит ему в голову о детях и стариках, – просто не нужно ведать, так погано и мерзко. По Лимонову, должны жить не люди, а неизвестно откуда взявшиеся жеребцы и кобылы, которые бы находили «блаженное состояние» в Революции (промеж делом имея «целью уничтожение большинства ненужного человечеству человечества»).
Себя Лимонов теперь считает волком («Лекции о будущем». Волк воет, – Лимонов отыгрывается на бумаге. Судьба обделила его добром: «мне всегда не хватало тепла, я постоянно мёрз». Одинокий и бездеятельный, старик, без близких. Приходится задумываться о последнем пристанище.
В одной книжке он считает заслуженным возлежать в Москве на Новодевичьем. В другой: «Захороните меня на русском кладбище… не жадничайте местом… чтобы люди могли приходить и побеседовать со мною незримым… Прошу посадить саженец дерева – дуб (прямо как «банальный» Лермонтов. – Д.И.)… И будут сыпаться на мою могилу жёлуди. А вы будете приходить с вопросами».
Вопросы можно озвучить и сейчас. Его «Азбуке» придан подзаголовок: «Император» и другие мнения». Теме «Император» уделено на десять страниц больше, чем «Вирусу», – то есть куда как много. Только большинство его сентенций в адрес Путина незначительны или только задиристы.
Вполовину разочарованный, вполовину удовлетворённый, Лимонов, по сути, тоже «сбитый лётчик». «Я не переходил на сторону Императора. Это Император перешёл на ту сторону, где я стою уже более 25 лет», – максимально трезвое, что Лимонов может сказать.
Что значит его тезис: «Путин – президент для богатых»?
Эдуарду Лимонову должны быть памятны поставленные эпиграфом к книге о президенте французом Э.Каррером слова Владимира Путина: «У того, кто хочет восстановить коммунизм, нет мозгов. У того, кто о нём не сожалеет, нет сердца».
ВВП – это не власть богатых. Это власть капитала. Нашего, второго российского.
Советский Союз не развалился, его развалили. Но социализм в нашей стране реально проиграл соревнование с капитализмом. Веровать, что можно и нужно опять «Всё отнять и поделить!» неразумно, как выше не мною было сказано, но главное – бесперспективно.
В одном из его запомнившихся эссе «Ангелы Ада и Адам Смит» Лимонов, на своём недолгом советском трудовом опыте, самыми мрачными и грязными красками изобразил участь рабочего человека. Тогда тот считался активным участником социалистического производства, когда-то прежде – жертвой капиталистического Молоха, сегодня – это удел тех, для кого новые русские предприниматели создают новые рабочие места.
Лимонов тогда писал и цитировал: «В раннем, рукописном варианте «Богатства народов» есть мучительное признание, не вошедшее впоследствии в книгу: «Бедный работник, который как бы тащит на своих плечах всё здание человеческого общества, находится в самом низшем слое этого общества. Он придавлен его тяжестью и точно ушёл в землю…» Через 200 лет, в годы, когда юношей трудился Савенко, так же было и в СССР. Ещё полвека спустя так же происходит в РФ, – как и во всех странах. Можно сетовать и горевать над «нелепым устройством мира». Да, нелепым, неразумным, плохим, несправедливым… Но кто-то должен такой мир отрабатывать, кому-то приходится «тащить на своих плечах». Главное, чтобы «труд и усилия, которые нужно затратить», оценивались как можно более справедливее, – на каждом участке любой работы, в специфических условиях всякого русского региона, во всём российском государстве.
Лимонов цитирует Путина: «основной вопрос» нашего времени «заключается в большой разнице между бедными и богатыми», – и продолжает: «Мы ещё до ВВП были озабочены и остаёмся озабочены основным вопросом нашего времени». Но, во-первых, подлинная «забота» не есть приближение новой революции. А во-вторых, в России и «большая разница» останется приемлемой, если для богатых будут созданы условия вкладывать свои богатства в развитие страны и людей, а государевы люди всех чинов и званий перестанут жить поборами с бедных и с богатых.
Наше государство гребёт и гребёт под себя, копает, роет, – не видит, что под себя тоже.
…Только что я возникаю с вопросами да рецептами. Параллельно я оказался, как раз в этот момент, на предпоследних страницах последней горькой книги Захара Прилепина – «Некоторые не попадут в ад». Прилепин убеждённо знает: Лимонов – из их числа.
Самому Лимонову, правда, так видится возможное посмертное прибежище:
Я надеюсь, майор, ты попал в рай,
И рай твой ведёт войну
С адом соседним за райский сад,
Примыкающий к ним двоим…
Прилепин при жизни сыскал для Э.В. пронзающие слова. Их нужно бы, конечно, переписать без изъятия… Тогда раскройте роман-фантасмагорию и читайте:
«…В последние годы у старика Эда возникла идея найти Создателя – и съесть его. Сожрать.
…В ответ всеблагой, беспощадный Господь вгонял этот негнущийся, ржавый, гордый гвоздь в отведённую лунку: нет, старик, ты будешь просто старый русский писатель, – да, если угодно, гений, – но не больше, чем человек…
…В итоге старик Эд давно бы превратился в сварливого старика, ни о чём, кроме себя самого, думать не умеющего, но Господь всё предусмотрел, Господь не желал испортить такой великолепный образец.
…И ещё (Господь и это предусмотрел, подкинул качества для полноты образа): старик Эд любил Россию. (Фраза звучит как песня в стиле шансон, а это, между прочим, крест; его тащить надо).
…Невиданный индивидуалист, сумасшедший эгоцентрик, – старик Эд носил внутри, в качестве огромного, всё уравновешивающего веса, чувство нижайшей растворенности в народе.
Он – непрестанно, из строки в строку, упивающийся своей неповторимостью, – как никто иной, мог рассмотреть, опознать, выявить главные качества русского человека: широта, терпение, неутомимость».

Вежливый автор

Странно было читать в «Вежливом герое» авторское предуведомление: «вся эта книжка – попытка повысить уровень дискуссии…»
Дискуссия? Разве она сегодня вообще имеет место быть?
Сейчас каждый безапелляционно убеждён в своей правоте (это видно хотя бы на вышеприведённом обмене мнениями самого Колобродова с самим Авеном). А во-вторых, на любую дискуссию нужно ныне соизволение, – чтобы не пошатнулась лелеемая стабильность. Не считать же дискуссиями групповые мыслеизлияния, которые демонстрируют каждый день все каналы ТВ.
Или Лимонов дискутирует? Он клянёт и пророчит… А Михалков, к примеру, вещает и убедительно вешает лапшу…
Новая книга Колобродова вообще странная. Вроде и совсем недавняя, год назад вышла, но какая-то отсталая. С фамилиями уже вовсе (Гайзер) или почти забытыми (Улюкаев). На их место явлено не счётно новых подобных героев. Кстати, не из засвеченных Колобродовым. Турчак, например, который у него «под ударом», просто высоко залетел, – ещё когда колобродовская книжка в печать не ушла, – а фамилия осталась в ней светиться.
Тут возникает допущение: а не заказная ли книга? Уж больно много у автора полузакрытой (или открытой ему) информации, оперативных сведений и сведений счётов, желания раскрывать псевдонимы и анонимы, – всё это, ясно, молодцу не в укор…


Колобродовым книга заявлена как «пятифигурная конструкция». Действительно, пять фигур названы, и четыре мельком, без каких-либо открытий и откровений, рассмотрены: Лимонов, Прилепин, Ходорковкий, Михалков. (Множество других – просто гарнир и приправа к основному блюду). То есть нарисован крест: вверху Лимонов, слева – другой писатель, внизу лимоновский антипод, справа, понятно, Михалков. Два кольца, два конца – такие ножницы. А посередине гвоздь – ВВП.
Первая глава поименована: «Поэт и царь: точная наука о дистанции». Чувствуется, точное знание автором получено, дистанция, кроме помянутой давней главки с Большим Читателем, держится строго. Колобродов, маркируя себя «никому неизвестным (как и сейчас, впрочем) автором», так излагает свои цели: «В работе, которую вы держите в руках, нет претензии на очередное жизнеописание Владимира Владимировича (собственно, таковых по серьёзному счёту и нет и в ближайшее время едва ли появятся). Я, куда без этого, затронул некоторые биографические сюжеты, вокруг которых в отчётные годы кипели страсти и мордасти, но куда принципиальнее была другая задача – представить Путина субъектом творчества, своеобразным соавтором эпохи». Далее, встык, хоть и с отточием, следуют слова: «…Наличие Императора предполагает также…»
К большому сожалению, добавить, как о субъекте и соавторе, чего-то своего, нового у Колобродова не получилось, он попросту присоединился к путинскому величанию и возвеличиванию. Зато неплохо, по-моему, справился с заказом. В книге вынесены для всеобщего обсуждения и осуждения безымянный блог и его именитый пропагандист Шендерович; представлены редчайшие свидетельства «неглупого и темпераментного питерского журналиста, а теперь дауншифтера»; зафиксирована достойная запись в фейсбуке Андрея Бабицкого, на которую Колобродов «в своих изысканиях наткнулся». Отдельные штрихи и подмалёвки в этих подготовительных материалах к «очередному жизнеописанию» умиляют детальностью проникновения. Похоже, всё-таки Колобродов готовится к пролегоменам для будущей «краткой биографии» – памятной книги в строгом твёрдом красно-коричневом переплёте.
Но пока до этого далеко, – не «в ближайшее время». Пока, по крайней мере, два года назад, Колобродов ждал от Императора «самых решительных действий как во внешней, так и во внутренней политике». На них, по его словам, «Владимир Путин в качестве национального лидера и символа государственного охранительства получил от народа карт-бланш».
Народ наш, знамо, покладистый, сговорчивый, всегда даёт больше, чем получает. Быть может, какой-то «чистый лист» власть от него заполучила, – не знаю, не сведущ. Может быть, где-то подписан «негласный договор», подобный прежнему, из нулевых годов, называемому Колобродовым – «свобода в обмен на колбасу». Ныне же, известно ему, «вечно конвертируемую свободу» у нас народ поменял «на возвращение в историю, на свой участок цивилизационного пути. На величие, если угодно».
Величие, конечно, угодно, любому и каждому. Но, к примеру, колобродовсий учитель Лимонов уверен, что ВВП как раз не добирает в решимости, остановился на полпути «в историю»: «Если я завидовал операции КрымНаш и вводу войск в Сирию, то последующей его деятельности не завидую».
Что до «вопроса колбасы», который Коллобродовым считается «в общем-то решённым», то обобщённый этот продукт в стране присутствует, точно. Однако на нынешнем нашем «участке цивилизационного пути» – «купило явно притупило».
Тут, может быть, к месту помянуть П.О.Авена.
В вышеуказанной рецензии на «Санькю» он писал: «…Саша в романе замечает, что никто из его друзей никогда даже не пробовал те продукты, которые можно купить в современном супермаркете. Дорого», – и далее укорял: «Но ни Тишин, ни друзья его революционеры, судя по книге, и не работают ни дня». Себя Авен тогда похвалил: «извиняюсь за штамп, создаём тысячи рабочих мест».
Хочется надеяться, с той поры Санькины пацаны всё-таки побывали в супермаркете и убедились, что почём. Но вот что касается рабочих дней и рабочих мест… В советские времена тех пацанов заклеймили бы тунеядцами, но какое-нибудь дело дали и заставили делать. В наши дни безработным остаётся пенять на себя, служить погонялом для других. Оставить людей без работы – нормальный, верный, вечный способ достичь делового успеха.
«Создаём тысячи»! А ликвидируют – десятки тысяч. А России нужны, требуются сотни, миллионы рабочих мест, – она без них задыхается.
Капитал и власть у нас построили капитализм за счёт страны и людей. И почти ничего российский капитализм для страны и людей не сделал.
Русский народ в СССР однажды уже обменивал свободу на постоянную работу, твёрдый заработок и немалые социальные гарантии государства. Вдруг в РФ наших людей доведут до того, что они в очередной раз не только свободу, но и саму власть капитала «конвертируют»…
Но Колобродов – широкий человек. Он и к такой перспективе готов: «Главное – ввязаться в драку, а там – делай, что должно…»
О, если бы кто точно сказал, что – должно…

Наша несчастная война

В «Вежливом герое» главка, повествующая о писательской и боевой работе Захара Прилепина на Донбассе, названа по-советски пафосно – «ДНР на стройке». В последней книге писатель, на первых же страницах, так припечатывает эту «стройку»: «Все годы донецкой герильи шла невидимая для большинства, но беспощадная давка: республика навоевала себе многое, от огромных заводов до копанок, и не желала делиться ни с кем – но от неё требовали, чтобы делилась.
Возвращаясь из Москвы, Захарченко из разу в раз матерился и закипал:
…Я им говорю: предлагайте мне российского олигарха хотя бы! Что вы мне киевского навяливаете! У вас своих нет? К чёрту мне украинские?»
Не знаю, возможно, и в предыдущих донецких очерках писатель был столь же откровенен. Во всяком случае Колобродов, истинно по Достоевскому, широк, когда незадолго пишет, что Прилепину захотелось «прошвырнуться на край ночи», – явно имея ввиду знаменитый роман Л.-Ф. Селина, где война предстаёт исключительно в чёрных и грязных тонах.
Да, и прилепинская книга кончается словами: «Черным черно». И вся пестрит тёмной правдой и белыми пятнами недоговорённости. Один такой штришок, – про «контрабандный лаз – по нему перегоняли сигареты», – с украинской стороны: «Барыш с одного грузовика был отменный – мне называли цифру, я испугался и забыл её навсегда».
Но Колобродов готов быть широким и пафосным одновременно: «принципиален сам пример медийного персонажа, сменившего все свои зоны комфорта на гарь и ад передовой, каторгу строительства нового государства, остракизм и проклятия весомой части вчерашних поклонников. Писатель, революционер, солдат нашёл своё место на земле и в истории».
Друг-критик, не говори красиво!..


Прошёл ещё только год, – и Захару Прилепину настойчиво, «принципиально» порекомендовали оставить «своё место».
И вот теперь – книга, которая «сама рассказалась».
На пресс-конференции Прилепин говорил: «Это именно – роман… Взять и из канвы реальной жизни сделать художественный текст…»
Писатель с этим собственным заданием справился безусловно, – как никогда раньше. Трагично, беспощадно, блестяще. Но для меня его книга прежде всего – документ.
Художественный. Почти хронологический, но выстроенный отточено и жёстко, – как шило, чтобы протыкать ум и сердце.
Этот документ можно предъявить нашей эпохе. Удостоверение, что так было. Что так жили и убивали друг друга на нашей земле. Мёртвых в «Некоторые не попадут в ад» много больше, чем живых.
Это не документальная проза, сделанная на основе своих дневников и чужих свидетельств. Не широкая подборка моментальных документальных фотографий, тем более не превращение их в художественные.
Это и не послужной список, долгий перечень трёх– и двухсотых. Не очередная «книга мёртвых».
И не отчёт писателя о проделанной работе, боевой.
Это не столько книга, сколько слово… Слово о полку… Слово о бате, разведывательно-штурмовом… Слово о несчастной войне. Нашей… Ярославна плачет на Донбассе. Хотя в книге – ни слезинки.
Донбасские – вот они какие: «Человеческий разговор на донецкой улице подслушаешь – ни жалоб, ничего: поджатые губы, взгляд наждачный, чего у них на уме – не знаешь: если долго смотреть – начинаешь их побаиваться». Это пишет, слышит и видит ополченец, который за них принимает смерть. И говорит ясные слова: «Мы воюем не за Россию – мы воюем за Украину».
Но здесь победы не было и не будет, – ни на чьей стороне.
«Наш несчастный противник – так называет Прилепин тех, не наших.
Вот, в самом начале этого романа-фантасмагории – безумнейший эпизод безумной войны:
«Было ощущение, что летящая сначала позади нас, в нашу сторону, потом над нами, потом дальше, прочь от нас, ракета накручивает воздух, как рыбацкую сеть на пропеллер, – со всеми рыбами, птицами, звёздами и облаками.
Сейчас меня подхватит и понесёт вослед.
Это было жутко – и я не в силах вообразить чувства тех, в чью сторону она летела.
Могу угадать два слова, которые произнесены.
Выставим их отдельной строкой, воткнём колышки по четырём краям: тут умирают. Вот они, эти слова:
«…., мужики».
Возможно, потом прозвучали ещё два слова, плюс частица.
Ещё четыре колышка, чтобы никто глупый не заступил, не натоптал:
«Ну, всё, …»…
Я высунулся из окопа; во-первых, мне было всё равно, что убьют: если она упадёт на посёлок – самое малое, что со мной можно сделать, это убить; во-вторых, с той стороны никто уже не стрелял: воцарилась тишина».
Но и к нашим, на эту сторону не придёт счастье победы.
…Кто они – защитники или захватчики?
Судить дано не им…
«Все здесь ждут, что однажды придёт Россия. Россия придёт – и будет порядок, мир. Но Россия так не приходит, иначе. Она приходит как асфальтоукладчик. Она приходит как мясорубка. Она жрёт всё и даже костями не плюётся: выдаёт чистый фарш».
Это всё говорит сам Захар Прилепин. И продолжает: «Мы их три года просили: дайте нам строить то, чего в России ещё нет, уже нет, и точно – не будет. Дайте, разве вам жалко? У вас есть восемьдесят восемь своих регионов…»
…И вот – книга рассказалась. Получилась она небольшая, но самая сегодня сильная, весомая, важная в русской литературе.
И вот – Захар Прилепин вернулся в нашу «далёкую северную страну».
Тогда он не попал на аудиенцию к своему Императору: никак не мог придумать главный, кроме о Донбассе, к нему вопрос, – «таинственное слово, которое хотел бы всерьёз сообщить».
Теперь такое слово есть. Вот оно, написано им.
Дойдёт оно, как «Санькя», до Императора, прочтёт ли…
На Донбассе хотели строить так, как в России нет – и не будет?..
Тогда, действительно, зачем ходить.
Может, тогда и писать не следовало.
Зачем вешать на душу неподъёмную тяжесть.

7 комментариев на «“Не Большая Литература”»

  1. Псевдо не “справился со своим заданием”, потому что не захотел “вешать на душу неподъемную тяжесть” (погибших, которых он призывал и которые платили за первые ряды, за счастье лицезреть кумира за 1900 рублей, а потом вербовались на фронт). Проститутки в провинции в гостиницах зарабатывают за ночь меньше.
    Вокруг изолгавшегося элиптоида сформировалась голодная клиентелла, которая давит на него, не дает покоя, требует новых заявлений, выступлений, написанных изжёванными словами исповедальных книг.
    Третий номер подряд публикуются оды окололитературному кумиру, видимо, хорошо проплаченные Еленой Даниловной.
    Приятного аппетита, редакция! Еда, я люблю тебя!

  2. Да-да, боевая работа. Прямо БМП – боевая машина писателя, компьютер с прямой наводкой.
    Правильно девахи с Украины писали: ваш сочиняла слова доброго не стоит. Паразитирует на теме. Конъюнктурщик в каске не по росту и бронежилетке.
    И бежали до Москвы захары
    Под напором сала с чесноком.

  3. “Некоторые не попадут в ад” – большая неудача Прилепина во всех смыслах. Это не роман, а коекокшные дневниковые записки, воспроизводящие “клиповое мышление” автора, безобразный язык с матерщиной и прочими нюансами, о которых не стоит говорить. Забахвалившегося парнишку издатели АСТ просто попользовали для барыша, издали очередную шнягу этого популярного автора, чем его же унизили, показали, что нет в нём таланта, одна спесь. У меня возникает только один вопрос: кто редактировал предыдущие (предполагаю, такие же убогие тексты!) опусы этого “прославленного” ныне писателя? Признавайтесь.
    Это же мыльный пузырь! Хотя и вполне мужского пола и смелостью не обделён, что вызывает уважение. Но чувства меры нет у человека.

  4. Забавная получается ситуация: литература в России вроде бы ЕСТЬ. А вот авторитетов в ней же НЕТ. Как так?

  5. Я бы прописными написал только одно слово – ВРОДЕ, а все остальное строчными, даже вопросительный знак.

  6. А вообще – чудовищная глухота. И автора, и редакторов, если такие имеются.
    «Кто-то романы сочиняет – а я там живу». Сравните, кто не помнит: “Он приехал бог знает откуда, я тоже здесь живу”. Ноздрев.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.