Откровения о лишних людях
Рубрика в газете: Журнальный Зал, № 2020 / 48, 23.12.2020, автор: Николай ПАЛУБНЕВ (Г. ПЕТРОПАВЛОВСК - КАМЧАТСКИЙ)
Пробштейн Я.
Влияние Уитмена на современную американскую поэзию.
Опубликовано в журнале «Prosodia», номер 12, 2020
Не скрою: меня восхитила статья Я. Пробштейна «Влияние Уитмена на современную американскую поэзию». Аналитические выкладки подробно описывают довольно свободный экскурс в историю литературы. Читатель увидит эволюцию творчества Уитмена, обнаружит интересные факты воздействия на поэтов последующего времени, прикоснётся к духу эпохи и тайнам поэзии.
Глубина мысли достойна всяческих похвал, цельность суждений доказывают стихи в виде цитат: «Исследовавший состояния собственного «я» Джеймс Райт (1927-1980) выдвинул идею «глубинного образа», выявляя с его помощью глубочайшие, наиболее скрытные человеческие побуждения, беспощадно обнажая собственные переживания и состояния, будь то алкоголизм, отчаяние или тяга к самоубийству. В стихотворении «Надпись на стене вытрезвителя» поэт сам поражается собственному прозрению:
Никогда моя жизнь не была
Столь драгоценна, как ныне.
Я глазел изумлённо
на эти строки свои,
Застигнутые врасплох,
ощупанные до наготы.
Если б они замерцали
таинственно-смутно
На стене вытрезвителя,
Процарапанные грубым ногтем
На заплесневевшей
могильной корке стены,
Зауряднейший убийца,
прочтя их,
Закудахтал бы в порыве
древнего состраданья.
Люди вправе благодарить Бога
за одиночество.
Стены в истерике
от их мутных надписей».
Все доводы статьи направленны на глубинное понимание, каждый найдёт в судьбе Уитмена близкое и родное: «В современной англоязычной поэзии Англии и особенно США в основном повсеместно утвердился свободный стих, но он имеет совершенно различное музыкально-смысловое наполнение.
В поэзии Уитмена — истоки современного свободного стиха, его генезис. Вот уже более века его поэзия оказывает влияние на развитие мировой поэзии, среди тех, кому новаторский стих Уитмена послужил примером в их собственных исканиях, можно назвать бельгийского поэта Эмиля Верхарна, никарагуанца Рубена Дарио, чилийца Пабло Неруду, турка Назыма Хикмета, французов Поля Элюара и Луи Арагона и многих других».
Роман Сенчин.
У моря. Повесть.
Опубликовано в журнале «Урал», номер 11, 2020
В ноябрьском номере журнала долгие отголоски вызывает повесть Романа Сенчина «У моря». Все перипетии современного мира, собранные в одной судьбе, настраивают на аналитический лад размышлений о произошедшем как со страной, так и с известным автором. Сюжет как данность с историческими выкладками, уроками прошлого, оттеняет понимание тщетности соучастия в общественном процессе. Мы реалистично можем дать ответ каждой ситуации, но интуитивно осознаем, что альтернативно подойти к собственной жизни уже не в силах, всё пройдено без остатка, другую дорогу выбирать уже не время. И южный городок с его особенностями, только напоминание, что ты не сделал для блага – как своего, так и любимого народа. Все оценки эмоциональны и надуманы, придётся жить дальше с текущей ситуацией, и большинство идей по-прежнему бросается в урну. Особое проклятие присуще нынче российской жизни, все люди озабочены выживанием, только праведникам достается нравственная роль, и потопить корабль современности может любое колыхание среды. Конец цивилизации не связан с личным отношением, но с каждым прожитым мигом Роман Сенчин приближается к откровению о лишних людях, лишнем мире и месте человека в будущем мире.
Описания заслуживают похвалы, герои обнажены в отточенных образах, каждому читателю зримо представляется картина повествования, поток животрепещущих событий: «Это оказался не магазинчик, а нечто вроде бара, паба. Прилавок, точнее стойка, за которой бочонки и бутылки на полках, а в зале три маленьких квадратных стола. За одним сидели худые, без возраста, мужчины в серых и коричневых кофтах, крепко, будто их могли отобрать, сжимали пустые стаканы; сонно взглянули на вошедшего и снова опустили глаза. За другим столом была почти старуха — да самая настоящая старуха, — тоже худая, какая-то выжаренная, но одетая так странно и жутковато, что Сергеев поежился. На руках, до локтей, ажурные перчатки, платье все в кружевах и рюшках, в ушах тяжелые серьги, на голове бордовая шляпка, и сеточка вуали подоткнута под её загиб. Наверное, чтоб пить не мешала… Сухие пальцы держат за тонкую ножку бокал с желтоватым.
Она тоже посмотрела на Сергеева. Во взгляде тоска и безысходность, и вдруг мелькнуло любопытство, что-то вроде надежды… Сергееву представилось, что сейчас какой-нибудь двадцать третий год, белые уплыли за море, красные вычистили эту землю от бывших, а она каким-то образом уцелела и вот приходит сюда по утрам, выпивает бокал муската и потом сидит на берегу над обрывом, ожидая лодку за собой с той стороны…»
Опыт, знания, оценочность суждений автора не прикрыты набором ярких выражений, эрудиция по всем вопросам жизни находит выражение в стойких читательских ассоциациях процесса написания повести с собственным кругозором: «Полюбил молодой офицер девушку, а она перед свадьбой призналась, что была любовницей царя. Офицер стал монахом, отцом Сергием, и через несколько лет бог или дьявол подослал к нему распутницу. Чтобы удержать себя от греха, монах отрубает палец, распутница после этого уходит в монастырь. Но через несколько лет к отцу Сергию бог или дьявол… А ведь в Библии, кажется, сказано, что всё от бога. Значит, бог. Бог подсылает к отцу Сергию юную юродивую. И он не может сдержаться. Наутро после совокупления переодевается в мужицкую одежду и идет в деревню, находит ту, над которой в детстве издевался. Видит, что она живёт бедно, но не в нужде, — заботится о дочери, пьющем зяте, внучатах. Начинает заботиться и о Сергии. Сергий узнаёт в ней праведницу, уходит, странствует по Руси, старается делать добро…
Ну да, вроде так. Но конец слишком простой. А если бог пошлёт ему новый соблазн в виде распутницы или юной юродивой? Если бы та женщина была моложе и удержала Сергия, сделала своим сожителем? Ведь запросто, и сколько угодно примеров, в том числе и монахов — сбежавших, расстриженных, но ставших верными мужьями, отцами. И что это, грех или шанс по-настоящему человеческой жизни?
Ведь мог отец Сергий ту распутницу сделать своей женщиной и одновременно духовной подругой, мог быть счастлив с юродивой, мог сгладить близящуюся старость той женщины, к которой пришёл. Может, бог для этого ему женщин и подсылал?»
Александр Кушнер.
Мне хватает и собственной
грусти. Стихотворения.
Опубликовано в журнале «Знамя», номер 11, 2020
В одиннадцатом номере журнала достойна вдумчивого прочтения публикация Александра Кушнера «Мне хватает и собственной грусти». В небольшой по объёму подборке стихотворений сосредоточена насыщенная духовная жизнь солдата поэзии. На алтарь творчества положена большая часть пребывания на Земле, где наградой служит верная любовь читателей и понимание собственной глубины таланта.
Автопортрет в стихах, отражение себя в творчестве, боль за Родину, что не успел многое сделать в силу разных причин, защитить высокие идеалы словом и делом:
А ты хотел бы стрел,
хотел бы молний пылких,
Ломающих дубы,
тебе беда и драма
Нужны, и пуля в лоб,
и что-то вроде ссылки,
Ты Пушкина судьбу избрал бы,
Мандельштама,
Опомнись, не себя —
побереги Россию
И пожалей её, и прояви смиренье.
И травы хороши,
и заросли лесные,
И кто-нибудь прочтёт
твоё стихотворенье.
Мысль и изящество находит пищу в разных проявлениях духа, мы путники в мировом пространстве, и впечатления нам даны только для развития и последующего движения в вечность:
О чём ещё мечтать,
чего ещё хотеть?
Податлива, крепка, упруга твердь земная.
Сокровищем владеть
Таким — и впрямь
служа себе и потакая.
Флоренцию, прошу тебя,
не вспоминай,
Ни Лондон, ни Париж,
мы были там — и ладно.
Вот наш волшебный край,
Доставшийся за так,
полученный бесплатно.
Умные строки, восхищение красотой, что жизнь прошла не зря, многое испытано беспокойным сердцем, увидено в пучине калейдоскопа времени…
Выкладки описывают экскурс. Просим еще! Бис! Бис! И про солдата поэзии Кушнера очень складно. Только не указано – в каком звании этот солдат.
Очень бы хотелось узнать – как повлиял Уитмен на Верхарна. Уточните, пожалуйста, автор.
В эротизме образов.
У Верхарна, собственно, один и есть образ – город-спрут. Если в этом автор статьи видит хоть какой-нибудь эротизм, он – извращенец.