Писатель – всегда в оппозиции
Рубрика в газете: Наш гость, № 2020 / 40, 29.10.2020, автор: Саша ФИЛИПЕНКО
Саша Филипенко – любимец питерской молодёжи. И не только. На днях ему в Большом театре вручили премию читательских симпатий, учредителями которой являются музей «Ясная Поляна» и корейская корпорация «Самсунг». Получая приз, Саша как белорус коснулся и минских событий. В присутствии советников российского президента Владимира Толстого и Михаила Швыдкого, одного из руководителей Госдумы Петра Толстого, возможного будущего президента писательских ассоциаций Сергея Степашина, депутатов и влиятельных правительственных чиновников он под бурные аплодисменты зала призвал всех читателей выступить единым фронтом за немедленное освобождение всех томящихся в минских тюрьмах деятелей культуры Белоруссии. Сегодня Саша – наш гость.
– Вчера мы отложили наш разговор, потому что вы спешили в Гоголь-центр, на спектакль «Красный крест», поставленный по вашему сценарию. Я знаю, что вы большой ценитель сценического искусства. Какой спектакль можете назвать пронзительным – из того, что видели за последнее время?
– Сложно сразу сказать… Я благодарен всему, что появляется. Даже если какой-то спектакль мне не понравился, я всегда склонен думать, что это со мной что-то не так, а не с тем произведением, которое я увидел на сцене. На самом деле, не так важно, что я думаю сразу же после того, как соприкоснулся с тем или иным искусством – будь то театр, кино или литература. Важно другое: вспомню ли я об этом произведении в течение недели. Если оно возвращается, напоминает о себе, то это значит, что задача искусства – проникать в сознание – выполнена.
В связи с пандемией в театры ходить было затруднительно, но из того, что мне удалось увидеть за последние год-два, не могу не отметить очень простой, но оттого не менее удачный, спектакль, который и сейчас идёт в Центре им. Вс. Мейерхольда. Он называется «Море. Сосны». Всем рекомендую.
– Есть расхожее выражение, что писатель всю жизнь пишет одну книгу. Как вы считаете, это близко к истине? Ощущаете в своём творчестве нечто подобное?
– Не думаю. Наоборот, я стараюсь быть этаким Кубриком в литературе. Выступаю всё время в разных жанрах. Первый мой роман («Бывший сын» – Ред.) можно назвать отчасти «романом взросления». Второй – «Замыслы» – если пользоваться советской терминологией, можно отнести к жанру производственного романа, с учётом того, что там я детально описываю работу сценаристов. Третий роман («Травля» – Ред.) я писал в форме сонаты, потому что мне было интересно написать музыкальную книгу. Четвёртый («Красный крест» – Ред.) получился историческим, а последний – «Возвращение в Острог» прикидывается детективом. Мне каждый раз интересно попробовать новую форму, написать так, как не писал раньше. Не хотелось бы писать одну и ту же книгу. Конечно, есть какие-то стилистические приёмы, которые переходят из книги в книгу, есть общие черты, безусловно, но тем не менее…
– Содержание меняется вместе с формой от книги к книге?
– Конечно.
– Достоевский, говорят, брал некоторые сюжеты из газет. А какие медиа читает писатель Саша Филипенко? Новостные сайты? Телеграм-каналы? Телевидение, может быть?
– Телевидение я совсем не смотрю. Что касается новостей, скорее всего это будет лента Фейсбука. Но темы для произведений возникают несколько иначе в моей жизни. Ту историю, которая послужила поводом для высказывания, превратившегося позже в роман «Возвращение в Острог», я услышал от моих друзей-журналистов. А вообще, чаще всего я опираюсь на свои изыскания. «Красный крест» я писал, раскапывая различные документы и архивные свидетельства самостоятельно. Что касается «Острога», я опирался на свои интервью с участниками событий, которые позже трансформировались в художественное высказывание. Первая моя книжка – это личные наблюдения за происходящим в Белоруссии на протяжении многих лет. «Замыслы» – это мой опыт работы сценаристом на телеке. Поэтому, скажем так, главное моё СМИ – собственные глаза.
– Журналистский опыт, думаю, помогает видеть детали. Кстати говоря, о наблюдениях и впечатлениях – путешествия для вас важная составляющая творческой жизни? Или вы можете писать, запершись в «башне из слоновой кости»? Чего ждёте от предстоящей поездки в Южную Корею?
– Я с большим интересом отправлюсь в эту страну. Ожидания у меня самые хорошие – мне ещё не довелось побывать в Азии. Что касается путешествий, я очень тяжело перенёс карантин в этом году, потому что для меня возможность перемещения в пространстве – прямо-таки жизненно необходимая вещь. Путешествия – это один из главных университетов в жизни человека. Я твёрдо убеждён, что на выпускном курсе нужно, во что бы то ни стало, каждого студента отправлять на год путешествовать по миру. Мне кажется, ты можешь принести гораздо больше пользы своей стране, если ты видел, как живут в самых разных уголках мира, имеешь возможность сравнивать. Я был бы счастлив, если бы существовали государственные программы, которые помогали бы людям путешествовать. Потому что если ты не представляешь, как на самом деле живут люди в разных странах, твоим мировоззрением легче манипулировать. Путешествие – это обязательное самообразование. Я очень рад, что лично мне уже удалось объехать множество стран…
– Я знаю, что вы много путешествовали по Европе, хорошо знаете современную европейскую культуру. В частности, если я не ошибаюсь, вам близко творчество итальянского кинорежиссёра Паоло Соррентино. В одном интервью вы сказали, что «Возвращение в Острог», во многом, тяготеет к творчеству Соррентино. Что роднит его киноискусство с той литературой, которую создаёте вы?
– Мне, кстати, даже посчастливилось брать интервью и у самого Соррентино для журнала «Esquire», и у Тони Сервилло… Эстетически мне очень близки его фильмы. «Последствия любви» – первая кинокартина Соррентино, которую я увидел случайно по телеканалу «Культура» – сразу же так поразила меня, что я в тот же день пересмотрел её по компьютеру, и впоследствии не раз возвращался к ней. В этом фильме живой киноязык – люди на экране, с одной стороны, совершенно обычные, и, в то же время, необычные. И потом, идеальный сценарий – там всё работает, каждое «ружьё» стреляет, гениальный финал – простой и выдержанный. Ну, и эстетика, конечно, картинка. И музыка потрясающе точная. И «Острог», и «Травля» – очень соррентиновские вещи у меня.
– Эстетическое родство.
– Да. Точно так.
– Как писалось «Возвращение в острог»? Больно и трудно? Или легко и на одном дыхании?
– Этот роман дался мне очень непросто. Долгое время я не мог за него взяться. Историю, на которой основан «Острог», я узнал ещё до того, как написал «Красный крест», и она всё время была со мной, но я всё не мог к ней подобраться по-настоящему. Я не знал, как её рассказать. Поначалу получалось или эссе, или метафизический роман. Но в итоге я решил написать этот роман в детективном жанре – и всё получилось, я смог в такой манере рассказать о важных темах, которые меня волнуют, о тех бедах и проблемах, которые требуют немедленного решения. Я верю, что книга может оказать большее влияние, чем журналистское расследование. Если бы я написал об этом условно для «Медузы», то, как мне кажется, все прочитали бы – и забыли. А роман будет жить долго. К нему возвращаются – жизнь прозы гораздо дольше.
– Насколько я понимаю, «Возвращение в острог» – это книга, во многом, против показной и разовой благотворительности. Где грань между настоящим меценатством и извлечением собственной выгоды – пусть и нематериальной?
– Это лишь поверхностный слой. Мне хотелось копнуть глубже и рассказать о том, что иногда вроде бы добрый поступок оборачивается непредсказуемыми и печальными последствиями. Иногда люди делают что-то хорошее, чтобы как-то договориться с собой, убедить себя, что они способны на человечность. Совсем не обязательно, что такая благотворительность «показная» в том смысле, что человек хочет получить какие-то «бонусы» репутационные или политические очки. Всё немного сложнее. Очень многие люди делают добрые поступки совершенно искренне, но, так скажем, истерично, импульсивно. Скажем, стало человеку плохо, невыносимо от себя самого, и он кидается помогать другим, но когда ему становится чуть лучше – тут же бросает это дело. А на самом деле, помощь другим – это тяжелый и постоянный труд. Я общаюсь с ребятами, которые работают в различных фондах, и ходят как на работу – делать добро – вне зависимости от настроения и сиюминутного желания.
– Ещё немного о форме. Почему вместо глав в «Возвращении…» – песни? Этим обозначена близость к древнегреческой традиции?
– Конечно. В романе очень много таких уровней. И когда некоторые критики говорят, что я пишу «просто», у меня это вызывает улыбку. Я шесть лет довольно глубоко изучал литературу, учился у таких выдающихся людей как Аркадий Драгомощенко, Андрей Аствацатуров, и поэтому я очень хорошо понимаю, зачем я пишу так «просто» – на первый взгляд. Но это только первый слой, внимательный читатель, о котором мечтал Набоков, найдет множество отсылок – и к древнегреческой трагедии в том числе. Читатели очень разные – одним не нравится искать какие-то отсылки, им нужен только поверхностный слой, другие, наоборот, любят литературные игры. И я всегда рад и тем, и другим.
– Критикам тоже рады?
– Критики сегодня чаще всего читают книги, чтобы уличить автора в каких-то нестыковках. Мне кажется, они забыли, зачем изначально появилась литературная критика. Разве я не прав, если скажу, что критик изначально появился для того, чтобы помогать писателю, делать его сильнее? Критик и писатель – союзники, они работают на общее дело. А у нас получается странная картина: или это «пять книжек, которые нужно прочесть в сентябре», или разнос в пух и прах. Меня это удивляет. Но в любом случае, хорошо, что литературной критикой ещё кто-то занимается.
– Многие ещё занимаются тем, что объединяются в писательские союзы, плетут литературные интриги. Как вы к этому относитесь? Может, союзы писателей – это анахронизм? Нужны ли они вообще?
– Меня всё время зовут в эти союзы, но я всё время отказываюсь. В этом смысле, я – как Бродский – чужд ансамблю. И самое главное – я решительно не понимаю, зачем нужны союзы писатели и чем они могут сейчас заниматься.
– Правозащитная функция, например. Есть же ПЕН-центр…
– В такие организации я тоже не вступаю, стараюсь не подписывать какие-то общие письма, потому что, мне кажется, можно и самому написать о том, что важно и о чём нельзя молчать, а не пребывать вместо этого в общей могиле титров. Но, может, это работает, помогает кому-то отстоять права, не знаю…
– А толстые журналы? Какое время, по-вашему, этому литературному явлению удастся ещё оставаться на плаву? Потеряем ли мы его окончательно или всё-таки формат поменяется – а суть сохранить удастся?
– Мне кажется, наоборот, толстые журналы сейчас переживают своеобразный ренессанс. Понятно, что сокращаются тиражи, некоторые издания, к сожалению, закрываются. Но, с другой стороны, я наблюдаю интерес молодых ребят к журналу «Знамя», например. Другие – читают на сайте «Читальный зал» сразу несколько журналов. Что касается меня, то я очень рад, что в меня верят в редакции «Знамени», для меня честь работать с Еленой Сергеевной Холмогоровой, которая всегда свежим взглядом смотрит на мои произведения, даёт ценные замечания. Настоящий редактор опытный – это как хирург, сделавший сотни операций, он уже столько всего видел, что сразу определяет лишнее в тексте. Другое дело, что можно и не соглашаться с мнением редактора. Но я рад, например, что Сергей Иванович Чупринин держит меня в тонусе – «разносит», в хорошем смысле этого слова. У многих писателей ведь нет сейчас такой работы с редактором, настоящей. Они просто отправляют текст в издательство – и кто-то там что-то редактирует…
– Нет этой связки «редактор-писатель»… Зато у них есть, наверное, «школы писателей» всяческие. Как вы относитесь к такому новомодному литературному коучингу?
– Мне кажется, это самое ужасное, что может быть. Меня когда приглашают выступать с лекциями на подобных курсах, то я всегда призываю студентов к тому, чтобы они срочно собрали вещи и ушли. Конечно, я рассказываю какие-то внутрицеховые вещи – как написать крутую колонку и всё в таком роде. Но научить писать – извольте. На самом деле, многие и так могут писать хорошо. Но смысл ведь не в том, чтобы писать «хорошо», смысл только в том, чтобы написать так, как можете только вы, чтобы зазвучал ваш собственный голос. А в писательских школах любят рассказывать о приёмах, от которых, на мой взгляд, наоборот – нужно бежать. Другое дело – работа с текстом, с редактором. Я счастлив, что Борис Пастернак (главред издательства «Время» – Ред.) частенько говорил мне: «У тебя тут очень красиво написанная страница. Мы её выбрасываем». На самом деле, я понял, что многое из того, что вычеркнуто, остаётся в тексте…
– Это и есть подтекст, наверное.
– Да, именно.
– В своём выступлении на церемонии вручения премии «Ясная Поляна» вы сказали, что надо обратить сейчас пристальное внимание на то, что творится в вашей родной стране – массовые аресты, в том числе филологов, писателей… Как вы думаете, Лукашенко не остановится ни перед чем, чтобы сохранить власть, или пойдёт, в конце концов, на уступки?
– Лукашенко уже много лет назад превратился в диктатора. Долгое время власть жила своей жизнью, общество – своей. Но мы всегда понимали, что власть будет несмотря ни на что вести себя именно так, как ведёт себя сейчас. Цепляться за любые возможности остаться на плаву. Совершенно точно, что теперь мы уже перевернули эту страницу нашей истории, и режим уже уходит в небытие. Другое дело, что это самое прощание с режимом может быть очень долгим. Мы сейчас находимся в точке польской солидарности, мы уже поняли, что новое общество появилось, но оно ещё не оформилось так, как это произошло, когда Польша получила независимость… При этом ни у кого нет иллюзий, что дальше может быть трудно, что появятся новые вызовы.
– То есть, альтернатива Лукашенко есть?
– Безусловно. При этом я лично не поддерживаю никого из кандидатов от оппозиции. Я бы голосовал против всех. Тихановская выступает за новые выборы – и здесь я обеими руками «за». Я тоже, как и многие белорусы, хочу, чтобы случились новые выборы, где я могу проголосовать «против всех», или как-то иначе, но так, чтобы мой голос был учтён. Это ведь базовая, элементарная потребность общества – самим решать, как им быть, как жить. При этом я, как писатель и журналист, сразу же уйду в оппозицию и по отношению к новой власти, как только она будет избрана, потому что роль писателя не в том, чтобы пришли «твои», и дальше – поддерживать их, получать от них награды и ордена. Писатель – всегда в оппозиции, как врач – всегда в оппозиции к болезни. Когда вы приходите к доктору, вы же хотите, чтобы он сказал, что у вас болит и почему, а не описывал, какие у вас прекрасные и уникальные болезни, приговаривая, что вы должны ими гордиться, правильно?
– Но есть же и сторонники Лукашенко. На ваш взгляд, какова пропорция «за» и «против»? Примерно пополам? 20% на 80%?
– Думаю, такая, как мы шутим: 3% – «за», 97% – «против». Думаю, это близко к истине. Но не 20% на 80%. У Лукашенко большой аппарат, конечно, плюс за него милиция и ОМОН, которые понимают, что в новой стране, где они станут не нужны в таком количестве, многим из них придётся искать себе работу – а они ведь мало что умеют. Поэтому они и не хотят что-то менять. При этом им сейчас повышают зарплаты – есть за что держаться. Есть ещё люди, которым промыли мозги пропагандисты, но их очень мало. Сейчас у меня, например, нет ни одного знакомого в Белоруссии, кто бы поддерживал Лукашенко, хотя раньше даже некоторые мои родственники за него голосовали.
– Ваша дебютная книга – «Бывший сын» – была написана в своё время после громких политических протестов в Белоруссии. Сейчас не думаете вновь взяться за эту тему?
– Сейчас я дописываю историческую книгу, основанную на документах. К тому же, Александринский театр заказал у меня несколько пьес. Но, безусловно, я бы очень хотел в будущем высказаться об этих судьбоносных для моей страны событиях.
Беседовал Иван КОРОТКОВ
Филипенко 36 лет, а он всё “Саша”.
Уже пол-жизни живет в России, работал на телеканале «Дождь».
При этом любит Беларусь издали, ненавидит Лукашенко, называя его диктатором, в соцсетях поддерживает толпу – противников Лукашенко.
Саша рад, что “Мы сейчас находимся в точке польской солидарности, мы уже поняли, что новое общество появилось”. А Саши еще и в проекте не было, когда толпа родила польскую “Солидарность”.
Саша говорит, что он среди кандидатов в президенты Белоруссии не видит достойного. Но, Саша, в Белоруссии есть отличная демократическая графа “Против всех кандидатов” (чего в России давно уже нет).
Саша: “я, как писатель и журналист, сразу же уйду в оппозицию и по отношению к новой власти, как только она будет избрана”.
– Саша, вы еще молоды, инфантильны, вы против “плохого” Лукашенко. А вот за что вы, чего нового хотите от другого руководителя? “За всё хорошее, против всего плохого” – это ни о чем.
Насчет “оппозиции к власти”: я считаю, что настоящий интеллигент – человек, всегда находящийся в КОНСТРУКТИВНОЙ оппозиции к власти.
Вы в конструктивной, взвешенной, доказательной оппозиции? Или все же “на площади покричать”?
Этот Саша- настоящий юный пионер-максималист. Ничего. жизнь обтешет. Жизнь ине таких обтёсывает. Посмотреть бы лет через двадцать на этого “страстного трибуна”. Обычно именно такие “непримиримые”, в конце концов, и становятся самыми преданными лизунами начальственных ж.п..
Разделяю мнение Филипенко о том, какова главная задача критики.
“Саша Филиппенко – любитель питерской молодежи”? Всю жизнь живу в Питере, а о Саше Филиппенко даже не слышал… Дм. Филиппов с романом “Я русский”, вот тот наделал шума среди питерской молодежи…
Саша Ф. – в оппозиции к какой части белорусского народа: к православным белорусам и русским, рабочим заводов и фермерам, производящим товары и продукцию для семей и населения Беларуссии?
С удивлением узнал из публикации о том, что у нас будут “писательские ассоциации”, и, как написано, во главе с их “возможным будущим президентом” С.Степашиным. Что Степашин – не удивляет: пусть. А вот обещанная ассоциация, похоже, уже размножилась. Их будет много? И много ли?
Да, писательских ассоциаций будет много. Поэтому будет еще и Ассоциация писательских ассоциаций. Самая главная. И вот ею-то и будет руководить генерал-полковник Степашин.
А во главе той ассоциации, которая сейчас создается, будет стоять генерал-майор.
Ну, а во главе писательских союзов будут стоять простые полковники. Их так и будут звать: “писатели-полковники”.
А простые писатели будут рангом пониже: писатель-майор, писатель-капитан, писатель-старший лейтенант…
А в самом что ни на есть низу будут рядовые писатели. Чтобы дослужиться хотя бы до писателя-ефрейтора, каждому из них надо будет попыхтеть.
Вот как будет теперь!
1. Вопрос: “А где опубликованы “читательские симпатии” и чьи , за которые Саша Филипенко был награждён престижной русской премией “Ясная поляна”.
2. А в какой писательской ассоциации России после премии “читательских симпатий” будет состоять Саша Филипенко?
3. Когда С.Ф. наградят за заслуги в развитии “польской солидарности” на территории Беларуссии?
4. Как относится С.Ф. к провокациям по отношению к законной избранной власти – Президенту А.Г.Лукашенко.