«ПОБУДЬ СО МНОЙ НА ВЫСОТЕ…»

№ 2022 / 12, 01.04.2022, автор: Вячеслав ГОЛОВКО (г. Ставрополь)

                                                                                  И к моей сияющей звезде

                                                                           Пристают ночные самолёты.

                                                                                                    Виктор Боков,

                                                                                   «Здравствуйте!» (1999)

 

        В 1992 году, когда я стал готовить к публикации статьи о Марине Цветаевой на материале архива, собранного мною в Елабуге более двадцати лет назад, неожиданно вспомнил, что в начале семидесятых Ариадна Сергеевна Эфрон говорила мне об известном поэте Викторе Бокове – и вот по какому поводу.

       8 августа 1941 года Марину Ивановну, уезжавшую с сыном в эвакуацию, в Елабугу, на московском речном вокзале провожали Борис Пастернак и молодой тогда поэт  Виктор Боков. Знаменательный факт! Каждый, кто знает о трагической судьбе великого художника слова ХХ столетия, по достоинству оценит такое мужество. Ведь Цветаева после возвращения в СССР (в 1939 году) и ареста органами НКВД мужа и дочери была буквально выброшена из жизни и литературы. И многие старались обойти её стороной. Я написал письмо Виктору Фёдоровичу. Попросил рассказать об этой его первой и последней встрече с великим поэтом. (О себе Марина Ивановна подчеркнуто говорила: «Не поэтесса, а поэт!».)

      «Помню хорошо одно: синий берет на голове, брови домиком и скорбь, скорбь, скорбь», – поделился он со мной своими горькими воспоминаниями.

Неожиданная эпистолярная встреча с народным поэтом России Виктором Боковым перевернула мои представления о нём. Да, я знал его ещё с шестидесятых годов. Наверное, во многих домах и студенческих общежитиях, на скромных этажерках и навесных полках стояли тогда маленькие книжечки серии «Библиотека избранной лирики»: Виктор Боков, Ярослав Смеляков, Николай Тихонов, Самуил Маршак, Михаил Светлов –сборники этих и других поэтов хранятся_у меня до сих пор. Думаю, незабываемые воспоминания о прошлом людей поколения 1950-х – 1980-х годов окрашиваются порою то в светло-грустные, то в озорные тона боковских песен «Оренбургский пуховый платок», «А любовь всё жива», «На побывку едет», «Колокольчик», «Лён, лён, лён», «Ой, снег-снежок», «На Мамаевом кургане тишина», «Снег седины», «Выходил на поля молодой агроном», «Я назову тебя зоренькой»…

           И всё-таки многое открылось мне в личности и творчестве Виктора Фёдоровича Бокова, когда я вновь начал читать его книги: например, история гулаговского «Сибирского сидения» – единственного в нашей поэзии лирического цикла с ярко выраженным эпопейным началом. Этот цикл 1940 – 1960-х годов, как и другие явления возвращённой литературы, был тогда, в 1992 году, только что опубликован. Узнал и о том, чем наполнены дни знаменитого поэта, которого уже давно называют классиком, «легендой XX века»[1].

                                   Душа у народа народная,

                                  Ей свойственны совесть и память, –

писал он в одном из стихотворений середины 1990-х годов. Это и душа Виктора Фёдоровича Бокова. Его муза стала символом уже ушедшего в историю столетия. Как поэт, стоявший вровень со своим веком, он в полной мере разделил судьбу народа – всё, что выпало на его долю. Более того, он превратил это в поэтическое «свидетельство векам».

                                  Чёрный обрез оврага,

                                  Чёрный погост веков,

                                  Я пережил как надо

                                  Время большевиков, –

так с полным правом в 1998 году мог сказать художественный летописец эпохи, который во все времена – и добрые, и худые – оставался неподкупным Пименом российской истории.

                       …Седой свидетель, неподкупный Пимен

                          Скрипит пером, при нём свеча горит.

                          Он с Пушкиным, с историей взаимен

                          И только правду людям говорит!

                                                                 «Седой свидетель» (1995)

         Сегодня мы знаем, сколько горя и страданий пережили целые поколения в период геноцида народа, бессмысленных, чудовищных по жестокости репрессий конца 1920-х – начала 1950-х годов. Но, несмотря на то, что и самого поэта, и миллионы других «мать-мачеха история кромсала»

(стихотворение «Моё свидетельство векам…»), он ни разу не усомнился в своём сыновнем чувстве, в своей любви к Родине.

                                       И однако я пел Россию,

                                       Был готов ей во всём помогать.

                                       Если рухну и руки раскину,

                                       Я не буду её ругать!

                                       Это мать моя, это рожденье,

                                       Первый крик мой в отцовском дому.

                                      И святоё своё убежденье –

                                      Я клянусь – не отдам никому!

                                     «Жизнь моя – это беды провальные…» (опубл. в 1992)

       Никто другой в современной литературе не чувствовал в такой мере русской сути, русской души, русского слова, как Виктор Боков. Александр Солженицын сказал как-то одному очень известному поэту: «Нет у вас русской боли!» А потом добавил в своих мемуарах: «Не страдает его сердце ни прошлыми бедами России, ни нынешними. Деревянное сердце, деревянное ухо». Виктор Боков – прямая и абсолютная противоположность этому. Прислал он как-то автограф стихотворения о современной России – «Родина – дымка овинная…» (1995). А на листе приписал: «Это лично меня щемит до боли».

                                     Родина! дымка овинная,

                                    С чистою синевой.

                                    Связь моя пуповинная

                                   С домом родным и землёй.

                                   Бабушка придорожная

                                   Горбится под ведром.

                                   Станция железнодорожная,

                                   А дальше аэродром.

                                   А дальше завод витаминный,

                                   Где травы лежат внастил.

                                  А дальше пустырь полынный,

                                  А дальше кресты могил.

                                  А дальше уже не видно.

                                 Лишь чёрные галки кричат.

                                 Равнины, равнины, равнины,

                                 И русская наша печаль!

       Виктор Боков – народный поэт России в самом точном, истинном смысле этого слова. Имею в виду не только его широкую известность, тот факт, что его любит и поёт вся страна. Речь идет о высоких эстетических критериях  народности, которые были обоснованы ещё Пушкиным и Белинским.

       Поэзия Виктора Бокова является духовным фактором общественного, национального развития. Благодаря ему наша литература сохраняет свою укоренённость в вековых пластах народного творчества. Мы ещё далеко не в полной мере осознали величие Виктора Бокова как художника, его вклад в национальную культуру. Даже в щедрой на таланты России не так уж много писателей, связывающих нас с родной почвой, с народным искусством. А ведь мы всё дальше удаляемся от своих культурных традиций, особенно в последние годы. Но, как предупреждал ещё Ф. М. Достоевский, эти процессы

имеют трагические, пагубные последствия. Русская история XX века подтвердила прогнозы великого художника и мыслителя. Именно таким поэтам, как Виктор Боков, мы обязаны тем, что ещё не стали жертвами трагического распада русского жизненного уклада, народного менталитета,

русской речи. Благодаря их поэзии в сердцах и душах людских крепнет великое чувство Родины, сохраняется строгость внутренней, нравственной чистоты, самоценное стремление к добру. Тяга к прекрасному, мелодичность стиха – естественны для Виктора Бокова. Всё это, как и вдохновение, рождается, возникает из высекающих искру творчества отношений с жизнью, людьми, природой.

                              Мне чужда отгороженность сада,

                             Не люблю сквозь заборы глядеть.

                             Мне людей обязательно надо

                             Локтем, словом, улыбкой задеть.

                                                    «Мне чужда отгороженность сада…» (1959)

Или:

                             Вдохновение.

                             Не обязательно рифмами,

                             Не обязательно звуками,

                             Точками и пером,

                             Просто прекрасным волнением,

                             Просто прикосновением,

                             Просто рукопожатием,

                             Встречей

                             С родным земляком.

                                                                   «Вдохновение» (1956)

        Самоощущение дара, словесного лада поддержали в своё время в молодом поэте крупнейшие русские писатели XX века: Михаил Пришвин, Андрей Платонов, Борис Пастернак, Константин Федин, Леонид Мартынов и многие другие. В самый тяжёлый период жизни Виктора Федоровича, когда

поэта, блистательно начинавшего свой путь в литературе, по ложному доносу бросили в сибирский концлагерь, Михаил Михайлович Пришвин послал ему телеграмму, в которой открытым текстом – не только для Виктора Бокова, но и для «палачей и казнителей» – писал: «Ты обязан выжить! Такие таланты, как ты, рождаются раз в сто лет!» Какой акт великого гражданского мужества, какая точная и справедливая оценка дарования поэта! Эти слова

определяют масштабы таланта Виктора Бокова и самого Пришвина характеризуют как человека и художника. В письме к В. Ф. Бокову от 30 декабря 1946 года М. М. Пришвин, ни на минуту не сомневавшийся в невиновности поэта, с сожалением писал о том, что бессилен в попытках добиться его «освобождения» из ГУЛАГа: власти словам «не поверят… и ничего не будут делать». И всё-таки великий писатель стремился поддержать несломленный дух своего молодого друга: «Итак, приветствую Вас и ожидаю выступления на литературном поприще. Жму руку. Михаил Пришвин»[2].

       Своим творчеством поэт подтвердил мысль его учителя и заступника, писавшего в «Дунинском дневнике», что «человек только тем и человек, что соединяет в себе всё, что есть в природе, расставляет эти свои части на места. И когда это верно приходится – всё на места, – то достигается нечто новое в жизни, называемое по-разному: культурой, прогрессом, творчеством. И тогда вся природа включается в человека». Именно такими словами М. М. Пришвина можно определить суть творческого процесса Виктора Бокова. Его поэзия – это жизнетворчество, такое же созидание духовных ценностей, как животворение самой природы.

                                   Отыми соловья от зарослей,

                                   От родного ручья с родником,

                                   И искусство покажется замыслом,

                                   Неоконченным черновиком.

                                Будет песня тогда соловьиная,

                                Будто долька луны половинная,

                                Будто колос, налитый не всклень.

                                А всего и не много потеряно:

                                Родничок да ольховое дерево,

                                Дикий хмель да прохлада и тень!

                                                                                        (1954)

       «Жизнь живая – вот моя основа», – утверждал поэт. А может ли быть иначе? Конечно! И в истории литературы мы находим немало тому примеров и подтверждений. Но читатель всегда чутко улавливает единство человеческого и творческого, нравственного и эстетического в поэтических созданиях Пушкина, Тютчева, Цветаевой, Есенина, Маяковского. В этом ряду и Виктор Боков. Его искренность вносит в жизнь людей лад, гармонию, свет, добро. Всё это буквально излучают его человеческое естество и его поэзия. «Слово» Поэта – «высшая ценность земли» – отзывается во многих душах, так как оно утверждает красоту, человечность, доброту, терпение и мужество. В стихотворении, открывающем очень дорогую и памятную самому Виктору Фёдоровичу книгу «Три травы», читаем:

                                  Три травы во мне растут.

                                  Как одна трава – терпенье,

                                  А другая – доброта,

                                  Третья – музыка и пенье

                                  И земная красота.

                                                                               (1972)

Это определение и поэтических пристрастий, и стилевой доминанты произведений Виктора Бокова. А её суть – в музыкальности, песенности, напевности, в ориентации на опыт народного творчества и общечеловеческие социальные и нравственные идеалы. Лирически исповедальная поэзия Бокова отличается открытостью авторской позиции, страстным утверждением любви, созидания, человеческой отзывчивости, справедливости. Светлое ощущение жизни выражается в творчестве замечательного художника слова

сплавом реальных и фольклорных образов, правды и сказки, былого и созданного поэтическим воображением. Я воспринимаю Виктора Бокова как связующее звено между вековой русской народной культурой и современностью. Когда читаешь его книги, в сознании невольно возникает образ то могучего пахаря Микулы Селяниновича, былинного «подымателя звень-пласта» («Почти молитва»), то златокудрого Леля, подпоясанного радугой, с его «свистулечкой-свирелью» («Думаю-подумаю»), завораживающей дивными звуками всё живое. В далёкие времена именно такие таланты-самородки создавали великие эстетические ценности, творили

красоту. Окажись поэт в том далевом, эпическом прошлом, и распевали бы люди его песни и былины, не зная имени создателя. Глубинная, органичная связь с Родиной, Россией, с её духовно-нравственными основами, искусством, живой речью определила высокую художественность поэзии замечательного мастера. Наверное, этим объясняется сочетание в поэтике Виктора Бокова фольклорных жанров, образов, интонаций и таких форм художественного мышления, метафор, рифм, звукописи, которые характерны, скорее, для эстетики современного литературного авангарда:

                                Вербы, как двугорбые верблюды,

                                Пели в головах его верлибр.

                               И о том ещё не знали люди,

                               Что отходит в вечность Велимир.

                                                                          «Велимир» (1985)

            Все поэтические новации тогда выражают особенности национального художественного сознания, когда они являются порождением гармонии, а не поэтической «алгебры». Своеобразие искусства Виктора Бокова, таким образом, определяется высоким, органическим синтезом вековых национальных традиций и художественно-философского мышления нового времени, фольклорной эстетики и тенденций развития мировой культуры.

       Стержневые проблемы его творчества – человек и природа, личность и

история, добро и зло, духовность и прагматизм, творческое отношение к жизни и любовь к родной земле, к России – раскрываются в свете народных этических представлений с высоты исторического опыта второй половины ХХ – начала ХХI столетия. Но ведь секрет обаяния поэзии лишь одной тематикой не объяснишь. О любви писали, например, Фёдор Тютчев и Владимир Бенедиктов, Марина Цветаева и Игорь Северянин. Но их поэтические миры не сопоставимы. Дело, конечно, в искусстве, в единстве мысли, чувства и слова, в способности ощущать дыхание времени, глубинные, сущностные процессы бытия, в свежести и оригинальности

философского взгляда на жизнь. «Состоянием духа» поэта, всегда имеющего в виду «общечеловеческий идеал» (Достоевский), обусловлены его искания в области художественной формы, предвосхитившие развитие стилевых течений современного искусства.

       В большую литературу Виктор Боков вошёл на волне подъёма общественного, национального самосознания рубежа 1950-х – 1960-х годов и сам стал художественным олицетворением этих эпохальных процессов. В его лирике сороковых-пятидесятых годов, поэмах «Авдотья-рязаночка», «Троица» и других произведениях запечатлены тенденции художественного выражения этнонациональной ментальности и возрождения русской идеи. В конце 1950-х годов всех нас поразило и притянуло своим высоким напряжением полузабытое слово «Россия», давно вытесненное из памяти и словаря новых поколений аббревиатурами СССР и РСФСР. В поэзии Виктора Бокова тех лет ярко горит звезда России:

                            Россия начинается с пристрастья –

                                                             к труду,

                                                             к терпению,

                                                             к правде,

                                                             к доброте.

                            Вот в чём её звезда. Она прекрасна!

                            Она горит и светит в темноте.

                            Отсюда все дела её большие,

                            Её неповторимая судьба.

                            И, если ты причастен к ней, –

                                                                       Россия

                               Не с гор берёт начало, а с тебя!

                                                          «Откуда начинается Россия?..» (1962)

         «Я – весь Россия!» («Письмо Сталину», 1992). Это не просто поэтический образ – это важнейший в художественном мире Виктора Бокова ценностно-смысловой центр, к которому сходятся все мотивы и темы. Этот образ становится ёмкой формулой выражения общей исторической судьбы народа:

                                 Я слышал Россию.

                                 В некошеном жите,

                                 Всю ночь говорил

                                 Коростель о любви.

                                 А сам-то я что –

                                 Не Россия, скажите?

                                 И сам я – Россия!

                                 И предки мои.

                                                               «Я видел Россию» (1963)

Вспомним стихи и песни поэта, такие произведения больших стихотворных форм о войне, о труде, о земле, о прошлом и настоящем, как «Свирь», «Возвращение солдата», «Весна Викторовна», «Китеж-град», «После победы», «Авдотья–рязаночка» и другие: всё, что прошло через его сердце, объединено чувством Родины, родной земли. Устойчивая поэтическая параллель в его творчестве не случайно представлена концептами «поле» («земля») – «поэзия» («слово»), взаимосемантизацией которых создаётся совершенно особое смысловое пространство. Эта параллель раскрывается в свете той идеи, которая фиксировалась в упомянутом выше «Дунинском дневнике» М. М. Пришвина и рождалась из представлений поэта о творчестве как продолжении животворящей, созидательной деятельности

Природы:

                                 Словом наполню свои сусеки,

                                 Рифму избавлю от слёз и нытья.

                                 Слово и поле давно соседи,

                                 Пахарь с поэтом давно братья…

                                 Слово вещее, слово тайное

                                 Вседержитель, найти помоги!

                                 Поле мартовское с проталиной

                                 Говорит мне: «Готовь плуги»!

                                                                «Почти молитва» (1993)

       Динамика творческого процесса хорошо просматривается в книгах поэта. Путь развития Бокова-художника – это движение от разговорной интонации,

Ритмической виртуозности, музыкальной полифонии – через усиление социальности и гражданственности поэзии 1950 – 1970-х годов – к эпичности, внутренней масштабности стиха, к мощной многоголосности. У поэта, по сути, не было «часа ученичества» (М. И. Цветаева). В одном из писем он вспоминал: «Учась в Литературном институте, я очень боялся своей музыкальности. Тогда думалось, что с появлением Маяковского музыка стиха отменяется. Ан нет! Музыка – мать поэзии. И сам Маяковский нёс музыку». В ранние стихи В. Ф. Бокова ворвалась музыка живой разговорной речи, трудовой жизни народа, природы. «Загорода»[3], например, – стихотворение 1942 года – это словесная метель, симфония звукописи, буйной ритмики, многозвучия, многоцветия речевого поэтического потока:

                                       Сильная, воронёная,

                                        Ни дождём, ни ветром не ронёная,

                                        На Ивана Купалу

                                        Не помялась, не упала,

                                        Вызрела, выстояла,

                                        Напоказ себя выставила,

                                       Напоказ, на виденье,

                                       Как невеста на выданье.

                                       Я тебя, моя загорода,

                                       Не продам ни за какие задорога,

                                       Не дам с тебя ни единого цветка сорвать,

                                       Не дам о тебе ни единого

                                       Словца соврать,

                                       По твоим задам

                                       Проходить не дам:

                                       Ни конному, ни пешему,

                                       Ни ведьме, ни лешему,

                                       Ни галкам, ни воронам,

                                       Ни больным, ни здоровым,

                                       Я сам, тебя, моя загорода,

                                                              выкуплю,

                                       Я сам о тебя свою косу вытуплю.

                                       В твоей росе звенеть моей косе,

                                       Плохо ли, худо ли,

                                       Гулять моей удали!

                                      Твою траву кашивать

                                       Моим рукам,

                                      Твоё сено кушивать.

                                       Моим коням.

                                      Коса литовская,

                                      Хватка московская,

                                      У меня отец

                                      Хоть куда косец!

                                      Я чуть похуже,

                                      Прокос чуть поуже.

                                     Над моей над загородой

                                     Шмель гудит.

                                    У меня на косьбу

                                    Плечо зудит.

                                    На моей на загороде

                                    Сарафан цветной,

                                    Посмотри, полюбуйся,

                                    Народ честной!   

            Виктор Боков превращает разговорную речь в «золотые сказания». Говоря об этой особенности своего творчества, поэт указывал на непосредственную, внутреннюю его связь с культурой и бытом русского народа: «Алексей Кольцов не принимал пушкинскую сказку «О Балде», ибо до разговорной формы не доходил, потому как был стопроцентный песенник и начал свою поэзию тем, что запел стихи под чумацкой телегой в степи. Он обращался к звёздам и чудотворности степной ночи, а разговорная интонация – на земле, около котла с кашей… около человека и быта. У меня разговорная интонация живёт в моём характере говорить с людьми, к ним обращаться. Это чисто русское явление – бросить пригоршню слов, рифм, пословичности в живую душу россиянина. Свадебные дружки на русских крестьянских свадьбах были разговорными краснобаями-поэтами. Я их застал и слышал в детстве…»[4].

                К разговорной манере Виктор Боков вернулся в своих поздних стихах.

                                    Мой хлеб – слова,

                                    Не роняй со стола,

                                    Не клади с сухарями,

                                   Храни его в храме!

                                   Тебе колечко,

                                   А мне словечко,

                                   Тебе платьице,

                                   А у меня своё счастьице,

                                  Тебе яркая ягода,

                                  А мне яркая радуга.

                                  Тебе прошвы и занавески,

                                  А мне рощи да перелески!

                                                                «Петух-звонарь…» (1997)

Эта разговорная интонация органична и для произведений трагического накала, составляющих цикл «Сибирское сидение».

                                   На восток бежит снегирь,

                                   На груди зарю неся.

                                   – Как страну зовут? – Сибирь.

                                   – Я хочу домой? – Нельзя!

                                                              «Снегирь» (опубл. в 1992)

Стихия живого разговорного языка, бытопись, воплощающая в себе глубинный, бытийный смысл, – всё это эквиваленты народности боковского творчества. Общение, диалог имеют принципиальное значение: в произведениях поэта мы обнаруживаем философию народного опыта, ценностные представления и нравственные критерии, сформировавшиеся в трудовой среде, этнокультурные особенности художественного мышления и языка.

                                   Ох, не растёт трава зимою,

                                   Поливай не поливай!

                                   Ох, не придёт любовь обратно,

                                   Вспоминай не вспоминай…

                                                               «Не растёт трава зимою…» (1960)

Или:

                                   Не тучи над Рязанью затучились,

                                   Не громы над рекой распрогромились,

                                    Не с неба вода – из степей орда

                                     Рязань идёт резать, людей идёт грабить…

                                                                   «Авдотья-рязаночка» (1970-1971)

Чей это голос? Народа! Точнее, чистый голос поэта, сына великого народа-языкотворца, усваивающего интонацию лирической песни или особенности былинной поэтики. В устном творчестве народа он всегда находил вдохновенные примеры «богатырского словесного всплеска» («Третья кружка», 1976):

                                   Мне хочется сказать тебе – спасибо!

                                  За что? За то, что ты гусляр.

                                  Что ты играешь так красиво,

                                  Как будто Бог тебя прислал!

                                  Откуда ты?

                                  – Я с озера Ильменя.

                                  – Глубоко ли оно?

                                  – Ох, глубоко!

                                 Я потому, наверно, так умею,

                                 Что мастерству учился у Садко!

                                                                                     (1996)

            Уместно напомнить, что Виктор Боков прошёл прекрасную школу изучения фольклора, собрал и опубликовал знаменитый ныне том серии «Библиотеки поэта» «Русская частушка» (1950). В Карелии он записывал от сказителей руны «Калевалы» и перевёл на русский язык тексты древнего карело-финского эпоса. Его самого Николай Асеев не без основания называл «творцом фольклора». В поэзии Бокова, как и в народном искусстве, запечатлено всё богатство эмоциональной жизни человека – от озорной шутки, весёлого лукавства до проникновенной лирической интонации или «грустного пения славян» («Я иду, свищу в свои свистулечки…»,1993). От фольклора и такая черта поэтики Бокова, как ассоциативная связь мотивов и образов. Я не знаю другого поэта нашего времени, в стихах которого подтекстными корреляциями при максимальном лаконизме поэтической лексики создавалось бы такое широчайшее смысловое пространство, как в лирических шедеврах этого мастера:

                                         Стали хмурыми реки,

                                         Без людей острова.

                                         Был июль не навеки,

                                         А любовь всё жива.

                                        А любовь почему-то

                                        Не стареет ничуть,

                                        А любовь днём и ночью

                                        Освещает мой путь.

                                                          «А любовь всё жива…» (1968)

       В образных сопряжениях и оппозициях раскрывается бытийная концепция автора. Она предстаёт как художественная картина мира, где всё равновелико, равноценно, где во всём скрыта тайна неразгаданной, непостижимой природы духа, сущностей и явлений. Его образы реальные и символические одновременно, а герои буквально вписаны в окружающий мир, который несёт в себе гармонию, целесообразность, меру.

       Одушевление природы у Виктора Бокова – это не пантеизм (как сказал бы Михаил Пришвин, «пантеизм далеко позади»), это, условно говоря, высокое повторение на новом витке спирали человеческого развития языческого синкретизма, мифотворчества, мировосприятия, основанного на понимании органической взаимосвязи всего сущего.

                                         Родничок для иволги

                                        Песню запевает,

                                        Иволга ответную

                                        Песню затевает!

                                        Всё взаимосвязано,

                                       Это чья же истина?

                                       Это где-то сказано,

                                        Кажется, у Пришвина.

                                                                «Вейся, хмель мой…» (1989)

       Ощущение целостности, взаимосвязи всего в природе рождает у художника «поэтическое чувство друга» (слова М. М. Пришвина), является выражением свободного творения, созидания жизни.

                                          Лесное волхование

                                          Само собой творится,

                                          Здесь нет согласования –

                                          Природа не боится!

                                                                     «Лесное волхование…» (1956)

         Да, у природы человек может многому поучиться! Природа у Виктора Бокова – это не просто «тема» его творчества, это вся его поэзия, её сущностное качество. Между натурфилософией Михаила Пришвина, Виктора Бокова или Владимира Вернадского, создателя научной теории антропокосмизма, есть точки соприкосновения, есть много общего, хотя все они друг на друга совсем не похожи, а созданные ими тексты представляют разные формы и способы бытования смыслов. Закономерности развития культуры XX века проявляются как в эстетическом, так и в теоретическом познании. На какой странице ни откроешь книги Виктора Бокова, всегда почувствуешь единство художественной и философской рефлексии природы, даже в «Сибирском сидении»:

                                     И я из всех земных растений

                                     Счастливый самый в этот миг!

                                                       «Коса – как тёмная дорога…» (опубл. в 1992)

          А вот из стихов более позднего времени:

                                     Что я в этом мире? Ветка вереска…

                                                        «Я иду, свищу в свои свистулечки…» (1993)

       Архетипический  образ – «человек – мыслящий тростник», «злак земной» – в такой же мере связан с народно-поэтическим творчеством, как и с давней философской гуманистической традицией, идущей от античной культуры, от Марка Аврелия, стоиков, всякий раз воскресающий и по-новому звучащий в творениях Паскаля, Тургенева, Тютчева, Пришвина, Есенина. У Бокова обнаруживается та же диалектика, что и в «Мыслях» Паскаля: «…Сознавать, что я ничтожен, – значит быть великим».

         А вот строки стихотворения из цикла «Сибирское сидение», определяющие высоту духа, который не в состоянии сломить и покорить произвол и вся бесчеловечная тоталитарная система:

                           На что надеешься, помятый стебель вики?

                           Никто тебя не хочет охранять.

                           О, как твои усилия велики –

                           Раздавленную голову поднять!

                                                              «Умру в урмане…» (опубл. в 1992)

         Ни у кого из поэтов ещё не было такого накала трагического и, вместе с тем, жизнеутверждающего пафоса, заключённого в этом архетипическом образе. Такова «генетика» философичного боковского стиха.

         Удивительно сложной сутью оборачивается кажущаяся, завидная, завораживающая простота поэтического слова! Кому-то – судьба идти к этой ясности мысли путём длительного внутреннего развития, а Виктору Бокову это дано Богом, Россией и глубинной народной памятью. Такая простота, конечно же, достигается одухотворённым трудом, напряжённой мыслительной и творческой работой. В поэме «Троица», например, всего двести строк, а вынашивал её автор три десятилетия! Эстетика Бокова-поэта характеризуется не только мастерством обновления стихотворных размеров и ритмов, но и органическим сплавом летописных, былинных, песенных традиций, синтезом родовых, жанровых начал, что всякий раз неповторимо проявляется в поэмах, в книге стихотворений в прозе «Над рекой Истермой», в лирике конца XX – начала XXI века.

       Личное у поэта никогда не перерастает в частное, напротив, становится универсальным. Вот, к примеру, стихотворение, написанное в марте 1993 года после того, как Виктору Фёдоровичу, по его признанию, «было видение

Сталина», организатора массового террора, ужас которого он испытал на себе:

                                     Серый долгополый вождь.

                                     Узкий невысокий лоб.

                                      Это с самого утра

                                      Говорю я, твой холоп.

                                      Ты держал за горло всех,

                                      Ты казнил, кого хотел.

                                      Не было тебе помех,

                                     Ты не всех убить успел!

                                     Ты под мрамором теперь.

                                     Место лобное молчит.

                                     Еле слышно по тебе

                                     Мелкий дождик моросит.

       В творчестве поэта остро поставлена проблема нравственного смысла исторического прогресса. И решается она на основе пережитого. В своих стихах Боков часто обращался к прошлому. Но соотношения времени, изображаемого в его произведениях, со временем автора и нашей современностью создают такую художественную перспективу, когда опыт прошлого начинает участвовать в настоящем, помогает на новых началах строить будущее. Эпичность мышления и лирическое самовыражение сомкнулись в поэзии Виктора Бокова в поразительном единстве.

                               К вам обращаюсь, столетия прежние,

                               Полузабытые, полудалёкие.

                               Вы, как лилии, были нежные,

                               Или, как гильотины, жестокие?

                               Моё столетье меня судило,

                               Оттиск пальцев моих брало!

                               Ударами в рельс по утрам будило,

                               Под конвоем меня вело.

                                Лицо моего столетья в оспе,

                                 Глаз его бычий кровью набряк.

                                В моём столетьи жил Маяковский,

                                В моём столетьи жил Пастернак.

                                Жила Ахматова, жила Цветаева,

                                Жил Есенин, жил Мандельштам.

                                Гора Голгофа никак не таяла,

                                Предназначалась она творцам!

                                Моё столетье многих умаяло,

                                Многих выбило из колеи.

                                Многих укрыло такими туманами,

                                Излишним сахаром стало в крови.

                                 Моё столетье корчится, дыбится,

                                Как зажатый в ущелье Дарьял.

                                А в Волге когда-то была белорыбица,

                                Над нею гулял с кистенём Кудеяр.

                                Эти сказочные предания

                                Переходят из уст в уста.

                                 Моё столетье – реальное здание,

                                  Мемориальное, как плита!

                                                                                    «Моё столетье» (1998)

       В творчестве поэта последних лет его жизни с позиций народного гуманизма давалась объективная оценка общественным явлениям современности, бесчеловечности авторитарной власти, равнодушию к судьбам страны, которое, тем не менее, до сих пор прикрывается пустыми словами о благих целях, демагогическими рассуждениями о демократизме, прогрессе и так далее. Особенно ярко проявилось это в стихотворениях первой половины 1990-х годов – «Сколько Россия живёт – столько Россия страдает…», «Кому не ясно – народ нищает…», «В киосках всё на иностранном…», «Синь-Россия», «Родина-Русь», «Одна Россия другую мучает…», «Старцы шли по земле и падали…» и многих других, написанных в жанровой форме «искренней публицистики». Инвективы Виктора Бокова вызваны необратимыми процессами разрушения сложившегося строя, национальной культуры, утраты сущностных, нравственных качеств народа, совестливости, стыда.

                                 Родина! Твои утраты

                                 Пострашнее, чем  нитраты

                                 Или злополучный СПИД,

                                 Или перечень обид.

                                  Камеры твои калечат,

                                 Поликлиники не лечат,

                                 Слаб и твой защитник – стыд…

                                                                                       (2001)

       На язык поэтической публицистики художник переходит тогда, когда «молчат музы», но «говорят пушки». Или слишком далеко заходят процессы расчеловечивания… Вспомним, например, стихотворение «Германии» из цикла Марины Цветаевой «Стихи к Чехии» 1939 года – времени начала Второй мировой войны.

                                      О, мания! О мумия

                                      Величия!

                                      Сгоришь.

                                      Германия!

                                      Безумие,

                                      Безумие

                                      Творишь!

Разве это не искренняя публицистика? И не потому ли некоторые составители стыдливо не включают цикл «Стихи к Чехии» в отдельные издания Цветаевой последних лет? Напрасно! Поэтическая публицистика – одно из проявлений художества, имеющего место тогда, когда поэт открыто

вторгается в саму жизнь.

       Виктор Боков в одном из писем 1994 года, говоря о доброте и гуманности в искусстве, так определил «русскую суть» нашей поэзии: «социальность, защита тружеников, справедливость, достоинство человеческой личности, бодрость духа, терпимость». Это то, что обусловливает, по словам поэта, национальное начало в музыке, в форме, в слове, в синтаксисе стиха. Искренней публицистикой являются и его произведения, вызванные к жизни Чеченской войной конца XX – начала XXI века. Случайно ли, что в Чеченскую войну середины 1990-х годов наших мальчишек, брошенных в горнило этой бойни, согревала своим теплом книжечка стихов Виктора Бокова «В гостях у жаворонка». Писала «Российская газета» в апреле 1998 года. Сборник, вышедший в уже запылавшем огнём войны Грозном, очень скромно изданный чеченским издательством «Книга» в 1994 году, разделил судьбу великих книг, с которыми русские солдаты не расставались и в свой смертный час. (Одну прострелянную книжечку «В гостях у жаворонка», найденную на груди убитого солдата, командир батальона, где он служил, передал после окончания Чеченской войны поэту.)  Каким контрастом страшной реальности звучали стихи Бокова:

                               Нет нигде ни ссор, ни драк

                               Ни захвата территорий…

                                                                  «Мир» (1993)

       Поэзия Виктора Бокова ориентирована на вечные, непреходящие ценности. Таковы основы его художественной аксиологии, но это и его счастье, с которым поэт готов поделиться с каждым из нас:

                               Круглосуточно живу

                               И друзей к себе зову,

                               Чтобы счастьем поделиться.

                               А оно – любовь моя

                               К людям, зверям

                               К малой пташке,

                                К токованию ручья,

                                К ликованию луча

                                На моей простой рубашке!

                                         «Разговор с поэтом Михаилом Львовым» (1968)

       В поэзии Виктора Бокова всё является подлинным, настоящим. Россия потому и запела «Оренбургский пуховый платок», что людей глубоко тронули искренность, нежность, тепло души – то, чем они всегда дорожили и дорожат. В стихах большого художника всегда живёт правда, за которую он готов, «хоть на костёр».

       До последнего вздоха поэт находился в том состоянии «непрестанного действия, завидного, счастливого», которое восхищало Бориса Пастернака, которое восхищает читателей Виктора Бокова и в наши дни.

       Вот одно из явлений его «поэтического шага» конца ХХ века:

                            Можно тебя разбудить поцелуем,

                            Напряжением в сто киловатт?

                            Ночь отступает, восход неминуем,

                            Руки  вкруг шеи сплели виноград.

 

                            Встань и пройди на ковёр под хурму

                                                                     с шелковицей,

                            Пальцы твои музыкальны, ресницы длинны

                            Я вчера называл тебя царь-девицей,

                           А сейчас называю богиней морской

                                                                                  глубины.

 

                            Поднят парус! Ветер крепчает,

                            Волны в грудь и в твою, и в мою.

                            Бог Посейдон подаёт нам с тобою команду:

                            – Дети мои! Все маршруты я вам

                                                                               отдаю!

 

                                                                                 «Побудка» (1998 )

       Виктор Боков не просто читаемый, а любимый поэт, Слово которого сопровождает человека на его жизненном пути, высвечивает в нём самое лучшее. Утверждая в своём творчестве высшую ценностную форму свободы – свободу духа, он открывает перед каждым человеком светлую перспективу совершенствования и нравственного самосозидания:

                                Побудь со мной на высоте,

                                Оставь земной удел!..

                                                     «В гостях у жаворонка» (1993)

       На недосягаемой высоте духовного величия находится сам творец. Пристанем же и мы к его «сияющей звезде».

 

 [1] Васильева Лариса. Легенда XX века // Боков Виктор. Жизнь – радость моя: Избранное. – М.: Эллис Лак, 1998. – с. 3-15.

 

[2]  Публикуется впервые. Письмо приводится частично по подлиннику, находящемуся в фонде «Дома-музея поэта Виктора Фёдоровича Бокова» в Язвицах Сергиево-Посадского района Московской области. Оно в числе других писем к В. Ф. Бокову передано на хранение женой поэта А. И. Петровой (Боковой) в 2011 году.

[3]  Загорода – это приусадебный луговой участок в Подмосковье. (Примеч. В. Ф. Бокова.)

[4]  Из письма В.В. Бокова к В.М. Головко из Переделкино от 24 октября 1993 года.

 

 

 

 СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:

 

Головко Вячеслав Михайлович – теоретик литературы, историк русской литературы и литературный критик. Сфера научных интересов: философия литературы, художественно-философская антропология, теоретическая и историческая поэтика, генология, литературоведческая герменевтика, источниковедение, литературоведческое комментирование классического текста. Автор 325 научных работ, в том числе 15 монографий и литературно-критических книг. Член Союза российских писателей. Действительный член Schopenhauer-Gesellschaft (Deutschland). Лауреат еженедельника «Литературная Россия», Общероссийской литературной премии им. М.И. Цветаевой, премии Губернатора Ставропольского края в области литературы, Всероссийского конкурса «Профессиональная команда страны». Почётный работник ВПО РФ. Доктор филологических наук, профессор.