ПРОЩАЙ, ИЮНЬ МИМОЛЁТНЫЙ

Выписки из дневника

№ 2022 / 26, 08.07.2022, автор: Лев АЛАБИН

Я решил по возможности, исключить из своей жизни всю информацию. Уехал из Москвы, здесь нет телевидения, радио, интернета, не взял книг. И вот новости, которые теперь ко мне приходят из окружающего мира, от птиц и деревьев, из памяти прошлого. Я решил записывать их регулярно.

 

В электричке

 

Ерофеева побудила написать «Москва-Петушки», поездка без билета. Контролёру, потребовавшему у него билет, Венечка предложил хлебнуть из горла вермута. И он хлебнул, отмерив пальцем стоимость билета. Как бы он сейчас описал путешествие в электричке?

Давно не ездил и вот Курский вокзал, описанный Венечкой в его бессмертных «Петушках…». Попал на экспресс. На входе проверяют билет. Внутри всё идеально чисто. У каждого своё место. Кондиционер. Никто не курит. Окна не открываются, в окна никто не бросает камни. Пять раз в минуту мимо проходит охранник. Опять контролёр в чистом, белом воротничке с электронным гаджетом в руке, внимательно проверяет билеты, просит показать и документы. Рассматривает фото, строго сверяет билет с занимаемым местом. Едем без остановок. Кто-то робко спрашивает, зачем дважды проверять билет? Вежливо отвечают. «Сначала проверяют через автомат, чтобы войти на платформу, потом, чтобы войти в вагон, потом чтобы сверить с занимаемым местом и льготными документами». М-да, Венечка, тут ты бы не проскочил. Сколько ж надо контролёров на такое дело? И у каждого контролёра свой охранник и свой вагон.

Буфет на колесиках. Две девушки везут огромную фуру, конечно, портвейна «Три семёрки» и «Хереса» и вымени тут нет, зато, Венечка, много другого интересного. Чай, кофе, мороженое. Тебе бы понравилось. Кондиционер овевал мою небитую физиономию. Охранник охранял меня, ходя между рядами, бдительно посматривая по обе стороны. Чистый туалет в головном вагоне с бумагой, краником с водой и мылом, ждал меня. Я расслаблялся и мечтал о новой жизни. И, как оказалось, напрасно.

Вот моя остановка. Но двери не открываются, бегу через весь вагон, там двери открыты. Опять надо пройти мимо контролёра. Одна дверь открывается на два вагона, создаётся долгожданная толкучка, люди толпятся и мешают друг другу выйти своей громоздкой поклажей. Недовольные голоса. Другая толпа, снаружи, жаждущая войти, мешает выйти. А почему все двери не открыть?

«Осторожно, двери закрываются» – сообщает в ответ бархатный голос сверху и меня, наконец, выталкивают из вагона-экспресса. Двери держат чьи-то сильные руки, толпа снаружи втискивается в вагон, но толпу тормозят контролёр в чистом белом воротничке и охранник в новой форме. Они проверяют билеты.

Венечка, прямо-таки слышу твой голос. «Москва-Петушки» – бессмертны!

Как только не обзывали эту «колбасную» электричку, сколько анекдотов про неё рассказано. – «Что такое: зелёное, стучит и колбасой пахнет? – Это электричка из Москвы едет».

Всю дорогу стояли на одной ноге. Трамбовались вплотную, селёдкой иваси. Преодолевали любые трудности. Но вот, колбасы вдоволь, электричек вдоволь. У каждого своё место. Но как без дефицита жить? И к чему тогда жить, если нет дефицита, если нет трудностей, если нечего преодолевать? И вот дефицит создан. Дефицит открытых дверей. Чтобы выйти из экспресса и не остаться в нём, надо сильно давить, наступать на ноги, а чтобы войти, надо держать двери со всей силой, несмотря на предупреждения, что «двери-то закрываются».

 

* * *

Поездка на местном автобусе не менее поучительна.

– Наличные не берём, – говорит водитель.

Если нет карточки, купить билет невозможно. Признак нехороший. Новый тоталитаризм.

Так и во многих театрах теперь можно купить билет только по интернету. Даже карточкой нельзя заплатить. Кассиры сокращены, как класс. Меня такой прогресс не только не радует – пугает.

– А какой карточкой?

Водитель молчит. Недоволен жутко. А чем, я не понимаю. Ещё вопрос:

– До остановки Мальцы доеду? – Ответ удивляет.

– Не знаю!

– Ну, вы остановки объявляете?

– Нет.

– И куда едете не знаете, стало быть.

Нехотя достаёт список остановок, упакованный в прозрачный файл.

– Да, есть такая остановка.

– Ну, вы меня предупредите, первый раз еду.

– Если не забуду.

Вот тебе сюрприз. Остановки не объявляются, а как узнать, где сойти?

Едем. Автобус полупустой. Ну, ясно, у всех машины. Начинаю задрёмывать. И вдруг женский голос: «Ваша следующая. Вы Мальцы спрашивали».

Водитель «забыл».

А если бы не эта отзывчивая женщина, куда бы я уехал? Невесть куды.

 

* * *

Мой автобус №36.

– Как узнать расписание? – спрашиваю женщину у автобусной остановки. Она кивает головой. Оказывается, расписание очень прочно прибито внутри остановки, под навесом. Фотографирую его. Вижу, что останавливается здесь и прямой автобус до Москвы. Радуюсь, что так можно доехать, прямым рейсом, но женщина объясняет, что это платный автобус. А мы можем бесплатно доехать и на автобусе, и на электричке. Вот значит, что! По социальной карте можно было проехать, а водитель не сказал. Турок какой-то.

Есть ещё 36 «к» то есть, «красный» – этот автобус подходит к остановке на минуту раньше расписания, забирает пассажиров. И рейсовый автобус «чёрный», следующий за ним, поэтому едет полупустой. На «красном» социальная карта не работает: надо платить сберкартой, наличные не берут и здесь. Водитель узбек. «Чёрный автобус» с неприветливым водителем, будешь неприветливым, если у тебя всех пассажиров забирают, снял с карточки 41 р., «красный» 64 р. Не садитесь в «красный», подождите минуту и будет «чёрный».

 

* * *

23 июня, вечер

 

Принёс из родника воду. 15 литров. Родниковой воды вдоволь. Пей, не жалей.

 

* * *

Новости не из газет

Магазин наш на перекрёстке дорог, одна в Мальцы, другая в Баранцево, третья в Раздолье, и ответвление идёт в «Русь» МИД, за стальные ворота без калитки, куда пеших не пускают.

Две дородные продавщицы из райцентра рассказывают новости, будто в Тамбове украинцы бьют русских. Родственники по телефону сообщают.

Прямо идут толпой и у встречных спрашивают, ты русский? И если ответишь – русский – бьют. И избитые русские лежат вдоль дороги, подняться не могут.

Говорят также, что трёх контрактников привезли, убили на войне. Все с Нового Быта. Похоронили в Старом Спасе. На новом участке кладбища.

Новый Быт. Небольшой поселок, две тысячи человек живёт. И три молодых парня убиты. Сколько же по России? Если посчитать в пропорции, ужаснёшься.

 

* * *

Пока тут живу, хожу по улицам разных Садовых товариществ. Иначе никуда не пройти, ни в церковь, ни в магазин, ни к реке. Сплошные коттеджи, на многие километры. Роскошь поражает. Версали, Виндзоры, одна улица называется – Швейцария, а может быть, это название квартала выбито на красивой табличке. Здесь всё с особым размахом, изыском устроено. Лужайки, гаражи, ворота автоматические, идеально подстриженные кусты, скульптуры, завезённые из советских скверов. Девушка с веслом и парень с собакой. Многотонные.

Я думаю, что явно не их детей привезли в гробах. Их дети, как и они сами, «поуехавшие». Их бессчётное количество, их больше, чем тех, кто готов Родину отстаивать. Режут «русню». А что же думают в коттеджах? Что думают в виллах? Что думают «поуехавшие»? Кому Россию оставляют? Я даже представляю, о чём они думают. Как поменять Тойоту на Ниссан, Ниссан на Чероки. Как укрепить забор. И где поставить сигнализацию.

Нет, не отгородишься от «Града», и сигнализация от ДРГ не спасёт.

 

* * *

Оказывается, я здесь не один, со мной в саду живёт ящерица. Её место у деревянного настила, в который она прячется. Ещё виноградная улитка огромных размеров, которую я чуть не раздавил в первый же день. Потом взял в руки, и мы посмотрели друг на друга. Муравьи. Чёрные, большие и маленькие. Стоило мне перевернуть чурбачок, как оказалось, что под ним и на нём сотни муравьишек. Бегают, суетятся, поднимают усики вверх, смотрят на меня. Ну, это – самые отважные. Положил чурбак сушиться на поленницу. Через минуту на нём никого. Все убежали по своим делам.

 

 

25 июня, суббота

 

Пионы, оказывается, закрываются на ночь, и довольно плотно сжимают лепестки, а утром при появлении солнца, прямо на глазах расправляются и показывают свои жёлтые тычинки, похожие на круглую швабру. И в них тут же устремляются крылатые насекомые. Видел осовидных мух, пчёл, и других крылатых, которые копошатся в тычинках, скрываются в них целиком, и сидят там, и живут там, и ползают там.

Пионы в саду

 

* * *

Дважды купался в реке. Вода тёплая. Река мелкая – Лопасня.

Шагомер подсчитал, что до Старого Спаса 4 тысячи шагов. На каждые восемь шагов произносится молитва Иисусова «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного». Восемь слов. Значит, выходит, за дорогу – 500 молитв. На всенощную иду и обратно – 1000 молитв, на литургию – 500 и обратно 500. Всего 2 тысячи.

 

* * *

Чиа-хуа-хуа лает на всех подряд. А собака больше похожа на крыску.

У России самый большой ядерный потенциал. Россия может уничтожить всё живое на земле не один раз. Надо бы повежливее разговаривать с такой страной. Не наскакивать на неё с лаем, претензиями, а тем более, угрозами.

Что такое иметь наибольшее число атомных боеголовок? Это не просто быть агрессивной и злобной. Это значит тратить огромные деньги на их содержание. Никакая страна не может себе этого позволить. Бюджет не позволяет. А мы можем.

Не будешь же ты, возвращаясь поздно домой и встретив на пути пьяного амбала, читать ему нотации и скандалить. Он же может приложить тебя. Не лучше ли обойти сторонкой опасного громилу? Нет, наскакивают, уверяя себя, что не посмеет ударить. Слону и дела нет до какой-то чиа-хуа-хуа, идёт своей дорогой, но случайно наступить и раздавить может, если она под ноги бросается. В сторонку господа, в сторонку. А призовут этого слона к ответу, станут разбирать, почему он такой большой, неуклюжий, не лучше ли его расчленить? Держитесь подальше, малявки, да не орите так, не тявкайте.

 

26 июня, воскресенье

 

Сегодня причащался. День всех святых, в земле российской просиявших.

Ем салаты. Очень жарко.

Постоял на могиле отца Кирилла, который учил меня читать по-церковнославянски. Особенно, разбирать титлы. Рыбин Кирилл Евгеньевич 20.02.1900 – 01.07.1984.

Могила протоиерея Кирилла в Старом Спасе

Упокой, Господи, протоиерея Кирилла.

Шесть вечера, а всё ещё жарко, главное, что ветерка нет. Душновато.

 

* * *

Отец Давид из церкви в Старом Спасе – очень интересный священник. Запоминает имя с одного раза, когда произносишь на исповеди. А на исповеди человек 50. Всех быстро пропустил, выслушивает внимательно, вопросов не задает. И когда подходишь к чаше, сам называет твоё имя. «Причащается раб Божий Лев, во оставление грехов и жизнь вечную».

День всех русских святых. В проповеди он сказал, что мы обращаемся к нашим святым «сродницы наши», то есть, – родственники наши. И, действительно, все русские – родственники. И в каждом роде есть свой святой, свой праведник.

 

* * *

Русский – это не этнос, а идеология. Русский – более, чем генетика, это ценности. Наша идеология – быть русским. Таким образом, Магомед Нурбагандов – русский.

Права человека, неотвратимость наказания – это не ценности, это условие жизни в современном обществе. Ценности то, за что жизнь отдаёшь. Так думал и Сент-Экзюпери. Запад подменил ценности условиями. И условия жизни – избирательное право, свободы личности стали ценностями. А ценностей не стало, вместо них счёт в банке.

 

* * *

Вечер, слышу отдалённый мотор, голос и какую-то птичку. Никакого дуновения, шевеления воздуха. Полный штиль, всё замерло, умерло, затаилось. И начинается вроде как вой пилы, очень далеко… через огромное пространство. Как интересны бывают далёкие звуки. Откуда они? Ещё Чехов слышал непонятные звуки, возникающие в воздухе. А источник их необъясним.

 

* * *

Лишу свой мозг всякой информации. Что будет с ним?

 

 

27 июня, понедельник

 

Меня разбудила кукушка. Подлетела к окну и стала куковать. А я подумал, что это кукуют наши ходики с боем и стал ждать боя, но боя всё не было. Бой у ходиков был тихий и надтреснутый. Сколько же время? – подумал я. И только после всех этих мыслей понял, что кукует настоящая кукушка, и она зачем-то разбудила меня, подлетев к окну, и навеяла мысли о деревянных ходиках, которых уже давно нет на свете. Четыре утра.

 

* * *

Ночи росистые и холодные. Укрываюсь с утра пледом. Это тем более примечательно по контрасту. Днём так жарко, что двинуть рукой лень. Зной, душно, никакого дуновения ветерка, никакого шевеления листвы, никакого колыхания травы. Ночью выпадает холодная роса и ёжишься от сырости.

Июнь. На закате

* * *

День короче. Ночи длиннее

 

Хотел посмотреть закат, но опоздал, солнце зашло. Увы, день теперь становится всё короче. Всё короче день. Эта фраза звучит щемяще. Всё мимолётно. Лето только началось, а день убавляется. Кажется, что только зима постоянна, неизбежна и неотвратима.

 

* * *

Дуб

 

Вчера пошёл искать дуб, о котором наслышан ещё в Москве.

Тропинка шла между дачными заборами. Сплошными заборами, без малейшей щёлочки, в два раза выше человеческого роста. Тропинка огибала заборы под разными углами, и однажды ей пришлось даже спуститься в овраг, но потом она взобралась повыше, ещё выше. Встретила ещё один забор слева, пошла вдоль забора справа – и наконец я увидел его. После мелколесья или, как его ещё называют, «дурнолесья» я увидел огромный дуб, обхватить его можно бы только сцепившись втроём или даже вчетвером. Лет двести он тут рос, не меньше. Дуб никому оказался не нужен, не попал ни на какую территорию. Он рос свободно, между заборами двух садовых товариществ. СНТ «Русь» МИД и СНТ «Приволье» – товарищество семей репрессированных.

Потомки репрессированных особо отличились в строительстве заборов. Заборы их вилл, коттеджей были сплошными, непроницаемыми, защищёнными сигнализаций и рыбьими глазками видеонаблюдения.

Но дуб не попал за забор. Остался на свободе, хотя место для свободы ему выделили немного. И хищно глядели на него с двух сторон два угла, два железных угла заборов. Один Мидовский, другой Гулаговский.

Дуб, казалось, тоже весь ощетинился навстречу. Его огромный ствол был покрыт толстенной, сморщенной корой, настоящей бронёй с глубокими бороздами. Каким-то образом на нём образовались и поперечные складки, какие бывают на лбу. А иногда казалось, что это щель его пасти, и он что-то готов ответить заборам и всем нам, приближающимся к нему. И эти несказанные слова должны быть такими же увесистыми, твёрдыми, морщинистыми, как и сам дуб.

Дуб говорит

 

* * *

Размер записи, оказывается, зависит от размера блокнота. Раньше у меня были маленькие, карманные блокноты. И я заметил, что на странице с ладонь величиной по две, а то и три записи. Два-три слова. Потом появились блокноты размером побольше, не клеёнчатые, а отрывные, с пружинками, на них записи намного длиннее. Каким-то образом мысль сама подстраивается под форму материала, на котором она должна запечатлеться.

Например, запись в маленьком блокноте. «На траве с утра лежит туман». В большом блокноте то же самое, но на всю страницу. «Туман прикрыл траву белым неровным, лохматым саваном. Солнце встаёт и туман тает, кусок за куском исчезает и покрывает зелень росой» … И далее на несколько страниц.

Так на большом заборе пишут крупно три буквы, а на скамейке совсем мелко и малозаметно вырезают то же самое.

 

* * *

Сено пахнет только вечером, после заката. Почему, не знаю. Это запах приятный, запах конца трудового дня, знаком мне с детства. От него веет умиротворением. Можно отдохнуть, все дела позади. Ты свободен.

 

* * *

– Тебе хоть платят за это?

Я соврал, что платят.

(речь о писательстве)

 

* * *

На самом деле, платят, но так мало, что получать этот гонорар себе в убыток. От правительства Москвы я получаю надбавку к пенсии 11 тысяч, чтобы сравнять мою пенсию с минимальной 21 тысяча. Если я получу, допустим, 10 тысяч гонорар, то пенсионный фонд, Собес вычтет у меня надбавку, потому что я буду считаться работающим пенсионером. Лучше вообще не получать, а если получать, то значительно больше, чем 11 тысяч.

Однажды мне сказали, что не будут записывать мои паспортные данные, просто отдадут гонорар – и я только распишусь. Всё равно узнали откуда-то в Собесе. Целое разбирательство вышло. Пришлось писать объяснительную, извиняться, что я «работающий пенсионер». Пишу рассказы.

 

* * *

Роса очень обильная. И главное, не ожидаешь её. Днём ходил тут много раз, изнывая от жары, мечтая о прохладе, обливании, омовении. А сейчас утро – и стоит шагнуть по траве, как все ноги по колено мокрые, словно встал в ручей.

 

* * *

Здесь нет соловьёв, хотя леса обширные, места безлюдные. В Москве я слышал в этом году соловьёв в парке Кузьминском. Сразу три пели рядом друг с другом. Соловьиная спевка. Слышал и на Тверском бульваре, среди гула машин, возле Литинститута. А здесь, за городом, им намного удобнее жить и петь. Никто не потревожит. Но соловьёв нет.

– Я и в прошлом году не слышала, – говорит соседка. – Если услышите, скажите мне.

Наверное, соловьи прилетают на то место, где родились, и им неважно, что это место уже занято и застроено. Пока есть хоть одно деревце, они слетают, садятся и поют.

И возле памятника Пушкину в этом году слышал соловья.

 

* * *

Чеховские места. До Мелихово 10 км. Чехов в Мелихово, где он семь лет прожил, писал по ночам. Днём не давали, шумно было, гости, дела, в которые он по уши влез. Врачебная практика, земство, перепись населения, эпидемия холеры. Основал три школы и посещал их. Построил пожарную каланчу, вырыл два пруда. Это далеко не полный список дел. Приезжали писатели, друзья, с Левитаном охотился на вальдшнепов, корреспонденция, телеграммы доставлялись ежедневно из Серпухова. В Лопасне почтового отделения не было. Чехов учредил в этом привокзальном городке почту.

Барельев Чехову на станции г. Чехова

«Чайка», «В овраге», «Мужики», «Студент» … много другого успел тут написать…

Странно, счастливые были дни, а ни одного доброго слова о деревне, о природе не сказал. Всё грязь, неустроица, невежество, мрак, беспросветность.

Вроде бы и луна вышла вовремя и все сидят на свежем воздухе. И люди всё интеллигентные. Но нет. Сыро. И люди не желают добра друг другу. Зависть.

Все хотят бежать из деревни. Да не все могут. Сорин мечтал всю жизнь жить в городе, а «остаток дней приходится жить в деревне». Единственно, что возможно тут «думающему» человеку, так это застрелиться. И Треплев стреляется. Потому что нет выхода из беспросветности. А почему не поехать в Москву, вслед за «тремя сёстрами»? Денег нет, никто не ждёт.

Вспоминается, заученное наизусть из «Студента»: «Точно такой ветер дул при Рюрике и при Иване Грозном, и при Петре, и при них была точно такая же лютая бедность, голод, такая же пустыня кругом, мрак. Чувство гнёта…»

«Чернуха», как она есть. Телефон в Управе не работал, потому что в нём завелись тараканы и клопы, – пишет Чехов.

– Как же мы теперь без телефона? – Спросил урядник, хотя пользоваться телефоном не умел.

Во всём тогда надо было видеть плохое. Попробовал бы описать Чехов радости жизни на природе, а они были. Радости крестьянского труда, а они были. Его бы просто не стали печатать.

Достоевский, когда вышел из каторги и ссылки, то принёс с собой две повести «Село Степанчиково…» и «Дядюшкин сон». Но их никто не хотел печатать. «Современник» отверг. В повестях немного, в нескольких словах, и всё же благодушно описывалась крестьянская жизнь. А надо было показать «страдания народные». На то оно и есть «революционно-демократическое» направление. От реализма далеко. Одна тенденция.

А сейчас бедность незаметна, она всегда незаметна, у всех машины, все стремятся жить за городом, а в Москву только наезжают. Из своих участков устраивают произведения садово-паркового искусства и воплощают чудеса архитектурной мысли. Все стали баре, но не дворяне. Дворяне отечеству служили, не себе самому.

 

* * *

Вечер.

Кормил рыбок в пруду. Налетали большими стайками, все маленькие, ни одной большой. И никто их не разогнал, значит ни щук, ни окуней нет в пруду.

Всё, попробую. Заснуть. Ничего толком сегодня не написал.

 

Сено

Здесь всюду валяется сено. Скошены обочины дорог, а сено не убрано. Скошено не для скота. Никто не держит скотину. Никто во всей округе не продаёт молочко. И сено валяется под ногами, путается под ногами, втаптывается в пыль и грязь. Оно всюду. На приусадебных участках всё аккуратно скошено, а трава выброшена за забор. Сено на свалках, а не в копенках и одоньях. И все жалуются, что некуда траву девать. Она всем мешает.

Не предполагал, что доживу до такого времени. В моём детстве и юности сено ценилось дороже золота. Его невозможно было купить. Оно всем было нужно. Конечно, потому, что у всех был скот. Коровы, кони, овцы, козы, свиньи, куры, гуси, индюки. Перечисляю, чтобы самому себе напомнить об этих исчезающих диковинных домашних существах. Остались одни собаки. И они бестолково лают, даже кусаются, не слушаются своих одичавших хозяев. И не едят сено.

Я помню, что скашивалось всё, до травинки. Я сам же косил. Все опушечки, все перелесочки, все полянки. Сено сушилось и свозилось на сеновалы, в амбары, заготавливалось на зиму. Хорошо помню, как я в деревне Ахромово сказал соседу, что он может себе брать клочочек покоса площадью с мою комнатку нынешнюю. Как он благодарил. Сразу же взял косу и скосил траву. Этот клочочек всегда был спорным и остался за нами. А в 90-е перешёл к соседу Онисиму 1925 года рождения. А теперь ни Онисима, ни нашей деревни нет на свете.

Хожу по дорогам, мимо бешено мчатся машины, по дорожкам и тропинкам и всюду на обочинах скошенная трава. Косят не косами, а сенокосилками разнообразной конструкции. И всюду остаётся сено. Оно одурманивающе пахнет. Особенно вечерами. Напоминает прежнюю жизнь. И никому не нужно. И всем мешает.

 

 

Вторник, 28 июня

Зелёное окно

Моё окно полно зелени. Большой прямоугольник в стене, то есть – окно – совершенно зелёное. Не видно ни неба, ни земли, ни домов, ни людей. Сплошная зелёная стена. И на дальнем плане зелень. И эта зелёная стена не просто закрашена большими мазками, она вся из мелких листиков.

 

Певец асфальта и арматуры

Лимонов не описал ни одного кустика. Только асфальт и вагины. Описание природы для него юродство. Подражание классической русской литературе. Чем дальше от неё, тем он ярче. Конечно, описывать природу после Тургенева, Чехова, Паустовского – это в какой-то мере юродство. Намеренно показываешь свою беспомощность. Наверное, в этом тоже есть смысл – признаться, что мы не знаем названия ни одной травинки, ни одной птички, ни одной бабочки. Как далеко ушёл человек от природы. Ни пташек, ни стрекозок, ни закатов, ни восходов, и тем более, пионов и сирени, описать не в состоянии.

 

* * *

Старый Спас – это хутор с погостом, – кладбищенская церковь, которая никогда не закрывалась. Редкое место, окружённое рекой Лопаснёй, хутор стоит как бы на полуострове. Пройти к нему можно было только через мост. С другой стороны болото. Но мост разрушили, сорвали настил, остались только балки. Поэтому редко кто отваживался переходить на другую сторону. Только прихожане. Москвичи пронюхали это волшебное место, стали ездить на службы, оставались ночевать. И я заезжал сюда в 1976 году. Рядом с церковью была церковно-приходская школа. Большое, двухэтажное здание, совершенно разорённое. Не фашистами, свои разорили.

Вид на Давидову пустынь

Рядом, через речку – Давидова пустынь, на высоком взгорке. Но в монастыре не крестят, не венчают и не учат. Всё это ложится на приход. В Старом Спасе с 16-го века венчали, крестили, отпевали, а с 19-го века и учили в церковно-приходской школе. Мне довелось встречаться с человеком, который учился в ней.

Мы приезжали сюда всей ватагой. Художник, иконописец Андрей Столяров. Фотограф Игорь Ноткин, театровед Мария Оникова, поэт Борис Шалманов, поэт Сергей Бычков, регент Валера Суслин. Конечно, мы слушали проповеди Отца Всеволода Шпиллера, ректора Московской Духовной семинарии, ездили к отцу Александру Меню, Дмитрию Дудко. Однако ничто не могло сравниться с дореволюционными батюшками, с людьми дореволюционного образования. Служил здесь тогда отец Кирилл Рыбин, 1900 года рождения. Он пускал нас на колокольню звонить, и мы освоили «трезвон». Допускал на клирос петь, мы освоили «гласы», давал читать Апостола, одевал избранных в старинные стихари 18-го века. И эти службы были, конечно, незабываемы. Тот, кто хоть раз одевал стихарь и выходил с амвона на середину храма читать шестопсалмие, навсегда стал другим человеком. Перед этим все комсомольские проповеди и приём в комсомол в Горках или музее Ленина превращались в ничто.

Колокольня Давидовой пустыни

Вот здесь я и познакомился с ним, учеником церковно-приходской школы, разрушенной до основания. Забыл его имя. Он всю жизнь работал в совхозе. Но детство в ЦПШ и как он пел в хоре Давидовой пустыни, не забыл. Монастырь окончательно закрыли в 1929 году, а потом и разорили. Всё советское прошло мимо, схлынуло, а эти знания остались. И он нас учил чинопоследованию службы, а однажды обучил Десяти Заповедям. Забавно, что мы, читавшие догматическое богословие святых отцов, слушавшие проповеди отца Антония Блюма, в службе плохо ориентировались, и даже заповеди знали неотчётливо.

– Аз есмь Господь Бог твой, да не будут тебе бози иные, разве мене, – изрек он там торжественно.

А мы спорили, какая заповедь первая: «не убий, не укради, чти родителей своих. Или не сотвори себе кумира».

Конечно, никакого настоящего образования у нас не было. Мы росли словно сорняки. И мы дивились учёности колхозника, закончившего два класса ЦПШ.

 

* * *

Бедные люди

И те, кто мне сдал садовый домик, и соседи удивляются безмерно, что у меня в моём возрасте нет машины.

– Сломалась? – спрашивают.

Я как бы неопределённо так киваю головой. Не рассказывать же им, что за веру в Бога я лежал в психушке, обкалывался аминазином, потом скрывался от КГБ, работал сторожем 6 лет, дворником 10 лет. И часто мне не удавалось найти пятачок на метро. Приходилось просить у прохожих. Все они – обычные советские люди, обогатившиеся в новое время – вряд ли поймут мою жизнь.

Но не все же богатые. Я искал здесь подобных себе и нашёл. Нашёл тех, кто живёт на одну пенсию. Нашёл в церкви Старый Спас. Для них возле церкви разбит целый огород. Кусты крыжовника и смородины, с которых они могут себе рвать ягодки. Ухаживают за огородом всем приходом. Необычно, прямо возле церковных стен – огород для бедноты. Такого нигде не встретишь. А тут позаботились.

Им и приехать сюда трудно. Идти через мостик, через речку далеко. Какой-то состоятельный человек купил автобус и возил их на службы. Так они на него молились… Да, умер тот человек. Ковыляют пешком теперь.

 

* * *

Сгрёб сена, высушил, сделал большой стог под деревьями. Сегодня лежал в стогу и смотрел на небо. И наблюдал, как идут тучки по небу. И как тают тучки. С детства не замечал, что тучки на небе тают. Исчезают белёсые пятнышки-барашки в голубизне. Это, наверное, к хорошей погоде. Или, вообще, к чему-то очень хорошему в жизни.

 

* * *

Купался в Лопасне. Это очень приятно. Вода легкая, теплая, течение быстрое. Дно твёрдое. Весь ил уносит стремнина. «Берега кудрявые» – как писал Чехов. На самом деле к берегу не подойти, берега завалены буреломом. Лопасню можно увидеть только с моста. Неделю шли дожди, и река стала полноводной, прямо-таки настоящая, всамделишная, бурная река.

 

* * *

Собаки лают отовсюду. Хозяев не слушаются. У меня портится настроение от этого.

Собак спускают с поводков, и они бегаю самостоятельно. И лают на прохожих. Вчера собаку по кличке Лада, запомнилось надолго, спустили с поводка побегать в поле. И она убежала. Её звали в два голоса полчаса. Она не откликалась. Наконец, вдвоём поймали. Опять посадили на поводок. В чём удовольствие?

 

* * *

Когда-то это был тайный дневник, я поверял ему сердечные тайны. Я думал о какой-то там Людмиле или Лене неотступно. И считал, что это нечто особенно ценное – думать о них. И думал о них вместо того, чтобы думать об экзаменах, уроках. Боялся даже на минуту отвлечься от мысли о ней. Сколько времени потерял напрасно. И всё равно отвлекался. И даже забывал.

 

* * *

Сегодня пошёл купаться в деревню Баранцево. И нашёл в купальне целую компанию молодёжи призывного возраста. С удочками, мангалом, вином, пикником, девушками и молодёжными разборками. Что девушки, что мальчики, все говорили исключительно матом. Я подумал, что какие-нибудь местные, деревенские маргиналы.

Потом оказалось, что у каждого по крутой машине. Мажоры! Но место выбрали крайне неудачное. Пришли дети купаться и их скандал смолк и стих, потому что детские голоса куда звонче и веселее.

 

* * *

Я живу не в саду, а в лесу. Участок засажен краснокорыми соснами. И они уже совсем большие.

Не знаю, что будет, если они совсем разрастутся, могут и дом вытеснить.

 

* * *

29 июня, среда

 

Когда нет никакой информации, то начинают одолевать помыслы. Монашеское делание очень хорошо знает, что это такое и до чего они могут человека довести, измучить, избить до полусмерти. И вот ко мне помыслы явились. Не великие мысли, которые рождает одиночество и размышления, а губительные помыслы. От них очень трудно избавиться. И первое, что сразу нападает, это мысль о бессмысленности твоего существования и всех твоих дел. Ты никому не нужен и всё, что ты делаешь, никому не нужно и напрасно. И выход один – пойти в магазин за бутылкой.

Нектарий Афонский жил в уединённом месте, куда трудно было добраться. Когда к нему всё-таки добирались туристы-паломники, то недоумевали, что он тут делает, а Нектарий отвечал, что он поставлен следить за муравьями, чтобы они не дрались друг с другом, а дружно благоустраивали свои муравейники.

А другой старец отвечал, что вот так же и Ной – тюкал топориком, строил Ковчег, а люди ходили вокруг, крутили пальцем у виска: что делает старик, совсем спятил. Корабль на горе, вдали от воды строит. И какой нелепый. А ведь все умные погибли, один юродивый Ной и остался.

 

* * *

Кстати, о муравьях. Блок написал «Соловьиный сад», а здесь «муравьиный сад». Муравьи всюду, хотя на первый взгляд и незаметны. Но когда случайно прижмёшь муравьишку, и он укусит, то боль жгучая. Заметишь поневоле. Муравьи залезли в ноутбук. Муравьям понравилась куча сена, на которой я валяюсь, и они осваивают её.

 

* * *

Конечно, если оценить итоги прожитой жизни, то расплачешься, впадёшь в уныние. Леонид Леонов звонил Владимиру Солоухину, просил: «Куплю оптимизма, за любые деньги!» Считалось, что Солоухин полон жизнелюбия и оптимизма. А Солоухин отвечал: «А где взять? Сам бы купил, да никто не продаёт».

 

* * *

Так вот, о невежестве крестьян вся прогрессивная революционно-демократическая русская литература лгала. Крестьяне-то знали истинного Бога. «Аз есмь Господь Бог твой, да не будут тебе бози иные, разве мене». Первая заповедь. А вот интеллигенция не знала и поэтому глумилась, и творила других божков и кумиров.

Хорошо помню, знаменитая «Литературная газета», научный отдел, в 1995 году собирает конференцию по учению Сан Мюн Муна, публикует итоги выступлений на разворот. И выясняется, что все доктора философии, приглашённые к участию в конференции, совершенные невежи. То есть авторитетная в прошлом газета, газета интеллигенции становится распространителем злостных лжеучений, деструктивных учений тоталитарных сект. И сейчас, когда вспоминаю эти страницы, просто ужас нападает.

Сан Мюн Мун пишет в своей книге, что Христос не смог выполнить свою миссию, и теперь эта миссия лежит на нём самом. То есть этот самозванец, Сан Мюн Мун – и есть антихрист. Сам признался. Не тот, конечно, который придёт в конце времён, а один из многих антихристов, наводнивших нашу страну.

Нет, газета не извинилась, не опровергла своё лжеучение. Так и продолжает существовать и наводнять нашу страну измышлениями.

Аум Синрикё, ещё один антихрист, захвативший в роковые 90-е годы наше телевидение. Не православным предоставили вещание, нет, посчитали, что православие – устаревшее учение, дали возможность проповедовать самым «передовым», ядовитым учениям, чтобы они захватили умы. По невежеству своему, по невежеству государственных деятелей, по невежеству телевизионного начальства. Всегда вспоминаю выпускника ЦПШ (церковно-приходской школы), который оказался намного просвещённее Министерства Просвещения и Культуры, и Науки всех, вместе взятых.

Аз есьм господь Бог твой! Не сотвори себе кумира!

Неграмотная бабушка, перекрестившаяся на образа, оказалась гораздо умнее, истиннее, чем все наши учёные, написавшие мегатонны книг по марксизму-ленинизму и приведшие страну в лапы к Аум Синрикё, Сан Мюн Муну и подобным умственным извергам.

 

* * *

Тишина природы – это совсем не тишина одинокой квартиры, от которой в ушах звенит. Тишина природы всегда звучит. Пусть и неслышно, если это безветренная ночь, но звучит. Это и есть музыка, инструмент. Всё существующее звучит. Всё является инструментом.

Вечереет русское поле…

* * *

Тарковский сумел внести в кино природу. Природа в его фильмах – главное действующее лицо. Природа несёт смысл. Природа даёт разгадку в «Солярисе». Шелест листвы, звон ручья, вихрь в поле, огонь пожаров. Вот главные персонажи его фильмов.

 

* * *

Помыслы сильно огорчают, нападают и омрачают душу. Спасают утренние и вечерние молитвы. Мы говорим «избави нас от всякого искушения», «от волка мысленного, тайно во удесех действующего», «и очисти меня от всякия скверны плоти и духа и дай мне бодренным сердцем всю настоящего сего жития нощь прейти», «да не падше и обленившася, но бодрствующе в делание обрящемся готови».

Какой смысл в самоубийстве Треплева? Да никакого. Просто минутная слабость. Из этого не следует, что надо переустраивать Россию, творить в ней беспорядок и перевороты.

Жил бы дальше, писал, стал бы издаваться широко, стал бы богатым и забыл бы совершенно о своих покушениях. И Горький же стрелялся, едва выжил. А сколько потом написал.

 

* * *

Просто Чехов был неверующим человеком. «Скушно на этом свете, господа». Вот вывод, итог его творчества. А я отвечаю, не без ёрничества, что «жить стало лучше, жить стало веселее».

 

* * *

Прилетела большая птица величиной с сороку с большими, мохнатыми синими крыльями. Синяя птица, да и только. У неё в крыльях красивая сине-лазоревая вставка. Она и вчера прилетала. У птицы противный голос. Нельзя назвать это пением. Скрипучий, громкий голос, она перекликается с другими синими птицами. Их целая стая, они быстро перелетают с ветки на ветку, недолго задерживаются. Снимаю их на видео. Что-то получается и запечатлеть, но неотчётливо. Покажу в обществе любителей птиц на фейсбуке, они разберутся, кто это тут летает у меня.

Однажды это сообщество уже помогло мне. Я снял какую-то птичку, залетевшую на лоджию и сидевшую целый час. Удивительно маленькая, смешная. Оказалось, что самая маленькая обитательница наших лесов – красноголовый королёк.

 

* * *

У сосен на моём участке нижние ветки отсохли. Я стал их отрубать топориком. Наберу побольше, разожгу вечером костерок, напеку картошки.

 

* * *

Я ставлю вёдра с водой на солнце. Вода разогрелась сегодня градусов до сорока. Точно – теплее человеческого тела. И я обливаюсь ей в полдень и ещё несколько раз за день.

Моя подруга Татьяна Габрилянц из Лос-Анджелеса наставляла меня, что микроволновками ни в коем случае нельзя пользоваться. А я как раз впервые в жизни купил микроволновку. «Они убивают еду, делая её непригодной к пище. Убивают всё на клеточном уровне. И вся Япония выбросила давно микроволновки из своей жизни» – так наставляла она меня. Сама она питается редкими целебными травами, которые собственноручно выращивает у себя дома.

Расскажу ей при случае, как я питаюсь энергией солнца.

 

* * *

Смотрю в зелёный квадрат своего окна. Это лучше, чем смотреть в «чёрный квадрат». Хорошо назвать книгу «Зелёный квадрат» – в смысле, что это окно в природу.

 

* * *

Шёл из леса, чтобы что-то записать, пришедшее на ум. Дошёл до ноута и…забыл.

Грандиозен, конечно, Розанов, открыл новую форму литературы. И никто за ним не последовал, а, казалось бы, чего проще, записывай все, что происходит, минута за минутой.

 

* * *

Кстати, был такой учёный, биолог, «Плюшкин времени». Он учитывал каждую секунду своей жизни. Сколько времени тратится на одевание, сколько времени тратится на умывание. И он оставил после себя многотомные отчёты о потраченном и не «утраченном» времени, документируя поездки билетами, выступления программками. Хронометрируя сон, обеды, все передвижения, лекции, занятия. В конце концов оказалось, что на собственное творчество остаётся времени совсем мало, ничтожно мало по сравнению с другими занятиями.

 

* * *

Ноги на солнышке, а голова в тени. Сижу в очень удобном кресле, две его ручки изогнуты буквой П, положенной горизонтально. Одна длинная палочка буквы – это подлокотник, а вторая стоит на земле, опорная, так что можно покачиваться.

 

* * *

Видел маленькие зелёные землянички. Целая гроздь на одной веточке.

 

* * *

Мать сыра земля. Четвертый день безоблачное небо. Солнце невыносимо печёт. Ложусь на траву в тени и всей кожей чувствую сырость земли. И говорю ей: «Мать сыра земля». И припадаю всем телом.

 

* * *

Если сосны на участке вырастут ещё, но от них нельзя будет избавиться. Если спилить, то раздавят дом, постройки.

 

* * *

Июнь быстротекущий. Июнь юный. Лето быстролетное. Лето улетающее.

 

* * *

Всё что написано Лимоновым – по сути, дневник. Но есть у него ещё и «тайный дневник» – «Записки неудачника», где он записывает «тайное», «сокровенное». Например, что ему нравится душить девушек. Он от этого испытывает наслаждение и даже оргазм. Можно подлавливать себя на такого рода мимолётных мыслях. Нравится прихлопнуть муху, оторвать ноги у комара, выдёргивать пинцетом волосики. Но это ли сокровенное? Совсем нет. Скорее, постыдное. Нужно ли его фиксировать, описывать, интересоваться? Мало ли что в нас. Давно известно, что человек – сосуд греха. В нём все мыслимые грехи. Труднее найти как раз что-то хорошее, зацепиться за это, увеличивать это.

 

* * *

Посидел в кресле 15 минут. Голова в тени, ноги на солнце. Солнышко нагрело ноги, колени, потом добралось до пуза. Ползёт по моему телу выше, грудь, предплечья, уже совсем жарко, отодвигаюсь, опять отодвигаюсь, а оно всё наступает и наступает. Не успеваю менять положение кресла. Как быстро движется солнце, как мимолётен день. И я ухожу в тень.

 

* * *

Интересно, придушил Лимонов кого-нибудь, или своё открытие оставил без применения.

 

* * *

Максим Блох – поэт. Внезапно умерший лет 7 назад от инфаркта. Его ценил Юрий Кублановский. Ничего не издано.

Ирина Смирнитская – его жена, красавица, поэт и драматург, сотрудница Генриха Сапгира, тоже умерла, лет двадцать назад.

Думал о них.

 

* * *

Нашёл в лесу два белых и одну сыроежку. Тут же пожарил и съел с картошкой и луком.

 

* * *

Перестал записывать мысли и стал их говорить вслух. И говорил с полчаса, пока не опомнился. Рассказал сам себе о встречах с Сергеем Чудаковым. Вот нелепо говорить с самим собой.

 

* * *

Заблудился в лесу. Вышел к какому-то очередному забору, по запаху понял, что это ферма, а не дачные участки. По всей видимости, то есть по запаху, разводят свиней.

 

* * *

Шёл через большое поле. Трава скошена, но не убрана и уже сгнила внизу.

 

* * *

Видел сверкающий на солнце, золотой купол Давидовой пустыни. Его и Чехов видел и восхищался красотой этого места. Показывал гостям.

 

3 комментария на «“ПРОЩАЙ, ИЮНЬ МИМОЛЁТНЫЙ”»

  1. “Чехов был неверующим человеком”. Но при этом был Чеховым. Алабин верующий. Лоб разбил о свою веру. Но Чеховым он точно никогда не станет.

  2. Совершенно верно, не станет Чеховым, а так же Блоком, Ерофеевым, Лимоновым и Достоевским, больше того, не станет улиткой, стогом сена, и облачком… ничем из того что он описал. Останется самим собой, хоть лоб расшибет.

  3. Как хорошо дышится и пишется Льву Николаевичу на природе (Я про Алабина Л.Н.) Легко, весело, спокойно! Записки в его Дневнике полны юмора, приподнятого настроения, пронизаны светом и радостью. Мысли текут, словно ручеёк журчит в лесу, ложатся на бумагу. Сегодня – солнце, жара, завтра – утренняя прохлада и роса. Плывут и тают облака, слышны таинственные звуки в ночной тишине, чудесно пахнет скошенной травой, звучит Иисусова молитва в дороге, идёт причастие в сельском храме. Вдалике виднеется река, Давидова Пустынь… Благодать!
    Затронуты в Дневнике и серьёзные темы: Лимонов, Чехов, война, разделённость нашего общества, в том числе и высокими заборами, наши враги, старающиеся укусить нас побольнее, а если не получается, хотя бы полаять погромче. Эти темы именно только затронуты, профессионально, но без надрыва. Гармония во всём!
    Друзья, выезжайте почаще на природу! Она согревает и размегчает самые холодные и черствые сердца!
    Хочется быть умным и добрым!
    Татьяна Шабанова

Добавить комментарий для читатель Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован.