Пугающая современность
Рубрика в газете: На рознь и раскол, № 2020 / 42, 12.11.2020, автор: Андрей РУДАЛЁВ (г. СЕВЕРОДВИНСК, Архангельская обл.)
Ситуация в литературе сейчас напоминает перестроечные времена, когда хлынул поток возвращённой, эмигрантской, диссидентской литературы, когда современность оказалась отодвинутой на задний план, при том, что происходили в ней, на самом деле, грандиозные процессы.
Речь идёт о той самой современности, которая заметно проигрывает, в том числе, бесконечным играм в исторический бисер. В своё время Роман Сенчин выступил со статьёй «Новые реалисты уходят в историю», я с ним дискутировал, не хотел соглашаться, но теперь всё очевиднее, что наша современная литература очень сильно напоминает приснопамятную супругу библейского Лота, превратившуюся в соляной столб. Вот и мы оглядываемся, а чтобы сподручнее было, то и вообще голову развернули практически на 180 градусов. Так и идём или пытаемся, или делаем вид.
Разговоров о современности либо пугаются, либо делают их конъюнктурными. Причём, пугаются даже не сами литераторы, а литсообщество, формирующее пресловутые тренды. Тут действует давний оберег: «Кабы чего не вышло». Можно вспомнить историю с романом «Елтышевы» того же Романа Сенчина.
Десять лет назад эта книга была в финале всех крупных литературных премий, жюри отмечало, расхваливало её, но в итоге голоса отдавались другим. «Нацбест» тогда выбрал книгу воспоминаний «Крещёные крестами» Эдуарда Кочергина, а «Букер» – «Время женщин» Елены Чижовой.
По итогам Нацбеста я писал, что «практически все члены жюри говорили о депрессухе, о беспросветности, которой пропитаны книги премиального шорта. При этом удивительная аномалия: многие из вершителей судьбы десятого «Нацбеста» отвешивали реверансы роману «Елтышевы». Кто-то даже считал, что уж эта книга точно победит. Но при этом делали свою окончательную ставку на другого претендента. И вообще, удивительная ситуация, когда решающий голос остался за Константином Тублиным: он назвал «Елтышевы» лучшей книгой короткого списка, но проголосовал за другую…
Тогда же бегло рассуждал по поводу того, отчего прошлое становится более выигрышным по сравнению с современностью: «Прошлое безобидно, с ним можно поиграть и интерпретировать, а при желании и обличать, что есть духу. Автобиографическое прошлое – страстно, проникновенно, оно не может быть прохладным. Сенчин же – наше настоящее, в которое никто не любит вглядываться. Это персонифицированный страх. Лучше убрать взгляд, потупить взор, пройти убыстрённым шагом и начать рассуждать о чём-то другом, а иначе это настоящее поглотит. Это именно та, пропасть, которая начинает вглядываться в тебя…». Отметил и то, что «литература в глазах читателя уходит на второй план и многим выигрышнее на её фоне остаётся «человеческий документ». Книги биографического жанра на «Нацбест» не номинируются после Дмитрия Быкова, но в этот раз победило нечто близкое – верх взяли мемуары. Это и было ноу-хау нового премиального сезона. Исходя из чего, Майя Кучерская уже говорит, что этот прецедент поставил «диагноз» современной отечественной литературе, в которой «мемуары получаются крепче, глубже, смелей романов»».
За десятилетие ситуация ничуть не изменилась. От современности бегут, не исключено, что всё из-за того же страха и непонимания её. Причём, не только литсообщество, но и читатель, который традиционно воспринимает её за низкий штиль.
Нельзя сказать, что нет художественных текстов о современности, но они задвигаются. Либо не замечаются (к примеру, сейчас прочёл отличную книгу Бориса Екимова «Осень в Задонье». Кто-то о ней говорит?), либо помещаются в резервацию серии (например, серия «Актуальный роман»). Поэтому и авторы переориентируются с современности на историю. Дрейфуют в сторону того, что востребовано и в тоже время получают легальное право на простор вымысла. Показательные примеры: Андрей Рубанов, Михаил Гиголашвили, Виктор Ремизов.
Без современности, само собой, в литературе невозможно. Иначе, зачем она и вовсе нужна, такая литература? С «картой будня» научились «работать», вернее, форматировать в определённом идеологическом ключе. Практически по заветам современной «кассандры» Дмитрия Быкова. Он, например, в своём романе «Июнь» пишет не столько о предвоенном времени, сколько об отечественной инерции: её обречённости на катаклизмы, «невыносимое существование». По Быкову, субстанциональным свойством русской истории является накопление греха, которое периодически приводит к большой крови. Таково ныне магистральное русло и прогрессивное ложе, в которое укладывается литература.
Отсюда и возникает понятие конъюнктуры в разговоре о современности, которая представляет определённый вариант общественного договора. Недавно услышал поразительную мысль-сетование, дескать, если бы автор писал в либеральном ключе, то он лучше бы продвинулся на литпоприще, и его книги стали бы более заметными. Живее живых всё то же противопоставление магистрального и маргинального, где первое – всегда прогрессивное, не лакированная правда о действительности, будто выводящая отечественную культуру из изоляции и своего тоталитарного заточения.
Всё это напоминает рассуждения Олега Павлова в давнем эссе «Остановленное время».
«Остановленное время», по Павлову, – образ девяностых. Писатель отмечал, что «социальная тематика вообще уходит из художественной литературы в детективы». Возможно, за всем этим попросту была скрыта игра в прятки с реальностью, шокированность ею. Этакая попытка выстраивания алиби для тех же литераторов, которые были оглушены новыми реалиями, у которых не хватило ни смелости, ни отваги, ни решимости их осмыслить и правдиво представить в художественной прозе.
В том, что проза обошла стороной реальные сюжеты времени и увлеклась вымыслом, Павлов видел проявление недоверия к реальности. В ней меньше подлинности, чем в игре и вымысле.
В «Остановленном времени» есть любопытное замечание относительно лицемерия по отношению к взвихрённой в девяностые реальности: «Трагическое звучание в девяностых воспринималось как социальный протест – но неприлично «протестовать» после официально обретённой всем нашим обществом «свободы». Нужно лицемерить, что «жить стало лучше, жить стало веселее», хотя сегодня строят жизнь на угнетении одних людей другими, а в России нового века это мало кого мучает, мало кому за это стыдно и совестно». Поэтому «лучше заткнуть рот, запечатать сургучом, принять обет молчания, чтобы не делаться за это ответственным всем обществом». Павлов пишет, что подобное лицемерие проявлялось и в литературе: «В девяностых отсылали поучиться морали в газету «Завтра» или выносили вердикт «чернуха». На исходе десятилетия поучали уже с лицемерным благочестием святош и требовали создавать «позитивные» произведения о жизни – а не те, что «очерняют действительность»».
Литература в «замечательные» девяностые не смогла осмыслить реалии, так как существовал договор на лицемерие. Он требовал не осрамить завоевания демократии. Причина отсутствия пресловутой временной дистанции для осмысления – вторична. То, что выбивалось из этих договорных отношений, называлось чернухой. Этот договор явил постмодерн, тучи которого в своё время разогнал «новый реализм».
Если в девяностые стремились не очернять завоевания демократии, то теперь магистральный вектор – обличать за отход и предательство этих самых завоеваний. Отсюда и формат разговора о современности в литературе скатывается в подобие тенденциозной журналистики и идеологически выверенной по левиафанным лекалам публицистической колонки (например, книга «Текст» Дмитрия Глуховского, романы Гузель Яхиной. Вообще примеров подобного рода – бесконечное количество). Что и выстраивает конвейер производства одноразовой литературы.
Откуда здесь быть разговору о будущем, которое может быть представлено разве что в формате альтернативной истории (Елена Чижова «Китаист») или постапокалиптического пейзажа (Эдуард Веркин «Остров Сахалин»)? Остаётся бежать от таких перспектив в то же прошлое, в его «кружки» по интересам.
Существует и проблема жанра. Писать о современности в формате романа – моветон, будто бы не тот материал. Превалирует скепсис и нигилизм по отношению к окружающей нас действительности. Не то, что на эпос, но и на роман она не тянет. Если уж попытаться дотянуть, то только ради бичевания этой самой действительности. Дело это, конечно же, необходимое, но не тогда, когда становится императивным.
То есть главное для разворота к современности – необходимость преодоления нигилизма по отношению к ней. Это ложное и крайне деструктивное восприятие окружающей действительности, как недобытия, ошибки, прорехи и прочее. В какой-то мере подобное есть наследие перестроечных времён, когда нигилизм стал главным лозунгом эпохи. Тогда он вкупе с разворотом в прошлое привёл к радикальному форматированию реальности, разрушению её, расколу.
Сейчас время не остановленное, а форматируемое. Его вновь хотят кардинально преобразовать. Через внешний игнор современности нам стараются декларативно навязать её штампованный и опошленный образ. Его навязывают, опять же и через обращение к истории. Ведь не только после прочтения Дмитрия Быкова, но и таких топовых и в промышленных масштабах раскрученных авторов, как Гузель Яхина и Евгения Водолазкина, закладывается мысль о порочности отечественной истории. А от осинки, само собой, не родятся апельсинки…
Вот и получается, что литература начинает работать на рознь и раскол, что противоречит её сущности. На отторжение от настоящего, на грубую мифологизацию прошлого и директивное закрытие проекта будущего, которое возможно, разве что, с чистого листа.
Кто мешает автору писать то, что он хочет? Элементарная боязнь:
а) не найти издателя
б) не получить официального признания
в) остаться без премиального кошта
и т.д и т.п.
Всё остальное – от лукавого. Ну так и не пиши, автор, отдыхай! Литература – дело добровольное .
Пиар Рудалёва утомляет. Пора искать Сенчину нового пиарщика. Этот исписался.
Тому кто. Конечно, добровольное. А пишется потому, что “прёт”.
Курганову. А прёт потому, что хочется )
1. На поле комм. к статье Андрея Рудалёва сообщаю актуальное:
2.. На сайте «росписатель» 16.11. 2020 прочитал информацию (привожу фрагменты):
“Мне кажется, это вызов для государства, что мы до сих пор не нашли решение – у нас до сих пор не существует формально профессии писателя и композитора, с советских времен осталось такое позорище. Писатели и композиторы есть, а профессии нет. Понятно, что непросто сделать профессиональный стандарт, я понимаю, что это с точки зрения формального подхода к традиционной профессии сложная история”, – сказал Первый заместитель руководителя администрации президента РФ Сергей Кириенко, выступая на форуме “Сильные идеи для нового времени”.(11.11.2020 г.)
2. На сайте “Литературная Россия” к статье “Учтите брянский опыт” в комм. от 23.09.2020 в связи с созданием АПР (Ассоциации писателей России) даны и привожу предложения об оценке (стандарте) творческого уровня каждого писателя:
“2.1. Поэтому считаю (и не только лично я), что должен быть Индивидуальный приём в Ассоциацию (по Анализу библиографии Изданных официально книг — под ISBN Книжной палаты России).
2.2.На Адрес ( должна быть опубликованная эл. почта комиссии АПР) каждый писатель (член любого лит.союза, в том числе члены Президиума и секретариата) высылает библиографию изданных книг. Приёмная комиссия из специалистов Администрации Президента оценивает художественный и Патриотический уровень Писателя.
2.3. Из «избранных» Писателей формируется часть делегатов съезда АПР.
3. В России действуют годами активно литературные сайты, газеты и журналы. На опубликованный почтовый адрес АПР предложить Руководителям выслать краткую рецензию о работе и направлениях публикаций. Пригласить руководителей (и один два сотрудника) в качестве делегатов съезда АПР.
4. По результатам рассмотрения полученных комиссией Администрации Президента формировать руководящие органы АПР. Проект опубликовать за неделю до начала Учредительного съезда.
5.1. Блокировать попытки руководителей Любых литсоюзов навязывать в качестве делегатов членов секретариатов и президиумов, в том числе по пропорциональной численности лит.союза. Это заметно от СПР — по интервью Н.Ф. Иванова в категоричной форме от 31.08. 2020 (см. сайт «росписатель»).
5.2. Иначе, например стихи.ру и проза.ру, также СПР (где большинство Московская организация) «получат» большинство мест делегатов.
Только индивидуальный отбор. Хватит плодить графоманию”.
Автор комм. – член СПР, к.т.н., администратор сайта “Звезда полей”, поэт, автор книг о Н. М. Рубцове
1. Обзорная статья А. Рудалёва — актуальная и комм. 5 в связи с поднятым определением статуса Писателя (на форуме от 11.11.2020 г) и члена Ассоциации писателей России (АПР) — давно не обсуждалась на сайте «ЛР» и в др. СМИ.
2. А время уходит! Идёт четвёртый месяц Проблемы!
3. А где же лит. активисты «Аноним», «Алексей», «Guest» (отечественный или заморский», «Великосербов» и «Сербовеликов» и др.? Отсиживаются в офисах или лит.кустах?
Уточнение
Тому кто. Именно. Это что-то сродни алкоголизму.
Курганову. Убедили )
Невидимая современность
Этот отклик написан сразу по выходу статьи Андрея Рудалёва в еженедельнике «Литературная Россия» № 42 2020 года «Пугающая современность». Но его я оставил без движения и про него забыл, занятый другой работой. Ниже говорится о том, как я ответил критику Андрею Рудалёву на его напечатанную статью. Он пишет, что некоторые писатели отдают предпочтение не современности, а истории. Мне лично современное положение в литературе не видится по аналогии с перестроечными годами, когда хлынул поток запрещённой и эмигрантской литературы или с 90-ми. А тем более, перестроечные времена, далеки от сегодняшней действительности. Почему же в моём представлении современность невидимая? Впрочем, для меня она как раз видимая, её не видят современные писатели, которые, прав Рудалёв, ударились не только в историю, но и в фэнтези или в коммерческую литературу. А ведь сегодня любой политический процесс вполне укладывается в занимательный сюжет хоть криминальный, хоть социальный.
Когда-то я писал о социальных и государственных явлениях, и советовал писателям не забывать, что в жизни всякого общества и государства происходят какие-то социальные явления, которые гуляют по просторам страны и в большей степени они свойственны как бизнесу, так и коммерции. То, что это разные понятия, думаю, не обязательно разъяснять. Не буду затрагивать местных поэтов и прозаиков, которые живут даже не то, что прошлым днём, для них и современность как бы невидима… Они и о прошлом как следует, не пишут, и, кажется, пребывают в отвлечённых от жизни мирах. Наверно, эта тенденция присуща многим, кто остерегается современности или прибегают к приёму – писания в стол…
Надо бы прежде пояснить, что в моём понимании значат так называемые «государственные явления»? К примеру, сталинская «коллективизация», «укрупнение колхозов», хрущёвские «неперспективные деревни», «брежневская стабильность», «горбачёвская перестройка», «ельцинские реформы», «путинская стабильность». А за этим видимо-невидимо проблем…
Рудалёв пишет: «Нельзя сказать, что нет художественных текстов о современности, но они задвигаются. Либо не замечаются…» – и продолжает: – «Без современности, само собой, в литературе невозможно. Иначе, зачем она и вовсе нужна, такая литература?» С его замечанием вполне согласен. Вот и решил обнародовать свой опыт.
В 90-е годы я писал в стол, потому что в изданиях печаталась как раз запрещённая литература, потому не имел связи ни с толстыми журналами, ни с издательствами, даже не вникал в то, что они печатали, какие предпочитались жанры и темы. В те годы я читал исключительно одну «Роман-газету», которая печатала самые лучшие произведения на основании читательских предпочтений. И выходила миллионными тиражами. Сейчас же это издание, как и «толстые» журналы, выходят мизерными тиражами, и почти не выплачивает авторам гонорары. И слышно, что даже печатают за средства самих авторов. Насколько это правда, сотрудники ни за что не подтвердят, поскольку ни одно издание открыто не ответит, на каких условиях печатают «избранных» авторов.
А «Литературная Россия» тех лет запомнилась детективами и даже триллерами.
В 90-е годы я написал несколько серий социально-психологических и криминальных романов. 1. «В воровском гнезде», «Воровские тайны», «Чужой», «Вечерние вояжи», «Воздаяние», 2. «Всегда быть первым» из двух книг «Дни Ностальгии», «Затягивающий омут», «Раскрепощение» также из двух книг: «Разлад» и «Жертвы и исполнители». Затем продолжение романа «Юлия» 3. «Распутица», «В раздоре». Во втором и третьем показана афганская война и чеченская. И это не говоря о не входящих в серии книги «Банный дух», «Козни фортуны», который был издан под названием «Озорнуха», и роман не столько о судьбе учителя «Расправчина». А сколько о школьных проблемах. Но с тех пор школа стала другой, а именно с уклоном в прозападничество. В те же годы и на протяжении многих лет писались серии хроник народной жизни 1. «Разорённые» «В чужом краю», 2. «Ночные жители», «Око власти», 3. «Разбросанные войной, «Разные люди», 4. «Излом деревни», «Удар по деревне».
В те времена я пытался воссоединить два направления по темам: общество и криминал, ничего не имеющие общего с детективом. Я пробовал выстроить общество по иерархии, по социальным слоям и как среди них формировался криминал.
В перестроечные годы общество негласно, как известно, разделилось, условно говоря, на «красных и «белых. Шла шумная информационная война разных этнических групп, и особенно в последний год перестройки. А до этого народ затаился. На улицы в вечернее и ночное время не выходили. Хотя партия ещё находилась на своём авангардном коньке и пугала: «Вот только посмейте саботировать перестройку, но на что отважилась только Нина Андреева…
Как не из идеологически монолитного общества вычленялось такое явление, как криминал и под оком деструктивных элементов занимал своё место, встав над обществом, а то и руководя и направляя негативные процессы. Об этом и многом другом и говорится в моих романах. Конкретно о чём они я даже и не думал. Но вот статья А. Рудалёва заставила задуматься. Устарели ли они? К примеру, сцены «чёрного книжного рынка» возможно. Но они стали уже историей и говорят о принадлежности времени. А то, как нарождалась организованная преступность и сопутствующие ей наркомания и проституция, рэкет и рейдерство, остаются и сегодня актуальными. Но ещё более, чем современно звучит сращивание власти и криминала. Ведь в те годы это были ещё истоки. А дальше – больше. Сейчас и вымогательство стало не таким жёстким, каким оно было в девяностые. Сейчас оно, как это неудивительно, вернулось к форме семидесятых прошлого года.
Однако народилось и такое не очень новое явление, как «вахтовики», которые уезжают во все концы света. И какие с ними происходят приключения. Да и монетизация никуда не исчезла. И стало внедряться, как в селе, так и в городе рабство, которое пытается выйти из подполья, не говоря уже о мошенничестве, которое проникло во все слои населения. Разве эти явления могут быть для настоящих писателей пугающими? А как могут они проходить мимо того, какие причины поддерживают нищету и бедность. И как результат их последствий являются детская проституция, на что идут не только многодетные мамы-одиночки, но и обычные, и с помощью продажи собственных дочерей пытаются выживать. Огромные размеры приняло бытовое пьянство, для него создана целая система нелегальной продажи дешёвого алкоголя тайными дельцами некачественного алкоголя.
Так что невидимая действительность в современных реалиях, со всеми её пороками пугает писателей не меньше, чем криминал во всех видах. И большинство современных писателей эти явления считают избитыми. А вот телевидение все эти явления нищеты и бедности использует для унижения русских, дескать, вот суть русского быта, а сами они в любых ситуациях ленивы и беспомощны. Оно, увы, не рассказывает о том, какие причинно-следственные обстоятельства порождают эти язвы общества?
Странно пишет Рудалёв и о существовании «проблем жанра», дескать, что «писать о современности в форме романа – моветон, будто бы для него не тот материал». Однако, – продолжает он: «Превалирует скепсис и нигилизм по отношению к окружающей нас действительности. Не то, что на эпос, но и на роман она не тянет. Если уж попытаться дотянуть, то только ради бичевания этой самой действительности Дело это, конечно же, необходимое, но не тогда, когда становится императивным.
То есть главное для разворота к современности – необходимость преодоления нигилизма по отношению к ней…»
Хоть и запоздало, необходимо автору ответить, что «скепсисом и нигилизмом» наиболее заражены те слои, которые живут в бедности и нищете. А те, кто получают средние зарплаты и пенсии, те впали в обывательство. По определению досужих, бедность – это недостаточность для проживания и выживания… Но от чиновников можно было услышать даже упрёк, если пенсия маленькая, то значит плохо работали, ленились. То же самое происходит и сегодня. Вот явление: молодой мужчина развёлся с женой, но работы нет. Ездил на заработки. Затем запил, за неуплату алиментов его принудительно заставили работать бетонщиком. А по состоянию здоровья он не смог работать. Его судом осудили к реальному сроку. Судьба этого человека печальна, он погиб при невыясненных обстоятельствах. Вряд ли тему «маленького человека» можно отнести к мелкотемью. И в такой непростой судьбе человека видно то, что происходит сегодня с человеком труда, прежде всего, видны государственные проблемы. Это не на полные мощности работают разного профиля производства. А достаточно ли строится жилья? Но для обычной семьи оно дорогое. А значит, молодым далеко не всегда находится дома высокооплачиваемая работа. Кому-то же пришило в голову установить МРОТ в 12 000 рублей. Для работодателей это выгодно. Скрытая или уже давно открытая бытует эксплуатация за этот мизер.
Бесстыдно и несправедливо искать истоки нищеты в нежелании работать и довольствоваться минимальной оплатой труда. Не из-за этого ли скрывается рабство, что кому-то нужна малооплачиваемая рабская сила? Но и сами писатели загнаны в угол уничижительной политикой по отношению к ним государством, от имени которого действуют чиновники всех званий и рангов.
Как тут не пугаться современной действительности? Потому писатели берут нейтральные темы, которые не затрагивают интересы молодой российской буржуазии и в первую очередь власти. Но и писатели находятся разной политической ориентации. Сегодня они либералы, а завтра… если заговорил президент о патриотизме, они уже «патриоты», в отличие от коренных прозападных либералов. У этих патриотизм повёрнут только к своему народу. В «глубинном государстве» иначе не происходит.
Не о них ли далее пишет Андрей Рудалёв: «Литература в «замечательные» девяностые не смогла осмыслить реалии, так как существовал договор на лицемерие. Он требовал не осрамить завоевания демократии. Причина отсутствия пресловутой временной дистанции для осмысления – вторична. То, что выбивалось из этих договорных отношений, называлось чернухой. Этот договор явил постмодерн, тучи которого в своё время разогнал «новый реализм»». Критик не всё называет своими именами. А то и просто затуманивает смысл. «Вот и получается, что литература начинает работать на рознь и раскол, что противоречит её сущности. На отторжение от настоящего, на грубую мифологизацию прошлого и директивное закрытие проекта будущего, которое возможно, разве что, с чистого листа».
Для либералов-прозаподников современность может и пугающая, потому они и выходили на «Болотную» в 2012 году и ежегодные «марши несогласных». И сегодня будут не просто ждать своего «революционного часа», а действовать. Ведь Правительство состоит почти из таких же поборников западных ценностей. А истинно русское им не нужно. Вот и продолжают «информационные диверсии, искажая отечественную историю. Наглядный пример исторических киноверсий «Викинг», «Матильда» и другие дешёвые сериалы.
Владимир ВЛАДЫКИН
г. Брянск