РАЙ ВНУТРИ МЕНЯ ПОТЕРЯН
Рубрика в газете: Полёт разборов, № 2019 / 3, 25.01.2019, автор: Константин КОМАРОВ (Екатеринбург)
Вот уже почти четыре года в Культурном центре им. Крупской собираются поэты и критики для серьёзного разговора о поэзии. На «Полёт разборов» – так называются эти еженедельные встречи, организованные поэтом Борисом Кутенковым, – приходят авторы самого разного уровня. Редакция «ЛР» обратилась к постоянному участнику этого проекта критику Константину Комарову с предложением опубликовать на страницах нашей газеты рецензии на стихотворные подборки наиболее интересных поэтов.
Единица больше нуля
Я, к сожалению, не могу назвать стихи Юлии Крыловой «своими». «К сожалению», потому что в них нет ничего такого, чего бы я не принимал в поэзии категорически и – более того – общая их онтологическая направленность мне априори близка. Но при этом того, что меня в этих стихах неустранимо смущает – больше, чем того, что искренне радует – хотя есть и то, и другое.
Начнём с хорошего. Лучшим стихотворением, явно выделяющимся на фоне остальных, мне видится «Мы плавали в окне второго этажа…»
Мы плавали в окне второго этажа –
жара стояла в середине спальни,
светилась люстра облаком хрустальным,
я ела яблоко с широкого ножа.
Как люди первые, не видя наготы,
добыв огонь, готовили пельмени.
На подоконнике под пеплом от пэлмэла
цвели фиалки или ноготки.
На внешний мир щетинившись щекой,
ты льнул к глазку и в предрассветной дрёме
шептал, что кроме бога в этом доме
нет никого, кто б нарушал покой.
Я гладила белеющий живот
и знала – рай внутри меня потерян.
Без воздуха не двигались портьеры
и гнили яблоки – был урожайный год.
Возьмём это стихотворение как лакмус и «наложим» на остальные. Что здесь хорошо? Композиционная цельность, динамичное развёртывание стержневой эмоции, плотность поэтической ткани, органическая образная структура, свежие неортодоксальные метафоры (люстра – хрустальное облако), живая и непосредственная передача жеста («ела яблоко», «гладила белеющий живот»), точечные эпитеты («широкий нож»), свежие, звонкие, оригинальные рифмы, многим из которых можно позавидовать («пельмени – пэлмела», «потерян – портьеры»), оправданная звуковая игра («щетинившись щекой»). Всё пригнано плотно, лирическое «я» на фоне лирического «мы» высвечено ненавязчиво, но отчётливо и по-женски – мягко, пластично. Придраться не к чему, стихотворение сложившегося поэта.
Тем удивительнее то, что мы встречаем в других стихотворениях, являющих уровень, если не любительский, то средний. Не считаю нужным цитировать их полностью. Здесь можно отметить и немотивированные неточности в рифмовке: «языком – то», «громче – фронте», «штору – разговоре» и т.д. Я никогда никому не навязываю тоталитарно точную рифму, боже упаси, с бедной рифмой можно работать ещё как, но здесь я этой работы не вижу, только небрежность. Присутствует явно незапланированные автором комические эффекты. Так, например, «кому-то это надо, надо» в трогательном стихотворении, посвящённом бабушке, звучит странно и не может не вызвать ассоциаций с известной песней Кати Лель про «джагу-джагу». Или это я так испорчен? Встречаются здесь довольно вымученные фонетические «сцепки» – «небо – нёбо», «почивать – почитывать» и т.д. Вообще очень много навязчивой фонетической игры по типу «море – умора – моргая», которая насильственно впихивается читателю и оставляет только чувство холостой тоски. Сюда же прибавим искусственные, опять же эстетически не оправданные ритмические переломы, разрушающие просодическую целостность текста ни за что, ни про что… А ещё – размытость, нечёткость, кашеообразность эмоционального и смыслового поля. Если вспомнить метафору Блока о стихотворении, как об «одеяле, растянутом на кольях ключевых слов», то в большинстве случаев текстовое одеяло здесь бессильно валяется на земле.
В таком случае не спасают никакие «закосы» под авангард – с лесенкой, графическими вывертами и т.д. Поэтому надо ориентироваться на «Мы плавали в окне второго этажа…» и двигаться по дороге, проложенной этим стихотворением. Остальные тексты нельзя считать полноправным поэтическим событием. Такое событие, с которым у меня состоялось «со-бытие» в подборке, оказавшейся в моём распоряжении, одно.
И, на самом деле, это немало, ибо единица больше нуля и свидетельствует о наличии перед нами интересного версификатора, который способен вырасти в поэта, если захочет и сможет.
Мне приятно гулять по этим стихам
Стихотворения Василия Нацентова, с которыми мне удалось познакомится, оставили у меня смешанное послевкусие, однако само наличие послевкусия – зримый плюс. Зачастую произведения современных авторов вообще ничего после себя не оставляют. Мне непросто сформулировать все свои мысли по поводу поэзии Нацентова, хотя его стихи мне были знакомы и ранее, и я всегда относился к ним со сдержанной симпатией, однако специально над ними не задумывался. Теперь пора задуматься. Будучи приверженцем классической трёхчастной схемы разбора – что хорошо, что плохо и что можно с этим сделать – ей и буду следовать.
Сильнейшими в той подборке, что у меня на руках, мне представляются первое и последнее стихотворения. Не столько оттого, что они написаны в рифму (а моё отношение к нынешнему «мейнстримному» верлибру – резко негативное), сколько оттого, что они по факту энергичней, гуще, угловатей, нервнее и при этом внятнее, нежели остальные стихи. Мне нравится в этих текстах совмещение и взаимопроникновение предметного и метафизического, как бы уравнивание их в единой гармонической картине миробытия. Нацентов – поэт гармонический, как бы аннигилирующий столь милую сердцам многих молодых поэтов «поэтику дискомфорта» – и в этом его индивидуальность. Нравится мне в этих стихотворениях придирчивая, «фасеточная» оптика нацентовского поэтического зрения. Нравится ненавязчивая метапоэтическая тема (я вообще люблю хорошие стихи о стихах), осмысление ремесла и призвания, слова и музыки – без отрыва от непосредственной фактуры реальности, повседневности, природность и естественность которой выявляет поэт.
Рубили сливу, ветки я носил,
к себе прижав, на мусорную кучу,
и набирались зрения и сил
они, сухие; ветер, пыль и Тютчев.
Не высмотреть, не выплакать, в глазу
размером со слезу клочок ландшафта.
Я слово через смерть свою несу
и возвращаю музыкой обратно
дорогу, дым и шелест рук, и труд,
и мир, и май как триединство света.
Так после слова повториться тут
на крыльях ласточек сквозь сад
и страшный суд
и вылететь в распахнутое лето.
Главное в стихах Нацентова – их бытийная уравновешенность, сосуществование на равных правах «сада» и «страшного суда», «смерти» и «коленей», умение грамотно поставить себя в ту трудноуловимую точку равновеса, в тот «час тоски невыразимой», когда «всё во мне и я во всём» (по упомянутому Тютчеву) и начать с этой точки разворачивать речь. Именно в процитированном мной, а также в стихотворении «Семафоры. Серафимы. Одиночество в снегу…» больше всего удачных, ощутимых, неортодоксальных образов – «неслучившаяся страна», «шёпот шестикрылый» и т.д. Именно в них словесная сцепка раскручивается и работает на полном ходу, в то время как в остальных – цепь слетает, шестерёнки движутся со скрипом, а стихотворная ткань размокает и рыхлеет на каждом шагу – «неслучившаяся страна» превращается в пафосно-унылую «великую страну»…
Однако оборотной стороной этой уравновешенности иногда становится то, что я могу определить словом «гладкопись». Так, стихотворение «Странные эти слова: «грядушка», «амбар», «вехотка»…», – вроде бы такое пластичное, текущее, как спокойная река – на мой взгляд, избыточно ровное, и оттого – необязательное; на такой поверхности глазу и слуху не за что зацепиться, нет необходимой для истинной поэзии щербинки, ухаба. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Для иллюстрации привожу первые две строфы:
Странные эти слова: «грядушка», «амбар», «вехотка»
выткались паутиной ласточкиным крылом.
Сколько прошло, но так же памятливо и строго
время и пыль вжались в следы голубых слёз.
За спину руки. Ходишь, комнату расширяя.
Шёпотом и шагами комкаешь тишину.
Если и было счастье в этой стране великой,
то это было счастье снега, любви и слов…
С «гладкописью» часто соседствует вторичность, поэтому и гладко, что легко воспроизводимо. Прекрасно понимая, сколь банально звучат упрёки во вторичности, не могу об этом не сказать – слишком уж выпирают из этих стихов поднабившие уже оскомину приёмы лирической пейзажной прозы, некая сладкоголосая запрограммированность на эту поэтику. Есть стихотворения, например, настолько герметичные, что как будто то ли «Антоновские яблоки» перечитал поневоле, то ли Пришвина, то ли Паустовского. Оно, конечно, и хорошо, но зачем умножать сущности, а избыточный герметизм как раз умножению сущностей способствует и обессиливает эмоциональный потенциал текста.
В общем, мне приятно гулять по этим стихам, но слишком уж приятно, маршрут ясен, боковых тропок нет, погода хорошая, шагаешь себе и шагаешь. Хочется споткнуться, разбить морду что ли (чтоб запомнилось), вылететь в какое-нибудь «распахнутое лето», как лирический герой стихотворения «Рубили сливу, ветки я носил…». Хочется ускорения, на котором можно и «полусгнившую изгородь ада по-мальчишески перемахнуть» (Б.Рыжий). А споткнуться не обо что, разогнаться негде, и ощущаешь себя немного обманутым, хотя автор, разумеется, предельно честен.
Мне кажется, Василию Нацентову стоит побольше петлять и смелее путать ходы, сворачивать, возвращаться, ускоряться и замедляться, вычерчивать свою неповторимую стиховую кардиограмму, ибо поэзия сильна непредсказуемостью, а именно её – на смысловом, образном, метафорическом и иных уровнях стихотворения – мне не хватило. Что не отменяет интересных находок в сближении понятий – вроде «загробной груши» – даже не в самых сильных стихах. Слова Нацентов знакомит друг с другом по большей части удачно. Но одного этого знакомства – мало.
Если эти стихи про окошко на втором этаже лучшие, то страшно подумать – каковы же остальные.
Согласен с “кугелем” по первому автору, а второй явно подражает наборщику слов Бродскому. Как много нынче развелось стихоплётов, далёких от поэзии.
Константину Комарову: Костя, попробуй разыскать в вашей писательской организации следы Геннадия Сюнькова – поэта, прозаика, журналиста. О его творчестве вы могли бы написать интересный материал, и о его поколении писателей, начинавших свой путь в Свердловске. Геннадий умер в 75 лет. Последний его поступок – отказ вступить в Союз писателей России. В местной организации (Самара) его много лет не замечали, унижали. Когда же он всё же решился оформить бумажки, после “единогласного” приёма, отказался, посчитав это – ниже своего достоинства – быть среди высокомерных графоманов, завистников, подлецов, окололитературной швали.
Почитав этот “критинический” этюд, хочется сказать и автору этюда и якобы поэтам, о которых он пишет: выпендривались, выпендривались, да не выпендривались.
Бросьте вы это дело, ребята, идите лучше дворы подметать. До вас уже всё написано, читайте, учитесь, не засоряйте эфир.
Лучший комент.
Блеск!
“щетинившись щекой”. Могу представить: “щетинясь щекой”. Или: “ощетинившись щекой” (хотя это как-то страшно). Но какая грамматическая форма у девушки, ума не приложу.