СЕСТРА ЛЮБОВЬ
Рубрика в газете: Рассказ, № 2019 / 16, 26.04.2019, автор: Артём ПОПОВ (СЕВЕРОДВИНСК)
Гриша-моряк приходил аккурат к концу каждой вечерней службы. Он знал: несколько десятков рублей точно положат ему в пластмассовый стакан с грязными разводами. Когда-то этот одноразовый стаканчик был белым, но Гришка несколько месяцев назад приспособил его под ёмкость для сбора милостыни, а заодно использовал и по прямому назначению – пил всё подряд, что лилось, не брезговал. В его положении брезговать чем-либо было глупо.
Храм на берегу реки, где околачивался Гришка, был старинным. Рядом стояли высоченные ели. Казалось, они такие же древние, как сам собор: от старости иголки почернели. Вот под этими елями у Гриши было устроено лежбище – тут он прятался от холодного дождя и колючего снега.
Гришка – молодой бомж, из той категории, когда ещё не всё потеряно. Сегодня одет даже модно – тельняшка и сверху дутая безрукавка в пятнах. Тельняшка всегда виднелась, потому моряком и прозвали. Волосы у Гришки отращены почти до плеч. Чем-то в облике походил он на местного юродивого, мощи которого хранились в соборе. Может быть, за эту похожесть или просто из жалости морячка подкармливала служащая в церковной лавке девушка Люба.
Когда она только показывалась из храма, Гришка вставал со скамейки и шёл за ней, как кошка за хозяином. Люба несла в сторону ельника, подальше от собора, нехитрую еду – хлеб, варёные яйца. Настоятель храма отец Димитрий не разрешал устраивать столовую для бомжей у главного входа.
– Спасибо, сестра, – каждый раз благодарил Гришка Любу. Он где-то слышал, что у верующих все сёстры да братья.
Местные прихожане Гришке подавали мало. В основном на службу ходили богомольные старушки, а откуда у них деньги? Сами светятся от худобы, живут на картошке и ягодах. Гришка радовался, когда на большуханском автобусе приезжали туристы: значит, можно рассчитывать на хорошую милостыню. А если иностранцы… Ну тогда Гришке хватало на пару дней загула. Пил, конечно, он страшно.
Удобно морячок устроился: река рядом, можно хоть помыться, летом – постираться. Жить Гришке есть где: ветхие дома в их городе расселяли, но почему-то не сносили.
Но враги-конкуренты у собора не давали жить спокойно: цыганка Сонька уже несколько смертей ему насылала, а морячок всё не помирал. Сонька была хитрая – железных денег от людей не брала:
– Ой, быть беде, загремишь в гроб, крест металлический вижу, фотографию… – говорила, и люди верили, меняли трясущимися руками мелочёвку на бумажные деньги.
Гришка не гнушался любой подачки. В благодарность всегда кланялся:
– Главное здоровье, главное здоровье.
Как раз это и хотели услышать все идущие в храм бабушки.
– Ох, дожить бы до весны, Гришенька, – говорили в ответ и мелко крестились.
Но зимой Гришке приходилось тяжко. В основном зарабатывал он себе на житуху сбором вторсырья, а снег быстро прятал под своим белым одеялом металлические банки, бутылки.
В морозы спасался тем, что по пути согревался в церквях. Их было в городке больше, чем многоэтажек. Один из его постоянных маршрутов – от главного городского собора у реки – к кладбищенской церкви. Стыдно было, но он всё-таки брал оставшуюся после посещения могилок еду, которая предназначалась усопшему. Только надо было опередить ворон, которые уже поджидали на ветках. Конфетка, яичко, печеньице… А если ещё в стопку нальют и сигареты к памятнику положат – тогда поход на кладбище становился для бомжа-морячка настоящим праздником. К тому же в эту церковь настоятель пускал погреться, не то что в соборе у реки. Там центр города, здесь – окраина: туристы не придут.
Основной работой Любы была церковная лавка. Молодую девушку прихожане очень любили. Глаза добрые, речь тихая, певучая. Люба немного картавила, что придавало ей какую-то детскость. Кажется, никто никогда не слышал от неё плохого слова. Любе около тридцати, но замужем не была. Не нашла пару, не получилось. Она выросла в строгой верующей семье (правда, родители уже умерли). Телевизор не смотрела, читала только православную литературу, десятки молитв знала наизусть. Жила одна в благоустроенной двухкомнатной квартире с видом на храм. Утром вставала и первым делом смотрела на золотые маковки собора. Вечером готовилась ко сну – вглядывалась в темноту, чтобы опять увидеть кресты на фоне ночного неба.
Её напарница – баба Маня, горбатенькая старушка. Из-за горбатости на службах бабе Мане можно было не кланяться – и так ходила наполовину склонённая. Но при этом всегда злющая:
– Зря Гришку кормишь. Всё равно пропадёт. Замёрзнет или запьётся. Всё ходит и ходит к нам, грязь только носит, – ядовито ворчала она.
Баба Маня работала уборщицей, свечи и иконы ей уже было трудно продавать: не видела почти ничего правым глазом.
– Каракатица у меня, – говорила, называя так катаракту.
– Манефа Ивановна, а не знаешь, как так получилось, что Гриша стал бездомным? – однажды спросила Люба и почему-то покраснела.
– Когда он служил на корабле, его сильно поколотили старослужащие. Избили да ещё поиздевались, – рассказывала всезнающая баба Маня, одновременно выковыривая металлическим штырём огарыши из подсвечников. – А он возьми автомат на дежурстве да давай стрелять в обидчиков на следующий день. Одного шибко ранил. Но дело командиры замяли: кому нужно терять звёздочки на погонах. Комиссовали его из армии раньше срока. Вернулся домой, стал пить, комнату в коммуналке продал. Не робит нигде. А пошто ты спрашиваешь про него? Нравится, что ли?
Манефа была уже не в том возрасте, чтобы ходить вокруг да около:
– Ой, девка, смотри у меня. С алкоголиком не связывайся хоть.
…Заканчивалась вечерняя служба на праздник Николы Зимнего. Все уже вышли из храма, батюшка тоже уехал на своём нескромном внедорожнике.
Люба задула свечи и подсчитывала выручку: маловато сегодня получалось. Хлопнула дверь. Зашёл Никита с каким-то свёртком под мышкой. Никиту она не раз видела на службах, странный тип. Живёт один, вдовец. Знакомые рассказывали, что говорит сам с собой. Угрожает всё кому-то, ругается, но руку ни на кого не поднимал, поэтому серьёзно его никто не воспринимал.
Люба тоже не обратила на него внимания. А Никита направился к иконам.
И вдруг Люба услышала звон разбитого стекла и глухие удары. Никита рубил иконы небольшим топориком для разделки мяса. Видно было, что топорик тупой – дерево не сразу поддавалось. На образе Николая Чудотворца было уже несколько полос, словно шрамов.
У Любы потемнело в глазах.
– Господи, помоги, Господи, спаси! – кинулась к нему, схватила за руки.
– Уйди, убью! Мне голос был. – Никита оттолкнул её, и Люба упала, больно ударившись локтем об пол.
Поняла, что одной ей с мужиком не справиться. Побежала, задыхаясь, к телефону в лавке и увидела, как в храмовую дверь тихонько протискивается занесённый снегом Гриша.
– Родненький, помоги! Никита… там… – показала рукой, а сказать уже ничего не могла. Обмякла, без сил опустилась на скамейку.
Гриша, ничего не говоря, метнулся на шум. Три оклада уже были разрублены, осколки стекла блестели на полу.
Один удар в солнечное сплетение – помнится ещё армейская подготовка! – и через секунду сумасшедший с заломленными за спину руками лежал лицом вниз, на осколках и обрубках осквернённых им образов.
– Убью всех! – дико и хрипло рычал он, извиваясь под Гришкой.
Быстро приехал патруль вневедомственной охраны, у Никиты на запястьях защёлкнули наручники.
Суд длился долго, история получилась очень громкой: пострадали иконы XVII века. Вандала отправили лечиться в закрытую психиатрическую больницу. Реставрация икон обошлась дорого, но все образа через два месяца заняли свои места. Шрамы на образе Николая Чудотворца будто зарубцевались.
Теперь в храме дежурит охранник.
По-прежнему к концу каждой вечерней службы сюда приходит Гриша, но выглядит он опрятным и ухоженным, только волосы остались такими же длинными, как у местного юродивого.
Люба скромно улыбается, глаза её сияют тихим и нежным светом…
При поверхностном чтении рассказ, вообще-то, ничего, читабельный, но и тут невольно отмечаешь про себя: чего-то не то, да и композиция желает много лучшего – предугадывается основное. А вот при внимательном, придирчивом чтении понимаешь:, что автору далеко до профессионализма: куча нелепостей, недоразумений, поверхностность и пр., пр., ну и, повторяюсь, композиционная неумелость. Словом, парню надо учиться и учиться мастерству. И тогда, думаю, толк из него выйдет (мне кажется, он ещё молод, – или я ошибаюсь?). А пока поздравляю коллегу с публикацией и желаю успехов. Для постоянных комментаторов – вопрос: почему вы так не любите, точнее, презираете побликуемую прозу в ЛР? Понимаю, не гении печатаются здесь (тем более при отсутствии, если не ошибаюсь, профессионального редактирования, что, несомненно, раздражает), и тем не менее будьте внимательнее к рассказчикам, не замалчивайте и не замалчивайтесь.