Смолян переоценён?

Рубрика в газете: Ищем истину, № 2020 / 11, 26.03.2020, автор: Геннадий НИКОЛАЕВ

Поразительная въедливость, педантизм, щепетильность по отношению к авторскому тексту, бесконечное терпение, юношеский энтузиазм и стрём­ление поработать вместе с автором над рукописью, помочь, подсказать – вот самые примечательные качества Смоляна-редактора. Он был соавтором в самом светлом, самом благородном смысле этого слова, естественно, ни на что не претендуя. Любимое его выражение в ответ на слишком горячие проявления авторской благодарности: «Сочтёмся славою!» Он жаждал со­творчества и, когда встречал понимание, был по-настоящему счастлив. Од­нако «сотворчество» было делом нелёгким. Приходя утром в редакцию с тя­желенным, набитым рукописями портфелем, он устало опускался в крес­ло – измученный бессонной ночью, напряжённой работой, особенно перед сдачей очередного номера. Авторские рукописи были буквально испещрены его деликатными пометками тонко заточенным карандашом. Каждая помёт­ка, каждый вопросик обязательно обсуждались с автором, нередко это про­исходило дома у Александра Семёновича, в его тесной квартирке, на кухне, а гостеприимная и терпеливая Валентина Ильинична, жена Александра Се­мёновича, непременно угощала чаем или кофе.
Большинство авторов считало за честь работать со Смоляном. Ещё бы! У Александра Семёновича была завидная «клиентура»: Гранин, Каверин, Гер­ман, Шукшин, Шефнер и многие другие известные мастера прозы и публи­цистики. Смолян – это целая эпоха в жизни «Звезды», а значит, и в куль­турной жизни нашей страны, и не только нашей, ибо Станислав Лем, Фарли Моуэт, Жорж Сименон, Уильям Сароян, Шон О’Кейси, Андре Моруа – тоже были авторами «Звезды».
Однако не всем нравилось, когда поверх авторского текста появлялись чужие слова, написанные тонким карандашиком. Иным казалось, что текст их безупречен, более того, гениален! Смолян говорил про таких авторов с добродушной иронией: «Они думают, что пишут золотом по мрамору». И рассказывал историю публикаций первых вещей Толстого в «Современни­ке» Некрасова – о том, как Некрасов постепенно приучал строптивого гра­фа к нравам редакционной жизни и произволу цензуры.
Одним из самых ярких авторов, «пишущих золотом по мрамору», был Виктор Викторович Конецкий. Не берусь утверждать точно, когда это прои­зошло, но, пожалуй, где-то летом 1977 года во время его сухопутной паузы между странствиями по морям-океанам. Мы готовили первые номера буду­щего года, и я уже знал, что в работе находится новая повесть Конецко­го, – ответственные рукописи обычно редактировал сам Смолян.
И вот как-то поутру, едва мы собрались в редакции, к нам в комнату отдела прозы на четвёртом этаже ввалился, резко распахнув дверь, человек с пухлой папкой в руках. Он был явно раздражён и не скрывал этого. По­дойдя ближе, он швырнул папку на стол, за которым я сидел, и спросил, ни к кому не обращаясь: «Где этот ваш Смолян?» Кроме меня, в комнате нахо­дились работники редакции Корнелия Михайловна Матвеенко и Адольф Урбан, а также автор «Звезды» Михаил Панин, зашедший по своим делам. Корнелия Михайловна спокойно и даже как-то ласково обратилась к вошед­шему: «Виктор Викторович, присядьте, пожалуйста. Смолян здесь, сейчас я его приглашу». И вышла. Конецкий, а это был он, как тигр в клетке, принял­ся ходить взад-вперёд по комнате, желваки на его закалённом морскими ветрами лице так и дёргались вверх-вниз, словно он жевал жвачку. Появил­ся Смолян. Между ними произошёл короткий, но весьма жаркий диалог. Передать его не берусь, помню лишь, что Конецкий в запале схватил со сто­ла графин с водой и замахнулся на Смоляна – вода хлынула из графина на рукописи, на самого Конецкого. Мы трое – Урбан, Панин и я – навали­лись на Конецкого, отобрали графин, усадили в кресло. Корнелия Михай­ловна увела в кабинет трясущегося от негодования Смоляна. Позднее, когда мы четверо, с Конецким во главе, бросили якорь в рюмочной на Пестеля, угол Литейного (кто из литераторов не знает этого богоугодного заведе­ния!), выяснилось, что Виктора Викторовича взбесили именно эти деликат­ные, как бы альтернативные надписи над его текстом, сделанные тонким ка­рандашиком Смоляна. Коньяк быстро сделал своё миротворческое дело, и Конецкий уже смеялся вместе с нами над собой и всей этой нелепой исто­рией.

 

Из заметок «Освобождение «Звезды»