Сольвейг

№ 2022 / 5, 10.02.2022, автор: Анатолий ЛАГУЛАА

Голос твой – он звонче песен старой сосны!

Сольвейг! Песня зеленой весны!  

 А. Блок

            В тот год я учился в восьмом классе. По нашему селу ходил слух о том, что приедет киевская киностудия и будет снимать у нас, здесь, художественный фильм по роману в стихах Баграта Шинкуба «Песня о скале». Все мы, дети, услышав такую новость, были безмерно рады. Никто из нас не видел воочию, как снимают кино, тем более из абхазской жизни.  Поэтому, если даже позволяли себе побежать на речку искупаться, долго там не задерживались. И на всякий случай оставляли кого-нибудь из пацанов караулить машины, проезжавшие по дороге. В тот год даже   ребята, на летних каникулах всегда уезжавшие к родственникам в другие места, остались дома.

            Да что там говорить, даже со двора далеко не уходили, держали ухо востро, чтобы не пропустить машину с артистами.  Правда, взрослым это было не очень по душе, поскольку в хозяйстве в ту пору была важна каждая лишняя пара рук.  Стояла изнуряющая жара, трава душила кукурузные стебли и от нее надо было незамедлительно избавляться. Многие ложились спать как можно раньше, чтобы утром сразу после восхода солнца успеть прополоть побольше кукурузы. Да и сил вечером после выматывающего трудового дня не оставалось. 

            В тот день я встал спозаранку, пока солнце еще не успело показаться из-за горных вершин. Не смотря на утренний холодок, умылся ключевой водой и, наспех позавтракав, выпустил из хлева коз. Те были рады свободе. А своенравный круторогий вожак то бежал впереди стада, то, становясь на дыбы, издавал громогласный звук на одному только ему ведомом языке и кидался на каждого, кто посмел близко к нему подойти.  Всю дорогу на пастбище козы вели себя так, как будто впервые видели замашки своего вожака. То лавиной сбегали с дороги, то вовсе кидались в заросли папоротника. В эти моменты я издавал такой громкий «клич краснокожих», что они, от маленьких до больших, вмиг делали вид, что от испуга утихомирились. И снова приближались к грозному козлу-вожаку, будто хотели ему что-то прошептать на ухо. Я слышал тогда, как он что-то «ворчал».  Он всегда был таким взбалмошным – ходил ли, гордо вскинув голову, лежал ли в тени или игрался с козами из стада, вмиг обижался, если что-то приходилось ему не по нраву, даже мог мимоходом маленьких козлят на свои острые рога подцепить… Поэтому я ему кличку такую придумал – Быгцымкык. ¹⁾

    …Помню, однажды в школе меня сильно обидела учительница, наша соседка.  И я с последнего урока побежал домой. По правде, не я был виноват. Виновата была она сама, да попробуй скажи ей это – крик стоял бы на всю округу! А начался наш спор так – на уроке абхазской литературы кто-то из наших ребят задал ей вопрос: «Что раньше возникло – фольклор или литература?» Наша учительница моментально пришла в ярость и кинула книгу на стол. Вначале почему-то у нее покраснел нос, потом зарделись щеки. Все, что она собиралась сказать, будто написано было на ее лице. После паузы она с издевкой выплеснула на ученика весь свой гнев: «Ты, ты вот скажи, кто раньше родился – ты или твои родители?!». Задавший вопрос мальчик, покраснев, чуть не плача, встал: «Они-и-и родили-сь-сь-сь раньше, Нелли Александровна». «Так и фольклор произошел от литературы. А то как в отсутствие письменности существовал бы фольклор?!» – учительница вплотную подошла к мальчику, буравя его взглядом. Я, не спросив разрешения, вставил: «Нелли Александровна, как это литература вначале появилась? Вначале появился фольклор. Вы не правы». И, хлопнув крышкой парты, встал давая понять всем своим видом однокласснику: «Вот я, твой друг, рядом с тобой, теперь ты не один». 

            – Вон отсюда оба, бездари! –  вскричала учительница и, распахнув настежь дверь, встала у нее. Одноклассники с жалостью поглядывали на нас, всем видом показывая, что мы напрасно затеяли эту дискуссию.  Уже в дверном проеме я не сдержался и ляпнул: «На такой простой вопрос даже мой козел Быгцымкык правильно ответил бы». «Так пусть твой козел и преподает тебе литературу, невоспитанный! Чтоб духу твоего тут не было!» – вытолкав меня, учительница захлопнула за нами дверь.

 После этого случая она целую неделю не допускала меня на свои уроки. Ни другие учителя, ни директор школы об этом не знали, хотя все ученики были наслышаны о происходящем. Спустя неделю наша учительница на каких-то сороковинах встретила мою бабушку и выложила ей всю историю со своей точки зрения и в самых ярких красках.  Бабушке хотелось провалиться сквозь землю. Хотя она не была дружна ни с литературой, ни с фольклором, рассказ учительницы все же ее расстроил.  Ко всему прочему она еще не успела зажечь поминальную свечу и торопилась. И она недолго думая выдала: «Да разве в чтении наш козел тебе чета? К тому же он еще и не холощенный». Услышав такое, учительница чуть не свихнулась.  Бабушка, воспользовавшись моментом, улизнула от нее.  После такого учительница вообще решила не пускать меня на порог класса.  

     Тем временем случилась еще одна история. Наши козы, наевшись свежей травкой и листвой, к обеду спустились с холма к дороге и улеглись под тенью растущего у ее обочины каштана. Наш Быгцымкык отбивался как мог от преследовавших его назойливых мух и был сильно не в духе. В это время из-за поворота дороги показалась та самая учительница литературы. От жгучего солнца она прикрывалась пурпурного цвета зонтом. Перекинутая через плечо сумка была полна тетрадями и книгами, не уместившуюся в ней их часть она несла в руке. Нежившееся в тени козлиное стадо она заметила. Заметила и большерогого козла. Ну и что? Не в первый раз она их видела и не посчитала нужным обходить стадо стороной.

            Но когда она приблизилась, Быгцымкыку что-то не понравилось в ней. То ли красного цвета зонт, то ли тетради в руке, то ли она сама. Позже учительница рассказывала, что и ей самой очень не понравился ударивший в нос резкий запах козла-вожака. Впрочем, и некоторые ученики, по ее словам, бывали такими же «пахучими». Так или иначе, но, поравнявшись с Багцымкыком, она не сдержалась и сплюнула в его сторону.  Оскорбившись, Багцымкык вскочил, бросился на нее и порвал платье своими острыми рогами. Нашей учительнице хватило расторопности, чтобы вовремя сбежать с поля боя. Но при бегстве она уронила те тетради, что держала в руках, в том числе и мою. Багцымкык прожевал часть тетрадей, но когда дошел до моей, почему-то оставил ее нетронутой.  

Бабушка моя вечером пошла за стадом, чтобы пригнать его домой, и нашла разбросанные тетради. Решив, что они пригодятся ей утром для розжига очага, принесла в дом. А моя маленькая сестренка, которая уже сносно умела читать, начала рассматривать обложки тетрадей и наткнулась на мою. Собрав семью, она представила ее всем. Последние страницы злополучной тетради были заняты написанным недели две тому назад сочинением «Кем я хочу стать». Внизу стояла несуразно большая двойка. И далее «расшифровка» учительницы: «По моему мнению, ты не так плох в литературе, но выбор сделан тобой самим.  Если ты считаешь, что твой козел даст тебе больше знаний, чем я, то и учись у него. Только не забывай, что в конце года, на экзаменах, тебя будет ждать такая же большая, как его рога, двойка. Н.А.»

            Одним словом, после всех этих перипетий наша учительница на педсовете поставила ребром два вопроса.

 Первое: Ваше мнение по поводу целесообразности нахождения в школе ученика, который сподобился сравнить меня с козлом? И какое место занимает на уроке литературы и фольклора деревенский козел?

Второе: Как отреагировать на то, что ученик, подговорив козла, напускает его на тебя?  Не подлежит ли исключению из школы такой ученик?

Эти вопросы задели чувства заведующего учебной частью. Сам он тоже долгое время преподавал в школе литературу и прекрасно понимал, что вонючему козлу там не место. Недолго думая, он позвонил председателю колхоза. Так как они были родичами, быстро нашли выход из ситуации.  В ближайшую субботу в село должны были приехать очень уважаемые гости.  Как известно, потчевать званых гостей козлятиной – это честь и для гостей, и для принимающей стороны, и для хозяина, вырастившего животину. Положив телефонную трубку, завуч поведал присутствующим о будущей участи Багцымкыка.  Но тут учитель истории выступил с возражениями. По его мнению, со времен Леона Первого до Чачбовцев, Ачбовцев и Маршанивцев  и вплоть до наших дней не было случая, чтобы гостя потчевали мясом козла-самца, то есть не холощенного. Завуч, не поверив учителю истории, спросил об этом у мастера литературы и фольклора, то есть у нашей учительницы. Та сказала, что козел воняет только тогда, когда он живой. Если его мясо проварить как следует, то оно приобретает вкус лани. При этом учительница изъявила готовность первой попробовать мясо Багцымкыка. Но когда расспросили бывалых мясоедов, те подтвердили – мясо не холощенного козла может испортить весь стол. В итоге заведующий учебной частью решил, что надо на время подарить жизнь Багцымкыку. 

По сей день в школьном архиве сохранился шутливый протокол за подписью учителя географии с описанием этих дебатов.

 

       …Киношники обычно не показывались до обеда. Своих лошадей они оставляли у соседа в «казарме».1) Кормил породистых лошадей, убирал за ними, водил на водопой, купал, одним словом смотрел за ними специально приставленный к ним человек – конюх. Раньше мы, дети, любили через щелочки подсматривать за ними. Однако потом оставили это дело, потому что конюх стал нас прогонять. Вместо этого, когда артисты, приехав из города и оседлав лошадей, выезжали на съемки, мы гурьбой сопровождали их на всем протяжении пути. 

     В тот день я, зная, что меня не пустят домой, если хорошо не выпасу коз, решил срубить им на корм самые нежные молодые ветки раскидистого граба, стоявшего на пути следования артистов.  Коз оставить без присмотра я не мог, потому что стоило отлучиться хоть на миг, они всем скопом бежали к соседскому кукурузному полю. Обглодать самые лучшие кукурузные стебли и початки они могли за считанные минуты… Следовавший за этим душераздирающий крик хозяина поля заставлял меня жмурить до боли глаза, а коз –  кубарем скатываться с косогора и бежать куда глаза глядят. 

Я видел, что козы не насытились.  И животы у них не были так округлы, чтобы и их, и меня пустили домой. Понимал, что придется лезть на дерево. Только весь его ствол от основания был окутан колючкой. Много пота пролил я, но проложил себе путь. Однако, оказалась, что колючка не только внизу впивалась в ствол, но и наверху змеей душила ветви.  И те ветки, что я рубил, путались в ней и не падали наземь. Сколько бы ни пришлось мне помучиться и попотеть, козам нужен был корм. Еще я боялся, что они, не дождавшись его, разбегутся. Я надеялся только на коз, кормящих козлят. Они, как все мамы, были более ответственны.  Топорик мой был не особо острым, но я всегда с собой носил точилку. Изредка потачивая его, я продолжал свою работу.  Мне всегда было жаль те деревья, что приходилось так оголять. Да и ветки, думал я, плачут горькими слезами.

Долго мучился, много сил потратил – но, слава Богу, работа моя близилась к концу.  Оставалась одна сторона. Три-четыре хороших взмаха сделали бы свое дело. Послюнявив точилку, провел по топору. 

«Топорик мой, трудоголик, немного еще осталось».

Подувший с запада ветерок прошелся по моей щеке как нежная, родная рука. Даже показалось, что он подул только для меня лично, прячась от дерева, как делала моя бабушка, которая изредка втайне от отца клала мне перед уходом в школу в карман денежки. Передохнув, я начал с новыми силами размахивать топориком и думал: сколько жизней дало это дерево разным птичкам. Вон там наверху виднеется полуразрушенное гнездо дрозда, из трав и мелких комочков земли. Наверняка в ней самочка  снесла яйца и высиживала их. Наверняка она бывала голодной. Но чтобы яйца не охладели, сидела даруя им свои тепло и любовь и ждала, что вот-вот из них вылупятся маленькие живые комочки. И после их появления она не зная устали приносила им еду. Бывало, сама сильно проголодавшись, не выдерживала и проглатывала червячков, не донеся до малюток. И тогда, возможно, она ругала себя. Злилась. И забыв про всякого рода опасности вроде охотников, летала в те места, где, по ее разумению, должно было быть побольше червячки. Давно она не лакомилась мелкой лесной хурмой, не возилась в зарослях плюща. Она воспитывала маленьких дроздиков. Здесь, на этом дереве, появлялись они на свет и отсюда улетали в небо. Чем выше были свиты гнезда, тем было безопаснее. Дерево было их опорой…

Дерево скрипело, словно кости старого человека. Листики падали с веток, которые я рубил. Казалось, они хотели закончить жизнь самоубийством. Мне было их жаль. Мне было жаль дерева, который долгое время был домом множества птичьих семей. Если раньше оно давало тень земле, то теперь его ветки одна за другой падали вниз. Но эти листья и эти ветки также давали жизнь козам, которым необходимо было хорошее питание для того, чтобы у них появилось молоко для маленьких деток. Утешая себя такими мыслями, я обрубил последнюю ветку. Внизу мои козы ели живительную листву. Они кружились вокруг дерева, как мотыльки вокруг света лампы. Годовалые козлятки, опережая своих мам, лакомились от души. Но вдруг я понял, что нет Багцымкыка. Как получилось, что раньше него здесь оказались козы? Где он спрятался?  А вдруг, пока я обчекрыживал дерево, он ломанулся в соседский огород? А может, спрятался подальше от назойливых мух и не слышал стука моего топора? Но нет. Он всегда следил за стадом. Недаром ведь был вожаком… В это время как будто из-под земли я услышал чье-то стенание. Неужели Багцымкыка придавило тяжелой веткой? Сбросив топорик с дерева, я подался вниз. Стон не прекращался. Пока спускался, колючки изранили мое тело, порвали одежду. От переживаний ослабли руки и ноги. Живот и руки от плеча до кистей от царапин стали красными, как пасхальное яйцо. 

Но это все было неважно. Где же Быгцымкык? Опять я услышал слабый голос из-под зарослей… Эх, вы самцы и самки, да маленькие козлятки, вы не слышите этот голос? Слабый голос. Как же мне вызволить его оттуда?  Видимо, сильно придавило, а то он уже был бы на свободе. 

«Рогами своими помоги себе, рогами… Багцымкык, соберись с силами, не то задохнешься… Не боись. Это дерево доброе. Знаешь, сколько птичек находили в нем приют! Знаешь, скольких оно здесь взрастил! Это снизу гнездышки казались грушами, а они были целым миром. Багцымкык! Выползи, пожалуйста. Ты же не нарочно там спрятался?! Может, нарочно. Я прав?! Может, уже насытился листиками колючек? Меня они разодрали до крови, а тебе все нипочем. Удивляюсь…

Опять послышался голос Багцымкыка.  Может, он там задыхается. Может, заросли колючие его опутали, и он не может высвободиться. И все по моей вине. И чего же я жду? Нужно с другой стороны, где заросли пореже, раскорчевать их. Ему только чуть-чуть надо помочь.  Немного – и сам сможет выбраться.  Размахивая топориком, сумел проложить себе путь до валявшейся на земле большой ветви. Она все еще держалась корой за дерево. Потянувшись, оказался наверху. Только топорик тут не годился. Во-первых, рукоятка была короткой, во-вторых, снизу было неудобно им махать. Тут бы цалду!²⁾ Я все злился на коз. Они, как будто ничего не случилось, наполняли свои животы, думали только о себе. А тем временем их вожак задыхался под грузом веток и колючек. Нет, нет… Хорошо, что они ничего не знают и не понимают. Хорошо, что спокойно насыщаются. Они ни в чем не виноваты. Да и ничем не помогут. И я напрасно мучаюсь. Размахиваю, размахиваю топориком, но он уже ничего не берет. Лучше бежать домой за цалдой. Дома могу рассказать о случившем. Но если я только потеряю время?  Если к тому времени Багцымкык задохнется? Однако, другого варианта не было. Спрыгнув с дерева я побежал по тропинке в сторону большой дороги.

Мало-помалу у меня терялись силы, как из дырявого кармана постепенно теряется мелочь.

 Вдруг из-за поворота показалась легковушка киношников. А за ним – два автобуса.  Когда они проезжали мимо, я успел заметить, что в автобусах сидело много известных мне артистов. Видать, сегодня съемки были очень значимые. Но я уже никак не успевал на них.  Мне нужно было добежать до дома, рассказать там все, взять цалду и примчаться обратно к Багцымкыку.  

Мимо меня проезжали машины полные людей. Как много их сегодня! Лошадей я еще не видел. Видно, они едут в сторону скалы, где Акуарчиа погиб. Там очень опасное место.  Говорят, что один из артистов будет оттуда прыгать в воду.  Вроде, он вначале отказался, но потом решился…. 

И вот слышу я цокот копыт. Мне нравилось, когда лошади встают на дыбы, любил, вцепившись в гриву, держаться на их спинах, когда слышал их запах. Лошади из съемочной группы были резвыми и горячими, даже тогда, когда уставали. Единственное, что мне не нравилось, так это седла. Они не были похожи на абхазские седла, украшенные серебром, усыпанные красивыми бляшками. Да и не совсем они, по-моему, были удобны.  Нужно было быть отличным наездником, чтобы удержаться, особенно когда на скаку останавливаешь лошадь.  

Я, весь в грязи и крови, оцарапанный и колючкой, решил переждать, когда лошади проедут, боялся, что наездники, увидев меня таким, начнут смеяться. Свернул с дороги и примостился под большой ольхой. Старался даже не дышать. Некоторое время так и просидел. Понемногу успокоился. Безумно хотелось пить.  Но до нашего родника ой как было далеко. 

Цокот копыт затерялся вдали. Я только хотел покинуть свое убежище, как понял, что по дороге движется еще одна лошадь. Тихо раздвинул ветки и выглянул. Как бы быстро ни ехал всадник, я бы его разглядел. Но уже по стуку копыт стало понятно, что он никуда не спешил.  Я увидел белую лошадь, а на ней  – девочку в синих джинсах. Это была Сольвейг. 

 Сольвейг – дочь актера. Каждый день она приезжала из города и вместе с отцом отправлялась  в горы, где шли съемки  фильма. У нее была своя лошадь. Удивительно, что конюх ей не запрещал ездить одной. Надо сказать, что она умело управляла скакуном. Даже нас, сельских детей, пыталась учить как ездить, как править лошадьми. Нас – тех, кто сызмальства умели это делать. Она-то когда научилась?  Наверное, недавно, когда отец ее привез на съемки.

Отпустив ветку и выпрямившись, я вышел к дороге. Мне было все равно, в каком она виде меня увидит.  Я не в драке или игре порвал одежду, я когда работал, рубил для коз ветки. Она-то сама наверняка белоручка….

– Что ты там стыдливо прячешься, парень? Доброго тебе дня!

– Да нет, не прячусь. Змею видел, да не успел придавить, в заросли уползла.

Даже не знаю, как быстро успел сочинить я спасительное вранье.  Меня поразило то, что она себя вела как взрослая.  Хорошо, что про змею сказал. Может, забоится и отстанет. Может, удивится тому, что я без страха в заросли полез. По правде, хотел, чтобы отстала, уж слишком самонадеянная и самоуверенная девчонка. 

– Змею говоришь, увидел, парень? Ты в курсе, что она может укусить?

Вот, она уже меня уму-разуму учит, как будто я неуч какой-то. Заткнув за пояс плетку, она спрыгнула с лошади, показывая свою удаль. 

– Змея давно уползла. Да и нет у меня времени ее искать. Багцымкык, мой козел, в зарослях колючкой опутался. Задыхается. Помочь надо, – сказал я и двинулся в путь, делая вид, что не обращаю внимания на то, что она спешилась. 

– Багцымкык –  это тот, что с длинными рогами?  Это с ним недавно мои отец и его друзья фотографировались?

-Да. С ним они фотографировались. Но у него рога не застольные, а свои, родные.

Со злостью я это говорил. Не хотел, чтобы взбалмошная девчонка каким-то образом унизила моего Багцымкыка. Я тут ей рассказываю, что он в беде, что надо спасти…

– Пошли тогда. Я могу тоже помочь.  Вместе вызволим Багцымкыка, – сказала она подав мне уздечку и плетку. Сама же, вскарабкавшись, уселась на лошадь. Мне не совсем это понравилось, но понял, она от своего не откажется. Отбросив с лица волосы, сверху оглядев меня, она улыбнулась и немного подалась назад. 

– Залезай быстрей! Садись! И плеть, и уздечка в твоих руках. Покажи, что ты отважен, как Хаджарат!³⁾ –  сказала она и рассыпала, как жемчуг, свой девичий смех.  Оторопев, некоторое время я молчал, не зная, что делать и как себя вести. Она как будто в издевку разглядывала меня сверху.  Показалось, будто я в классе у доски стою и вместо мела плетью пытаюсь писать, а класс хохочет надо мной. Но потом, взяв себя в руки, протянул ей поводья уздечки и сказал не глядя:

– Без цалды нельзя. Надо из дому взять. У этого топорика рукоятка коротка, да и не режет она колючки. Затупилось лезвие. 

– Садись, парень, впереди меня. Да поторопись. И цалду возьмем, и  Багцымкыка спасем. А то можем не успеть. 

Когда я от Сольвейг услышал про Багцымкыка, да еще таким жалостливым голосом, будто оковы с меня упали. Вцепившись в седло, подтянулся, но лошадь была высокой, и нога не попала в стремя.  Сполз, но вмиг вскочил. Не обращая на протянутую руку Сольвейг, вновь вскарабкался.

– Вдень ногу в стремя, парень, или подай мне руку, помогу.

– Нет, нет. Я сам!

– Эта не из тех лошадей, к которым ты привычен. Упадешь, нан⁴⁾, упадешь, как сказали бы женщины вашего села.

– Нечего смеяться над нашими женщинами. Они не глупее тебя, – сказал я, весь покраснев. Вдев ногу в стремя, подтянулся и уселся в седло. В ответ мне она нежно рассмеялась.

– Иа, нан, да убережет его всевышний и в пути, и на дереве, и в бурных водах, да и на спине лошади. Мал он еще, мал. Пощади его за неразумение!.. – расхохоталась она.

– Смеешься над нашими обычаями…

– Не смеюсь, а радуюсь, дурачок ты! Двигай! Как вижу, наездник ты лихой. Да и плетку левой держишь. Видать, твоим арашам⁵⁾ плетка и не нужна. А этого по крупу немного поддай. Полетит он потом стрелой.

Понимая, что пререкаться с ней себе дороже, промолчал.  Натянув поводья, не сильно взмахнул плеткой и вскрикнул «чоу!». Лошадь встрепенулась и понеслась, будто крыльями взмахнула. Я аж испугался ее прыти. Если она так скачет, то удержать-то ее как – подумал я.  Но нынче не я был хозяин. Отдавшись ситуации, вцепился в гриву.  Авось устанет. 

 Сольвейг долго не подавала голоса. Видно, решила не мешать мне. 

– А теперь, может, познакомимся, парень? Как тебя зовут? –  спросила она, приблизив вплотную губы к моему уху.

– Даур, – сказал я громко, да так, как будто хотел огреть ее и лошадь своим именем как плеткой.

– Аа, Даурчик?!

– Не Даурчик, а Даур, – сказал я.

– Я буду тебя Даурчиком звать. Так больше нравится. А ты, оказывается, не слабак. Неплохо лошадью управляешь. Вот только я могу слететь. Если обниму за талию, не обидишься, Даурчик? – шепнула она мне в ухо. Медного цвета волосы как солнечные лучи щекотали шею. Только тогда до меня дошло, что я сижу на седле, а она на голом крупе лошади. Ну что мне оставалось в такой ситуации делать? Не мог я на скачущем коне пересесть назад.  Тогда точно, как она сказала, слетел бы.

– Держись, Сольвейг, держись покрепче, а то и вправду упадешь – крикнул я ей, своим уверенным голосом стараясь доказать, что на меня можно понадеяться, что я тоже неплохой наездник. Только успел сказать это, как она обняла меня за талию и сцепила руки так, как я сам иногда сцеплял, когда взбирался на дерево и боялся свалиться.  Вдруг откуда ни возьмись, силы удвоились. И сердце похрабрело. Захотелось огреть лошадь, да так чтобы она неслась на крыльях. Но только поднял я плетку, как  Сольвейг  схватила меня  за руку.

– Хорошего коня плетью два раза не ударяют. Не делай этого…

Мне стало неприятно, будто уличили в чем-то непотребном. На самом деле, лошадь и так развила немалую скорость.

– Натяни поводья, Даурчик, а то разнесем ваши ворота! – слова Сольвейг будто разбудили меня. Только тут я заметил, что почти к дому подъехали. Откинувшись назад, потянул поводья. Два крепких яблочка впечатались мне в спину. Боясь дышать я крепче прижался к груди Сольвейг. Почки на ветках… Нет, нет… Это было нечто другое. Боясь проронить слово, как мог крепче сжал губы.

– Не раздави, Даурчик, не раздави! – теплые, как и ее дыхание, слова Сольвейг согревали душу. Может, я спал, и все, что происходило, было сном?  У ворот лошадь потянула уздечку, и я словно очнулся. Выпрямил спину.  Не думая ни о чем, спрыгнул с лошади. Но все вокруг казалось иным. Может, в этот момент спросили бы меня, куда я иду, – не смог бы ответить. Не вспомнил бы. Какая-то сила держала меня, как жернова, между двумя потоками воды. Но надо было одновременно и вперед идти, и назад… Надрываясь. 

«Багцымкык, вот для тебя цалду принесли. Сейчас доберусь до тебя. Разрублю все колючки. Ветки обрублю так, чтобы было удобно снизу обгладывать. Да и козы подождут тебя. А ну-ка, положи мне на колени свою голову, а то повыдергаю всю твою бородку клинышком. Видишь, как пух твой прилип к моей одежде. Сольвейг увидит – подкалывать будет.  Если бы не она, я бы еще долго в дороге был.  Когда я рассказал, что ты под зарослями застрял, она сразу вызвалась помочь. Даже отложила свои дела. Посадила на лошадь, и мы помчались, как ветер, за цалдой.  Видел бы ты, Багцымкык, как несла нас лошадь.  Увидевшие нас издали думали небось, что на белоснежном облаке два ангела по небу летят. Знаешь, Багцымкык, Сольвейг поверила в мои способности наездника. По дороге сказала, что твои рога тебя очень украшают.   Фу, Багцымкык, какой же ты вонючий. Убью, если не отстанешь от той яловой козы. Кстати, вчера вечером дома о тебе говорили. Сказали, что ты не даешь козам спокойно пастись. Сказали, что утихомирить тебя пора. И запах твой выветрится. Но я с бабушкой против встали. Бабушка сказала, что у тебя еще есть время повыпендрываться. Сказала: «Не дам тронуть». Все в ответ промолчали. Даже отец.  Слышишь, Багцымкык, сказали, мол, пусть останется парень парнем. С твоим отвратительным запахом, бородкой клинышком и ветвистыми рогами.

С рогами. Да, с рогами. Просыпайся, Багцымкык.  Просыпайся. Открой глаза. Шутишь, что ли? Багцымкык, ты ведь жив, ты же не умер? Захочешь – вскочишь же!  Мой Багцымкык, никому я тебя не отдам. Ни нашим соседским мальчикам ни даже Сольвейг.  Возьму за рога и уведу.  Подальше от всех в лес, чтобы никто не нашел нас».

Долгое время пребывал я в сумбурном каком-то сне.  Вначале бежал босым, спотыкаясь о камни, то падая, то вставая. Затем оказался на берегу озера с зелеными водами. Присмотревшись, заметил на дне озера уйму рыб. Начал просить их подняться наверх, выйти на берег. Убеждал, что никто не посмеет их тронуть. Долго уговаривал, убеждал, что все камни на берегу переверну и вытащу всех червей им на корм. Но они, не веря моим словам, спускались глубже и там резвились. Я злился, что они не верят моим словам и что им там кормом служит только песок. Вдруг появляются непрошенные слезы.  Одна из рыбин, видать пожалев меня, подплыла близко к берегу. Я думал, что вот-вот дотронусь до нее, но она неожиданно перевернулась, показав мне белоснежное брюхо, и уплыла к сородичам.  Остальные рыбки, решив повторить ее кульбит, подплыли и, так же перевернувшись, уплыли. Этим они как бы говорили – мы сыты, нам хватает песка на дне озера. Я смотрел во все глаза, пока животы их вдруг не стали расти. И в какой-то миг вместо рыб, появились мои козы. Багцымкык  вышел вперед,  поставил ноги на валун и начал разговаривать: мы тут под водой задыхаемся., корма нет, кроме рыб и всяких змей. Голодаем. Козлята, думая, что ты высыпал соль, с утра до вечера облизывают белые камни. Почему ты с нами так поступил? Почему перестал нас свежими листьями и сассапарелью потчевать? Неужели мы никому не нужны? – плакал он в три ручья. Остальные козы, как   бы в подтверждение слов Багцымкыка, начали подбирать камешки и есть. Вслед за ними сам Багцымкык тоже начал есть камни. Нет, Багцымкык, нет! – вскричал я и в одежде бросился в воду. Долго я старался его вытянуть из воды. Тянул за рога, но он не поддавался, с яростью облизывал камни. Когда я стал задыхаться, то вынырнул. И в тот же миг проснулся весь в слезах.

Открыв глаза, я заметил, что соседские мальчики и Сольвейг уже закинули Багцымкыка на лошадь и, глядя на меня, покатываются со смеху. 

– Ты из-за этого козла плачешь?

– Из-за вонючего козла?

– За скотину плакать негоже.

– Зачем тебе вонючий козел?

Сольвейг подала уздечку одному из парней и направилась в мою сторону. Рассыпавшие по плечам волосы пальчиками за уши старалась пристроить.  Некоторое время она молчала. Я все не мог на нее поднять глаза. Но когда понял, что она не отойдет, поднял голову, глядя на нее жалостливо. Она с трудом выдавила из себя улыбку, но черные как ежевика глаза вдруг увлажнились и выкатившиеся слезы упали мне на руку.  Стараясь от других спрятать мокрые глаза, вновь улыбнулась и, приблизив указательный палец к моему носу, сказала:

«Кому нужна соя?!

– Мне! – ответил заяц».

Мальчишки расхохотались. Сольвейг повернулась на каблуках, схватила уздечку и пошла по дороге.  Боясь задохнуться от смеха ребят, я закрыл глаза руками и опустил голову на колени. Мокрые от слез пальцы прилипали к щекам. Через некоторое время поднял голову и посмотрел вслед удаляющимся фигурам. Сольвейг вела лошадь под узду, Багцымкык лежал поперек лошадиного крупа как мешок. Мне вдруг показалось, что она, как в наших детских играх, бежит по огромному полю держа бумажного змея за длинный шнур. Возможно, поэтому соседские мальчики за ней и бежали. Солнце опустилось и соприкоснулось с пригорком. Отсюда казалось, что это не солнце, а ритуальный костер – барбанджия5). Вот и Сольвейг добежала до него. Может она уже бросает в него мелкие хворостинки, повторяя слова бабушки «сжигаю нечистую силу, поджигаю, чтобы духа его не было». Точно, точно. Так она и делает сейчас.

Потом она вернется ко мне, держа воздушного змея за хвост. Мальчишки будут бежать во всю прыть, но за ней не угнаться. Я знаю, что должен с ней перепрыгнуть через костер… Пока не догорел барбанджия…

 

1) Можно перевести как «Многоуважаемый»

2) Род топора.

3) Имя абхазского народного героя.

4) Ласковое обращение женщины к младшему.

5)  Летающий конь из абхазской мифологии.

6) Костер, через который прыгали в ходе народного праздника.

 

 

Анатолий ЛАГУЛАА

Перевел с абхазского Виталий Шария

 

 

________________________________

Лагулаа Анатолий Янкович родился в 1961 г.

Абхазский поэт, прозаик, публицист, переводчик. Автор более 20 сборников стихов и прозы.

Стихи и короткие статьи начал писать в школьные годы. Его произведения публиковались в журналах «Алашара», «Амцабз», газетах «Апсны капш», «Апсны», «Ецваджаа», «Литературная Россия» и др.

А. Лагулаа – член Союзов писателей СССР (1989), России (1999) и Абхазии. Лауреат Государственной премии Абхазии им. Д. И. Гулиа по литературе и Государственной премий им. Т. Ш. Аджба. Заслуженный деятель культуры Абхазии.

Анатолий Лагулаа награжден высшим орденом Абхазии «Честь и слава» III степени.

С 2004 года является главным редактором литературного журнала «Алашара».