Уроки музыки

№ 2022 / 44, 17.11.2022, автор: Лариса КАЛИНИНА (г. Великие Луки, (Псковская область))

Мне было почти десять, когда родители, спохватившись, что время уходит, решили срочно отдать меня в музыкальную школу. Я же бредила морем и серьезно готовилась стать капитаном дальнего плавания. С соседскими пацанами на причудливых самодельных плотах плавала по ближайшему болоту и так жадно глотала литературу на свою возлюбленную тему, что библиотекари сочли необходимым резко ограничить мой читательский пыл.

Я пожаловалась папе. Он пообещал уладить конфликт.

…Обещание папа сдержал. Уже через 3 дня, в самом конце августа 1956 года, мы с ним высадились на остановке «Площадь Ленина» из маленького, почти квадратного, с внушительным животиком автобуса, пыхтящего на манер паровоза, и бодро зашагали по тихой улице Карла Либкнехта к старинному двухэтажному особнячку.

В детскую областную библиотеку имени А. Гайдара.

…В библиотеке, стремительно взлетев по крутой деревянной лестнице, я нетерпеливо распахнула дверь в свой любимый читальный зал… И… Остолбенела от ужаса: в зале не было ни одной книги!

Какие-то странные, диковинные стулья… Их много… Впереди виднеется длинный стол, покрытый красным сукном, еще дальше чернеет непонятно откуда взявшееся пианино. Рядом с ним одинокая девочка дрожащим голоском жалобно пищит популярную песенку «Веселые друзья».

Сострадая бедной девочке, я не сразу замечаю величественные спины женщин, восседающих за столом на высоких стульях. Как на тронах. Одна из женщин оборачивается, и я вижу лицо старой знакомой нашей семьи, учительницы музыки Клавдии Николаевны Плетневой, одной из основательниц детской музыкальной школы.

Она приветливо улыбается и приглашает меня подойти к пианино.

Все ясно. Я замираю от ужаса: библиотека переехала в новый дом, и теперь здесь концертный зал музыкальной школы!

Мой хитрый папа привел меня прямо на вступительный экзамен…

Но будущие капитаны так просто не сдаются!

На просьбу Клавдии Николаевны что-нибудь спеть я стиснула зубы и за весь экзамен не проронила ни одного звука.

Однако конкурса в школу не было, и меня приняли…

На первый урок в ненавистную музыкалку в самом начале сентября 1956 года, ровно

к восьми утра меня насильно доставил двойной родительский конвой. По дороге в школу конвоиры с восторгом рассказывали друг другу биографию моего учителя музыки с заковыристым именем Бертольд Юльевич.

 

 

От Клавдии Николаевны они узнали, что немецкий музыкант Б.Ю. Кон – коренной берлинец и учился на пианиста и композитора в самой Берлинской консерватории! С приходом к власти Гитлера он уехал в Испанию, где более трех лет сражался с фашистами в интербригаде вместе со многими другими воинами-интернационалистами из разных стран.

Когда фашизм и в Испании победил, Бертольд Юльевич со своими боевыми друзьями

несколько лет томился в плену, в лагерях Франции и Алжира. Освободили его советские военные, приехавшие в Африку за нашими военнопленными. С ними вместе Б.Ю. Кон перебрался в СССР.

Мне родители наказали не посрамить Советский Союз и учиться исключительно на пять, коли меня выбрал в ученики такой героический педагог-иностранец.

…На самом деле я досталась Бертольду Юльевичу по известному принципу «возьми, Боже, что мне негоже». Никто из членов приемной комиссии меня в свой класс не зачислил. Бертольда Юльевича на вступительном экзамене не было. В тот момент он занимался музыкальным оформлением нового спектакля на своей основной работе в нашем областном драматическом театре.

 

Как впоследствии разузнали мои родители, немецкого музыканта, у которого уже было советское гражданство, пригласил в наш театр ленинградский актер, фронтовик и будущий известный режиссер Яков Хамармер. Он с 1955 по 1958 год (сразу после окончания режиссерского факультета) набирался режиссерского опыта в Великих Луках. А Бертольд Юльевич был прекрасным театральным композитором и работал во многих театрах страны.

Особенно долго жил Бертольд Юльевич в Красноярске, где и умер в возрасте 80 лет.

А в нашем театре Б.Ю. Кон отвечал за всю музыкальную часть: сочинял музыку ко всем постановкам и сам ее исполнял. В антрактах детских спектаклей я любила, приподнявшись на цыпочки, заглядывать в оркестровую яму, где хозяйничал Бертольд Юльевич. Любила наблюдать, как он с немецкой аккуратностью тщательно готовит свое рабочее место, как бережно раскладывает большущую кипу рукописных нот на стареньком рояле, заменявшем театру оркестр…

Бертольд Юльевич любил всех. И все любили его.

 

…Из бывшего читального зала доносится музыка. «Бетховен, Патетическая соната!» – радуется мама и осторожно открывает дверь. Нам навстречу поднимается похожий на сказочника мужчина средних лет. С большими усами и внимательными, добрыми глазами. С пониманием и сочувствием смотрит он на мою несчастную физиономию. Тогда я не догадывалась, как мне повезло!

Первый учитель заразил меня музыкой и много хорошего посеял в душе. Он сумел отделить в ней самое главное, самое важное – от второстепенного, пустого; дело отделил от безделья, повернув меня лицом к настоящему не только в музыке, но и в жизни. На многие годы став моим камертоном. Особенно в моей будущей работе – с детьми в музыкальной школе.

А первые уроки не остались в памяти – слишком глубоко сидело во мне сопротивление занятиям. Зато я до сих пор помню педагогов, заглядывавших к моему учителю с просьбой помочь перевести мудреные тексты с разных европейских языков (он был еще и полиглотом). Помню, как радовалась возможности несколько минуток побездельничать!

Несмотря на нежелание, на уроках я работала неплохо. Замечаний Бертольд Юльевич ученикам не делал: не учил, не «воспитывал», не давил, не читал нотаций и не раздражался! Он всегда сам показывал, как нужно играть, и объяснял – почему; что-то подсказывал, давал советы. Многое я понимала с первого раза. Но моей заслуги в том не было: у настоящих мастеров любое слово, даже самый простой совет или подсказка всегда имеет великую силу воздействия – и сразу попадает в цель. За счет широты кругозора, за счет другого – глубинного! – уровня понимания своего любимого дела. За счет творческой, созидающей силы любви.

В этом я позже убеждалась много раз, поначалу недоумевая, почему я говорю такие же слова, как и мой учитель, а учеников они не пробивают, – «не открывают!» – как когда-то меня. Его советы и рекомендации доходили до самого сердца, понимались и принимались всем существом.

Детей Бертольд Юльевич любил так, что везде, куда бы его ни заносила кочевая театральная судьба, он всегда изыскивал возможность заниматься с ними. Твердо идя по своей собственной, не обкатанной другими педагогами дорожке, прежде всего развивая творческие возможности ученика. Учил забывать себя и полностью отдаваться делу.

…Работа шла на уровне любви.

Волею педагога я оказалась в очень непривычном мире. В нем я не ощущала себя ни ученицей, ни ребенком. Это было сотрудничество. Союз того, кто знает, с тем, кто только начинает узнавать. Как в старину у Мастеров, трудившихся вместе с подмастерьями. Он служил музыке и верил в то, что красота его любимого дела не может не увлечь и меня.

Мы искали исполнительские средства для того, чтобы воссоздать и оживить зашифрованное композитором в нотах, ни на секунду за техникой не забывая о музыке. Даже в незатейливых пьесках для начинающих!

 …За два года занятий со мной он ни разу не повысил голоса.

Тихо и уважительно учил меня, шумную и заводную особу, вслушиваться и слышать. Без лишних слов и без лишних эмоций, чутко улавливая перепады настроения и направляя их в нужное русло, легко вводя в рабочий ритм.

 

И постепенно вся чепуха слетала с меня. Сначала только на уроках.

Дома какое-то время все оставалось по-прежнему.

…Самой тяжкой для всей нашей семьи оказалась первая четверть. Попадая в привычный мир, я снова становилась капитаном и изводила родителей демонстрациями протеста.

Однако мой домашний ОМОН мудро реагировал на дикие сцены сопротивления. У папы почему-то мгновенно ухудшался слух, и он просил меня повторить акцию протеста еще раз – четко и разборчиво.

Просьба озадачивала и выбивала из процесса…

Мама, понимая, что насильно мил не будешь, митинговала и плакала вместе со мной, уговаривая потерпеть до новогодних праздников. Ведь папа оплатил обучение за полгода вперед и деньги нам не вернут.

Заранее восхищенный музыкальным подвигом будущего капитана московский дядюшка Никита обещал наградить меня приглашением на елку в Кремль. Как известно, на главную елку страны попадают только самые заслуженные и разносторонне образованные дети.

Затем мне предлагалось поиграть для кукол и поучить музыке любимую собаку. И полная трагизма процедура разучивания домашнего задания приобретала комические черты, превращаясь в «концерт натуральной музыки». По ироничному папиному определению.

Пианино у нас не было, его роль исполняла мама. Пьесы я вытыкивала на картонной клавиатуре, также нарисованной матушкой. При этом мама громко пропевала нотный текст. Я возмущенно ревела, роняя слезы на картонные клавиши. А собака, довольная, что ее пустили в теплый дом, усердно нам подвывала.

 

…Я держу в руках пожелтевшую школьную тетрадь. Ей 62 года.

Это мой дневник за 1 класс музыкальной школы. Аккуратный, каллиграфический почерк учителя. Четкие, конкретные, понятные ребенку задания – ничего лишнего, все только по делу. И ровно столько, сколько нужно.

Музыкальная грамота.

Понимание музыки как языка.

Чтение нот с листа.

Гаммы.

Итальянская терминология.

Многочисленные ансамбли.

Обязательное повторение пройденных пьес.

Тщательно подобранный, доступный, но только образный и качественный репертуар.

 

Мое отношение к музыке потеплело уже к концу первой четверти. На одном из ноябрьских уроков я впервые сыграла пьеску про пастушка не только правильно, а с пониманием, проникновенно. Как рад был Бертольд Юльевич! Какую огромную, красивую пятерку он поставил! Сдается мне, что так хорошо я не играла больше никогда в жизни! С тех пор даже пастушок с картины Нестерова звучит во мне мелодией этой крохотной детской пьески.

Чудеса на уроках Бертольда Юльевича начинались с порога.

Зал на глазах волшебным образом преображался. Строгие стулья-троны превращались в мягкие и удобные кресла. Печка, рано утром растопленная нашей уборщицей бабушкой Дуней, наполняла уютным теплом небольшой школьный концертный зал.

Папа забрасывал меня в школу очень рано, задолго до урока, чтобы успеть дойти до своей работы. Но ни разу мы не опередили учителя. Он, не замечая нас, уже сидел за роялем, погруженный в сочинение музыки: напевал, проигрывал, записывал ноты карандашом, иногда подолгу импровизировал, вспоминая, наверное, свою работу в джазовых ансамблях родного города Берлина.

Отец вытряхивал меня из плаща или пальто у теплой печки, я прижималась к ней и погружалась в очень красивую музыку Бертольда Юльевича. А бывало, что и в сон…

В 7.55 утра учитель прекращал свои занятия и, ровно в 8.00, физически и духовно разогретая со всех сторон – не только от печки, от моего педагога всегда веяло теплом, – я без сопротивления садилась за рояль. Учитель начинал урок, и мы оба, занятые творческим делом, совершенно забывали о себе.

1-й класс я закончила с крепкой четверкой.

К новому учебному году московские родственники подарили мне свое трофейное пианино немецкой фирмы «Рихтер». С медными подсвечниками, с клавишами из слоновой кости и с обветшавшей от старости и перевозок механикой. Играть на нем было нельзя. Бертольду Юльевичу пришлось повозиться, но и как настройщик он оказался на высоте. Денег за ремонт и настройку он с нас не взял.

У пианино оказался красивый клавесинный звук.

Появившиеся во 2-ом классе в моем репертуаре старинные пьески так завораживающе звучали на нем, что обожаемое море к концу учебного года было окончательно забыто.

А уроки Мастера с их глубиной понимания музыки, с их радостью творческих открытий, с их сердечностью и простотой, добротой и щедростью души, я не забуду никогда.

 

 

 

О себе (от автора)

Мне 76 лет. Живу в городе Великие Луки (Псковская область).

Всю жизнь учила детей и взрослых музыке и читала лекции о ней.

На пенсии, окончив двухгодичные курсы православной педагогики, вела детскую творческую группу.

Много лет бродила с рюкзаком по лугам и лесам нашего заповедного края.

30 лет подряд, с 1960 года выписывала и внимательно читала газету «Литературная Россия» и считаю ее своей главной литературной наставницей.

Время записывать по заявкам слушателей свои многочисленные устные рассказы, – я их сочиняю с детства, – появилось десять лет назад в связи с тяжелой болезнью, уложившей меня в постель.