Воланд-Станиславский

(«Театральный роман» и «Мастер и Маргарита» как две версии одной книги)

Рубрика в газете: Гипотеза, № 2021 / 20, 27.05.2021, автор: Максим АРТЕМЬЕВ

В последние годы жизни Михаил Булгаков писал одновременно два романа, в основе которых лежала одна и та же история писателя с незадавшейся судьбой, кончающего самоубийством или заключением в сумасшедшем доме. В обоих главный герой выступал как автор одной книги, трагически или трагикомически изменившей его жизнь. И в «Мастере и Маргарите» и в «Театральном романе» схожие сюжеты развивались параллельно. И там и там писателем становился маленький человек, далекий от литературного мира, с которым затем происходят фантастические превращения.
После того, как текст был окончен, начинается борьба за напечатание романа. И в «Мастере» и в «Театральном романе» друзья предвещают автору, что это невозможно:
– Ни-ни-ни! – воскликнул пожилой литератор. – Ни в коем случае! Об «пропустить» не может быть и речи! Просто нет никакой надежды на это. Можешь, старик, не волноваться – не пропустят. (Театральный роман)
«Кроме того, он совершенно точно объяснил мне, и я догадывался, что это безошибочно, почему мой роман не мог быть напечатан. Он прямо говорил: глава такая-то идти не может…» (Мастер и Маргарита)
Этим опытным товарищем выступает пренеприятный тип – в «Театральном романе» – Ликоспастов (он и есть тот самый пожилой литератор), в «Мастере» – Алоизий Могарыч.
Когда же удаётся пробиться, на писателя с яростью набрасывается критика: «передо мною был фельетон «Не в свои сани», и героем этого фельетона был я», «надо мною смеялись, в этом не было сомнений, –смеялись злобно все» (Театральный роман), «появилась статья критика Аримана, которая называлась «Враг под крылом редактора», в которой говорилось, что Иванов гость, пользуясь беспечностью и невежеством редактора, сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа», «в другой газете за подписью Мстислава Лавровича обнаружилась другая статья, где автор её предполагал ударить, и крепко ударить, по Пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить», «называлась статья Латунского «Воинствующий старообрядец» (Мастер и Маргарита).

Дальше сюжеты расходятся, но множество деталей свободно перетекает из романа в роман. Булгаков, работая над ними одновременно, жил примерно одними и теми же мыслями, и черпал их из одного источника. Приведём примеры.
Находясь в театральном «предбаннике» писатель Максудов поражается тому, что режиссёр Аристарх Платонович был знаком с Тургеневым, Толстым, Писемским, Григоровичем, и, даже, Гоголем:
И как-то само собой у меня вырвалось, невольно:
– Сколько же лет Аристарху Платоновичу?!
В «Мастере и Маргарите» Воланд рассказывает о своей беседе с Кантом и следует схожая реакция: «Берлиоз выпучил глаза. «За завтраком… Канту?.. Что это он плетёт?» – подумал он».
Одна и та же болезнь является поводом для резиньяций: «Я сейчас был у доктора, и он нашёл, что у меня саркома лёгкого…» (Театральный роман), «и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома лёгкого…» (Мастер и Маргарита)
И далее следуют рассказы либо о счастливом излечении – «организм Герасима Николаевича станет сам справляться с попытками саркомы дать где-нибудь вспышку» (Театральный роман), либо о том, что исцеление невозможно – «родные вам начинают лгать, вы, чуя неладное, бросаетесь к учёным врачам, затем к шарлатанам, а бывает, и к гадалкам. Как первое и второе, так и третье – совершенно бессмысленно» (Мастер и Маргарита).
Шалости кота, забравшегося под потолок, и нанесшего немалый материальный урон, – важные комические эпизоды романов: «в комнату влетел, надо полагать осатаневший от страху, жирный полосатый кот. Он шарахнулся мимо меня к тюлевой занавеске, вцепился в неё и полез вверх. Тюль не выдержал его тяжести, и на нём тотчас появились дыры. Продолжая раздирать занавеску, кот долез до верху… Кот сполз с занавески, распоров её донизу, и выскочил из комнаты» (Театральный роман)
«Кот вскочил живой и бодрый… сиганул с ним обратно на камин, а оттуда, раздирая обои, полез по стене и через секунды две оказался высоко над вошедшими, сидящим на металлическом карнизе. Вмиг руки вцепились в гардину и сорвали её вместе с карнизом … Кот, не расставаясь с примусом, ухитрился махнуть по воздуху и вскочить на люстру… На пол посыпались хрустальные осколки из люстры, треснуло звездами зеркало на камине».
Другой общий экзотический эпизод – езда на велосипедах по сцене: «Патрикеев тронул педали и нетвердо поехал вокруг кресла, одним глазом косясь на суфлёрскую будку, в которую боялся свалиться… Патрикеев поехал снова, на этот раз оба глаза скосив на актрису, повернуть не сумел и уехал за кулисы» (Театральный роман), «публике показалось, что вся тройка со своими машинами грохнется в оркестр. Но велосипеды остановились как раз в тот момент, когда передние колеса уже грозили соскользнуть в бездну на головы музыкантам» (Мастер и Маргарита).
Очень важную роль играют театральный буфет и его буфетчик: «Многоведёрный блестящий самовар за прилавком первым бросался в глаза… печальный человек стоял за прилавком и глядел на груду бутербродов с кетовой икрой и с сыром брынзой… выпьют весь гигантский самовар», «попейте чаю в буфете… не обижайте нашего буфетчика Ермолая Ивановича!», «в самое отчаянное время он весь театр поголовно осетриной спас от голоду» (Театральный роман), «я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы…. Брынза не бывает зелёного цвета… какая-то неопрятная девушка подливала из ведра в ваш громадный самовар сырую воду, а чай между тем продолжали разливать» (Мастер и Маргарита) Как мы видим, набор упоминаемых яств примерно одинаков – брынза, осетрина, чай, равно как и характеристика самовара.
И тут, в связи с буфетом, бросается в глаза то, что и Воланд и Иван Васильевич-Станиславский практически сливаются, точнее, для характеристики Воланда Булгаков прибегает к образу Станиславского. Оба говорят пафосно и патетически, любят превосходную степень прилагательных, Воланд: «симпатичнейший», «почтеннейший» (2 раза), «милейший» (2 раза). Станиславский: «доблестнейший», «полезнейший», «почтеннейший» (при этом он и говорит меньше Воланда в целом). Эта же черта является особенностью авторской (т.е. самого Булгакова) речи в обоих романах.
И Иван Васильевич-Станиславский и Воланд радушно предлагают угощения: «не прикажете ли закусить чего-нибудь? Может быть, угодно пообедать или позавтракать? Прошу без церемоний! ..Или, может быть, какие-нибудь напитки? – продолжал угощать меня Иван Васильевич. – Нарзану? Ситро? Клюквенного морсу?» (Театральный роман), «Чашу вина? Белое, красное? Вино какой страны предпочитаете в это время дня?» (Мастер и Маргарита)
Но в разговоре с буфетчиком проявляется и их различие. Станиславский искушает гостя яствами, но их нет на самом деле – мимика и жесты буфетчика свидетельствуют об этом недвусмысленно: «… Ермолай Иванович, у нас найдется что-нибудь пообедать? Кудесник Ермолай Иванович в ответ на это поступил так: закатил глаза под лоб, потом вернул их на место и послал мне молящий взгляд». Строгость режиссёра напускная, и порядок в театральном буфете условный: «Ермолай Иванович! – сурово сказал Иван Васильевич. – У нас достаточные запасы клюквы? Прошу вас строжайше проследить за этим. Ермолай Иванович в ответ улыбнулся застенчиво и повесил голову».
Воланд же отчитывает буфетчика, не стесняясь, он видит кто тот есть: «– Нет, нет, нет! Ни слова больше! Ни в каком случае и никогда! В рот ничего не возьму в вашем буфете! Я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы. Драгоценный мой! Брынза не бывает зелёного цвета, это вас кто-то обманул. Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои! Я своими глазами видел, как какая-то неопрятная девушка подливала из ведра в ваш громадный самовар сырую воду, а чай между тем продолжали разливать. Нет, милейший, так невозможно!..  Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая! Да, итак мы остановились на осетрине? Голубчик мой! Свежесть, свежесть и свежесть, вот что должно быть девизом всякого буфетчика».
Станиславский показан как утерявший связь с реальностью человек, бессмысленно восхваляющий буфетчика за мнимые заслуги: «Ермолай Иванович известен на весь мир своими пирожными!.. в самое отчаянное время он весь театр поголовно осетриной спас от голоду! Иначе все бы погибли до единого человека. Актёры его обожают!
Ермолай Иванович не возгордился описанным подвигом, и, напротив, какая-то мрачная тень легла на его лицо».
В результате безмолвных мольб Ермолая Ивановича Максудов-Булгаков отказывается напрочь от угощений. Напротив, в «Мастере и Маргарите» буфетчика театра Варьете по настоянию Воланда угощают: «выложил на золотую тарелку шипящий кусок мяса, полил его лимонным соком и подал буфетчику золотую двузубую вилку… Буфетчик из вежливости положил кусочек в рот и сразу понял, что жует что-то действительно очень свежее и, главное, необыкновенно вкусное».
Можно выдвинуть гипотезу, что Булгаков в «Мастере» дал волю своим чувствам относительно МХАТовского буфета, которые он сдерживал в «Театральном романе», и Воланд говорит то, что должен был сказать Иван Васильевич-Станиславский, будь он зорок и по-настоящему деловит.
Оба поклонники гомеопатии: «А ещё лучше… гм… гм… гомеопаты, – продолжал Иван Васильевич, – прямо до ужаса всем помогают. – Тут он кинул беглый взгляд на стакан. – Вы верите в гомеопатию? …Напрасно! – сказал Иван Васильевич, – пятнадцать капель, и вы перестанете что-нибудь чувствовать» (Театральный роман). «Дорогой Степан Богданович, – заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, – никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу, – лечить подобное подобным» (Мастер и Маргарита). 
Воланд и Станиславский выражаются похоже, характеризуя людей: «У нас в театре такие персонажи, что только любуйтесь на них… Сразу полтора акта пьесы готовы! Такие расхаживают, что так и ждёшь, что он или сапоги из уборной стянет, или финский нож вам в спину всадит… величайший жулик. Он родную сестру донага раздел…» (Театральный роман), «среди лиц, садившихся со мною за пиршественный стол, попадались иногда удивительные подлецы!.. достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он – сволочь, склочник, приспособленец и подхалим» (Мастер и Маргарита).
Я ни в коем случае не хочу сказать, что Воланд – это Станиславский. Нет. Но для создания его образа Булгаков кое-что взял от Станиславского в «Театральном романе» – манеру речи в первую очередь. Добавим также, что Воланд представляется как артист, и он со своими помощниками устраивает представление в театре Варьете. Его помощники Коровьев, Гелла, кот Бегемот, Азазелло подобны сотрудникам режиссёра Ивана Васильевича в Независимом театре, всем этим Фоме Стрижу, Поликсене и прочим. И те и другие образуют свиту при вожде, при этом её члены вполне самостоятельны в своих действиях, и могут ссориться друг с другом. Попадающий к ним человек со стороны – писатель Максудов или буфетчик из театра Варьете, оказывается в роли непосвящённого простака в абсурдном мире, вращающемся вокруг лидера – режиссёра ли Ивана Васильевича или мессира Воланда.
В итоге из реплик из «Театрального романа» и «Мастера и Маргариты» можно сложить своеобразный центон:
– Мы хотим спасти вас от страшного вреда! – сказал Иван Васильевич. – От вернейшей опасности, караулящей вас за углом.
– Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится.
PS. Уместно будет упомянуть и о браунинге, фигурирующем в обоих романах. Булгаков допустил фактическую ошибку, называя браунинг «револьвером» в «Театральном романе». Браунинг был самозарядным пистолетом, прославившем своего создателя именно в этом качестве, и фирма Браунинга револьверов не выпускала.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.