ЖЁВКИ
О книге Михаила Кураева «Битва за историю» и не только о ней
Рубрика в газете: Разбор полётов, № 2020 / 6, 20.02.2020, автор: Сергей ЯКОВЛЕВ
…хоть иногда сказать правду, если б даже она была и недостаточно,
по-вашему, либеральна.
Ф.М. Достоевский
На днях взялся перечитывать Игоря Дедкова, замечательного русского критика и публициста, к 25-летию его кончины (27.12.1994). Одна из последних его статей была посвящена реабилитации… Нет, лучше сказать – вдумчивому прочтению публицистики нововременца Михаила Меньшикова, при советской власти считавшегося «махровым реакционером», заклеймённым ещё Лениным.
Статья написана в 1993 году. Незадолго до этого в России вышла впервые книжка М.О. Меньшикова. Многие тогда впервые узнали об этом талантливом писателе и журналисте охранительного толка, широко известном в царской России, одной из бесчисленных жертв большевистской ЧК (расстрелян в 1918 году).
Своевременный жест со стороны Дедкова, не правда ли? Мы хорошо помним победительную антикоммунистическую риторику 90-х годов, да и сегодня она в обществе не затихает…
Дедков скажет о Меньшикове, наверное, больше и лучше, чем все обличители «зверств большевиков» до и после него. Человечнее и пронзительней. При всём неприятии меньшиковского черносотенства, о чём тоже выскажется вполне ясно: идейные разногласия и противоречия – не повод для расправ.
Но вот предварит свою статью зачем-то другим сюжетом, всего на полстранички. О погибшем в том же году в Омске писателе Александре Новосёлове – «самом ярком», по свидетельству современников, «из беллетристов Сибири предреволюционного периода». Новосёлов был эсером, входил в состав Временного сибирского правительства.
«Осенью 1918 года в возрасте 34-х лет он был убит колчаковскими офицерами, расчищавшими путь к власти своему адмиралу».
Нет, никак не получалось у Дедкова влиться в победный хор. Ни прежде (в советские годы), ни потом. Слишком был он умён, честен и требователен к себе…
Гораздо пространнее об адмирале Колчаке, и тоже отнюдь не в жанре «хорового пения», высказывается современный писатель Михаил Кураев в недавно вышедшей книжке «Битва за историю». (Что это за битва и с кем она ведётся – чуть позже.)
«Ответом на потребность времени стал фильм «Адмиралъ». Он должен был… воздать должное блистательному флотоводцу и полководцу, беспощадному ревнителю блага Отечества, Верховному правителю России, вождю Белого движения Александру Васильевичу Колчаку. <…> «Блистательный» даже кораблём 1-го ранга в жизни не командовал, за полгода его командования Черноморский флот понёс потери неизмеримо большие, чем противник от его мин на Балтике, ни одного морского сражения не выиграл, но преданно любил чужую жену. И это чистая правда. И это главное. Об этом и фильм».
«Что такое война «по-колчаковски», – продолжает автор, – можно узнать у считавших себя нейтральными чехов, воевавших бок о бок с колчаковцами против красных. В ноябре 1919 года они обратились к покровителям Колчака, англичанам и американцам:
«…Под защитой чехо-словацких штыков местные русские военные органы позволяют себе действия, перед которыми ужаснётся весь цивилизованный мир. Выжигание деревень, избиение мирных русских граждан целыми сотнями, расстрелы без суда представителей демократии, по простому подозрению в политической неблагонадёжности, – составляют обычное явление…»
На следствии Колчака спросят о выжженных деревнях. Правитель припомнит и признается: бывало».
«В Сибири в 20-е годы самой популярной собачьей кличкой была «Колчак». Светлую память оставил по себе удивительный флотоводец и безжалостный полководец».
Бывают странные – или совсем не странные? – сближенья. Свежая «Новая газета» (от 23 ноября 2019 года) извещает читателей о близящемся 100-летии расстрела Верховного правителя «без суда на льду Ангары в 1920-м» и сетует, что у министерства культуры не нашлось трёх миллионов евро, чтобы выкупить на недавнем аукционе в Париже архив великого соотечественника, – государство предпочло возложить эту миссию на частных инвесторов.
Но довольно о Колчаке. Ни Дедков, ни Кураев не претендуют на роль судей над людьми из далёкого прошлого, попавшими в тиски трагических обстоятельств. Более того – предостерегают и других от подобного верхоглядства в угоду политической конъюнктуре. Речь во всех случаях о нас с вами, нынешних.
Как пишет в своей книге Кураев, сегодня, как и всегда, «история используется прагматически – для оправдания настоящего при помощи манипулирования прошлым». Вот с этими-то стратегами-временщиками, что горазды менять «минус» на «плюс», когда это помогает приумножить власть или прихватить чужое добро, и идёт у автора отчаянная «битва за историю», по сути – за жизнь, свою и нашу общую, каковая без правды немыслима.
Автор загадочного «Капитана Дикштейна» (1987) и увлекательнейшего «Путешествия из Ленинграда в Санкт-Петербург» (1995), Михаил Кураев не оставляет самые серьёзные и дотошные вторжения в глубины российской истории. Не его вина, что результатами такого вторжения оказываются картины печальные, полные скорбной иронии, подчас прямо-таки фантасмагорические. Особенно, когда (и в этом драгоценная черта авторского дарования) сами собой накладываются на день сегодняшний, раскрывают перед нами его не всегда видимую изнанку, его низменную, до гротеска пошлую природу.
Умение очертить «пошлость пошлого человека» считал своим главным свойством Н.В. Гоголь. В этом смысле Кураева можно назвать наследником гоголевской сатирической традиции, способным «сквозь видимый миру смех» явить читателю «невидимые миру слёзы». Отечественная история предстаёт у него дорогой кривой и ухабистой, но небезнадёжной: ведь на ней тут и там расставлены, как путеводные вехи, предостережения и напутствия великих наших соотечественников.
Автор цитирует, например, письмо Л.Н. Толстого самодержцу Николаю Второму, датированное 1902 годом:
«Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделённой от всего мира, но не требованиям русского народа, который всё более и более просвещается общим всему миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления и связанное с нею православие можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел».
Оценивая задним числом постигшие Россию после этого беды, можно только поражаться прозрениям гения и роковой глухоте власти, которая не желала внимать спасительной правде. Но не менее острое чувство вызывает догадка, что когда-нибудь и наш век помянут как странную пору мракобесия и самоубийственной недальновидности. Разве что не найдут в текущем многоголосии разума, близкого к толстовскому.
А вот совсем другая цитата, обескураживающая тех, кто ждёт от власти лишь милостей и добра и верит, что сама история не прощает властвующим злодеям лжи и пролитой крови:
«…народы прощают многое – варварство Петра и разврат Екатерины, прощают насилия и злодейства, если они только чуют силу и бодрость мысли. Но непониманье, но бледную шаткость, но неуменье воспользоваться обстоятельствами, схватить их в свои руки, имея неограниченную власть, ни народ, ни история никогда не прощают, какое там доброе сердце не имей».
Это А.И. Герцен – между прочим, один из самых яростных критиков российского самодержавия, приверженец западных демократий. Кураев цитирует его, конечно, не с целью оправдания злодейств. Мне, например, эта цитата до боли сердечной напомнила нашу «перестройку» второй половины 80-х годов, с её «непониманьем», «бледной шаткостью» и «неуменьем воспользоваться обстоятельствами»… Герценовская мысль не апологетична: она не столько развеивает романтические иллюзии подданных, сколько предостерегает правителей, к которым и обращена. Напоминает им о неизбежном возмездии совсем с другой стороны.
Прислушайся к национальному культурному наследству, вдумайся в него российский «политический класс», неизменно (при любом режиме) правящий страной лишь с мыслью о собственной пользе и выгоде, – и историческая дорога наша могла бы быть куда более прямой и ровной.
Ну а коль это, к сожалению, не так, каждому вновь пришедшему к власти режиму приходится «ровнять» её искусственно, обращая взоры то к одной, то к другой эпохе, меняя «плюсы» на «минусы» и наоборот, камуфлируя провалы и сверх меры превознося весьма скромные достижения.
Применительно к лукавству присяжных «историков» Кураев вспоминает «способ кормления детей в бедных крестьянских семьях. Старуха своим беззубым ртом нажёвывала хлеб, потом выплёвывала это нажёванное вперемешку со слюной в тряпку, тряпочку завязывали в этакий узелок и этот узелок давали младенцу сосать взамен молока и каши. Кажется, этот нищенский продукт назывался «жёвки». Вот и нас с вами кормили, кормят и будут кормить в вопросах истории как раз «жёвками».
В книге Кураева много ссылок на русских классиков: помимо упомянутых Л.Толстого и Герцена – на Пушкина, Гоголя, Достоевского, Лескова, Некрасова… Это не случайно. И здесь опять уместно вспомнить Дедкова, его дневниковую запись, сделанную ещё в 1969 году, совсем при другом строе, обращённую к другим недальновидным «хозяевам жизни»:
«Правители, которых можно желать, должны были бы согласовывать свои нравственные, этические принципы (рекомендуемые народу) с принципами и идеалами русской классической литературы, потому что в ней более, чем в чём-то ином, выразилась национальная философия, национальный идеал или лучше сказать – истина русской жизни. Иначе образуется (образовался) разрыв между тем и другим, и первое не выдерживает сопоставления, которое происходит постоянно, незаметно и неотвратимо».
Но такого, если перефразировать Кураева, никак не может быть «в глубоко больном обществе», где власть потеряла моральный авторитет и утратила всякое представление о подлинной истории и культуре вверенного ей народа.
Чего-то нет нигде доказательств, что он расстрелян чекистами. Да еще на глазах собственных детей, хотя сидел в тюрьме. Это что, вывели из тюрьмы, детей позвали и показательно расстреляли? Все основывается только на словах его жены. Не уверен, что это надежный источник. Версия дословно повторяется практически везде. Похоже на ложь или фальшивку.
Сергей Ананьевич Яковлев пишет, как всегда хорошо. Можно читать от начала до конца и наслаждаться статьей.
Но вот о Льве Толстом, о том, что он гений-пророк…
“Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделённой от всего мира, но не требованиям русского народа, который всё более и более просвещается общим всему миру просвещением”, – цитирует Яковлев Толстого вслед за Кураевым, добавляя, что “можно только поражаться прозрениям гения”. Каким? самодержавие было потом при Ленине, Сталине… Продолжить?
А электричество Толстой хаял так же, как самодержавие.
А про всю цивилизацию что-то доброе сказал в публицистике?