Море шепчет…
О лауреатах Патриаршей премии 2021 года
27.05.2021, 13:32
Море шепчет, море вовлекает в разговор, море играет красками:
«Море шепчет:
– О чём грустишь,
К берегам моим тихо выйдя,
И задумчиво так стоишь,
И глядишь, ничего не видя!»
Мушни Таевич Ласуриа исследует действительность стихом, находя в оной те нюансы, которые при ближайшем рассмотрении могут оказаться более важными, нежели длительные периоды жизни: ведь к вере человек может прийти за миг…
Чувство благодарности – серебряная нить, перехватывающая поэзию Мушни Таевич. И здесь очевидна благодарность Богу: за предложенную ширь и высь, за возможность участвовать в жизни, где негатив стоит истолковывать частью Божьего промысла, чья глобальность превосходит возможности человеческого разумения.
Дар свыше – талант. Об этом напоминает поэзия Мушни Таевич, призывая к бережному обращению с оным даром и остерегая от ощущения собственной заслуги: владения талантом.
…несколько необычно сложится путь одной московской, выбранной для повествования семьи: переезд в деревню. А дело происходит в середине девяностых.
…поразят глаза деревенских детей: словно плазмы мысли в них больше, нежели во взорах городских.
Книга В. Малягина «Удивительные истории Петра Петровича» рассказывает о странноватых людях: Свечкиных…
Отказаться от московской квартиры? Ради деревенской тишины?
Но…всё в жизни бывает, и нестандартность представленных людей служит основанием для нестандартных историй, происходящих с ними…
И жизнь открывается для них совершенно иначе: словно самая сердцевина её цветка становится яснее.
Малягин сделал в своё время «Библию для детей», вложив основные, насколько возможно (невозможно, конечно) линии в пересказ, доступный самым маленьким.
У него получилось ярко, самоцветно.
Разумеется, вариант изрядно сокращён: Ветхий Завет кончается на Моисее и исходе из Египта, также в сжатом формате даётся история Иисуса; но вот «Символ веры», приводимый в конце, прокомментирован тщательно, добротно, и…понятно для малышей.
Владимир Малягин выступал и как драматург: его пьесы поэтичны и атмосферны, и раздумья, представленные через живописные образы, достаточно глубоки, чтобы к ним прислушаться, не увлекаясь только предложенным конфликтом.
…со смотровой площадки калужского парка открывается восхитительный вид на Оку, чьё плавное течение настраивает на спокойный лад даже самую метущуюся душу; а Правобережье, простёртое за рекой, разрастается постепенно, превращаясь в полноценное продолжение Калуги.
Юрий Убогий – прозаик из Калуги, знает жизнь до прожилок, до изнаночной её стороны, ибо долгие годы работал психиатром в областной больнице.
Он автор 12 книг прозы, и премия имени Леонова – беспрецедентного стилиста – получена им была в своё время не зря: есть в манере письма Убогого крепость, вещность; нет, разговора о подражание не может быть, но отблеск классика двадцатого века порою ощутим.
«Мальчик издалека» – чудесная книга детства, где каждый эпизод (а повесть оригинально составлена именно из чередования оных), то отливает перламутром мечты, то даёт вкус подлинности человеческого хлеба.
Повести Убогого рассматривают повседневность – такою, какая есть, они погружают в мир семейных отношений, где высверки счастья бывают столь же часто, как случаются траурные полосы; и могучим реквиемом достойной жизни звучит (если не гудит набатно!) повесть «Порог»…
Ныне калужский писатель увенчан Патриаршей литературной премией.
Думается, выбор трёх этих авторов справедлив: каждый из них проповедует по мере сил своих, через собственную художественную систему те суммы ценностей, что подтверждают высоту христианского космоса.
Автор новости: Александр БАЛТИН
А вот мне думается, что выбор лауреатов не столь очевиден. Мне кажется, что вопросов больше, чем ответов. Ну, например, почему в Год Достоевского прокатили с премией главного специалиста по Достоевскому, вице-президента Международного Общества Ф. М. Достоевского? Почему в год своего 85-летия остался без премии автор исторических романов: “Василий Шуйский”, “Смута”, “Тишайший”, “Никон”, “Аввакум”, “Страстотерпцы” – человек, который может и не дожить до следующего юбилея? Тем более, что премия вручается ПО СОВОКУПНОСТИ ЗАСЛУГ, а не за отдельное произведение. Разве не достоин премии директор СП РФ, или у нас людей, на которых фактически держится Союз, как собак нерезаных? И, наконец, пролёт Байбородина – это плевок не только на всю Иркутскую литературную школу, но и на всю “деревенскую прозу”.
Складывается впечатление, что попечительский совет вообще не владеет литературной ситуацией, а смотрит исключительно на красивые обложки…
ПОДКОП
Подкоп наш под литературу,
Которая большая дура:
Любая под луною книга,
Мой бог, напоминает фигу.
Все времена на свете – гиблые,
Любое время – тлен и прах,
В душе царит господен страх.
Не надо книги, кроме библии,
Великой книги гробовой,
Само собой, само собой…
Встречался я с отцом Дудко
И говорил ему об этом,
С чем согласился он легко,
Хоть графоманом был отпетым.
Я эту книгу в руки брал,
Как все, над нею засыпал…
Не для того её писали,
Чтобы потом её читали.
Ни разу я не рассмеялся
И даже и не улыбнулся,
Когда я в библию врубался,
Когда я в библию уткнулся.
Не книга – мировой проект…
Не каждый смертный просекает…
Проект вселенский, полный бред…
Даже как бред он подкупает.
Но если я не рассмеюсь,
Читая хоть какую книгу,
Или хотя б не улыбнусь –
Пошла б она такая книга…
Вот что смешно, и как-то пусто,
И думаю я иногда:
Вот это, батенька, искусство,
Всё остальное – лабуда.
И говорю себе, бог мой,
Всё остальное – геморрой.
Как утверждают толкователи,
Какой-то юмор между слов
Есть у пророка, у Малахия,
Но я его там не нашёл.
Сквозит смешное между строк…
На то, скажу, он и пророк.
Я, видно, юмора еврейского
Не понял в замысле библейском.
Наверняка он в Торе есть,
Его никто не догоняет…
Сплошная жесть…
Наш юмор просто отдыхает,
Когда и библия на фигу
Похожа, как любая книга.
Мы все когда-нибудь читали
Её со скорбью на лице,
Забыв, что было там вначале,
Не помня, что там есть в конце.
Вот так и я в плену морфем,
Под собственной словесной грудой,
Не знаю – кто я и откуда,
А главное – зачем…
Но не могу я говорить серьёзно
О том, что нам постигнуть невозможно…
Читал написанное мной –
Заслушался самим собой…
Долблю я вечно об одном,
Не будем уточнять о чём.
На чём свихнулся белый свет,
Чему названья в мире нет.
Не поддаётся определенью,
Что сказано по вдохновенью.
Всегда на мельницу свою
Я воду лью…
Ну я даю…
Но всё, что здесь я накосячил –
Я этого не говорил…
То хохоча порой, то плача,
Я этот мир в слова зарыл.
Но кое-что мне удалось –
Я продолбил его насквозь.
Но мы-то ведь догадываемся,
Кто вечно к нам прикапывается…
Мир надо бы держать в узде,
Но мир не держится нигде
В заветной, так сказать, узде,
Где слишком много жести…
Короче, не стоит на месте.
До дыр
Я продолбил мой мир.
Долблю я вечно об одном,
Но это что пред мирозданьем…
И библия здесь не при чём,
И всё гляжу за окоём,
Где нету ни чему названья.