Премия без лауреата

№ 2014 / 21, 23.02.2015

Наткнулся тут на необычную литературную новость: «Жюри премии имени Александра Пятигорского за лучшее философское сочинение приняло решение никому её не присуждать».

Наткнулся тут на необычную литературную новость: «Жюри премии имени Александра Пятигорского за лучшее философское сочинение приняло решение никому её не присуждать».

Помню, несколько лет назад одна из главных литпремий России тоже чуть было не осталась без лауреата. Журналисты и гости собрались в шикарном зале, расселись на мягких стульях, подготовились к церемонии, а она всё не начиналась. Стало душно, скучно, тревожно. Пополз слушок: «Решили главную награду никому не давать». Большинство гостей, а это были литераторы разных направлений и жанров, понимающе кивали: что ж, бывают неурожайные годы, иногда полезнее не вручать, чем вручать для галочки… Но в итоге всё прошло, как обычно, все номинации нашли своих героев… Позже у членов жюри уточняли, имел ли тот слушок реальную основу. «Да, имел. Но нас убедили выбрать. Побоялись скандала».

Премия имени Александра Пятигорского – молодая премия. Должно было состояться первое вручение. К тому же она не из разряда «частно-государственных». Поэтому скандала не побоялась.

Да и скандал ли это – не вручить, когда нет явного претендента?

В финал вошли три произведения: «Фланёр» Николая Кононова, «Вена, операционная система» Андрея Левкина и «Город в долине» Алексея Макушинского. Все три книги крепкие, качественные, с философским наполнением, оригинальные стилистически… У меня в этом маленьком шорт-листе был фаворит, и я поначалу пожалел, что он не выиграл. Но не выиграл никто.

Разве что премия.

Вообще это не очень заметное даже в литературном мире событие очень симптоматично. И мужеству членов жюри хочется сказать спасибо… Кстати, назову их: председатель жюри доктор искусствоведения Олег Генисаретский, кинорежиссёр Павел Лунгин, писатель Юрий Арабов, философ Олег Аронсон, литературный критик Ксения Голубович, публицист Борис Куприянов, поэт Ольга Седакова, искусствовед Шариф Шукуров.

Председатель сформулировал решение жюри так: «В коротком списке трёх произведений нет такого, которое бы безусловно отвечало формуле премии, а именно, что она выдаётся за философическое сочинение в целях поддержания интереса к современной философии, к современной форме философствования, ради того, чтобы оно, это философствование, стало чертой такого жизненного стиля современного человека».

Да, жюри поступило мужественно и честно (прошу прощения за оценку у финалистов, ни один из которых не стал лауреатом). Но вообще реально ли сегодня в русской художественной литературе найти произведения, отвечающие на первый взгляд скромным требованиям, записанным в «Положении»?

«Премия присуждается за лучшее философическое сочинение, в художественном и смысловом строе которого удачно выражены:

– личная вовлеченность автора ввопрошания и поиски современной философской мысли;

– поддержка вкуса к философствованию как к неустранимому элементу современного стиля жизни».

Да, требования вроде бы очень скромные и в то же время невыполнимые.

Философии как таковой у нас нет давно. Философы существуют формально, но за стены кабинетов новые идеи, мысли, соображения не выходят. Может, и вообще не рождаются. Философы занимаются или пережёвыванием старого, или игрой в слова и понятия.

Впрочем, философия в России никогда не была сильна. Во многом её заменяла русская литература – более сильное и точное орудие. По сути, наша литература XIX века философична, и из неё профессиональные философы черпали пищу для своих трудов. В начале ХХ века литература принялась искать новые формы, новый стиль, новый язык. Это было хорошо, но пострадала мысль. Мысль из художественной литературы стала уходить. Советская эпоха не поощряла философские поиски. В «свободные» 90-е и 00-е литературе было, видимо, не до философских проблем – опять нужно было искать новые формы, изучать грани, закрытые на протяжении «несвободных» десятилетий.

Наша литература, начав мелеть мыслью ещё до революции, никак не может (а не исключено – и не хочет) вновь стать полноводной. Удобнее и проще быть мелководной, интереснее разыгрывать на страницах сценки, чем рыть котлованы и строить башни.

Поколение за поколением нас приучали к тому, что Лев Толстой, Достоевский, Гончаров – великие писатели. Многие из нас и не читая, уверены в этом. Но если взять и, забыв об установке на их величие, прочитать «Анну Каренину», «Преступление и наказание», «Обрыв», «Бесов», «Войну и мир», «Обломова», «Идиота», мы скорее всего придём в недоумение: как неизящно это написано, сколько лишнего, скучного… По сравнению с современными писателями Толстой, Достоевский, Гончаров и большинство их современников просто какие-то графоманы.

Но у литературы того времени были совсем другие задачи, чем сейчас.

Вот обсуждается создание «единой линейки учебников по литературе». Бурно обсуждается. Противники этой «линейки» пророчат возвращение к тоталитарной идеологии, сторонники утверждают, что «сейчас в концепции преподавания литературы преобладает критерий получения эстетического удовольствия. Мы же считаем, что основой концепции должно быть целеполагание. И главная цель – воспитательная».

Да, действительно, от литературы требуют эстетического удовольствия. Причём, всегда требовали. И во времена Толстого с Достоевским требовали тоже. Но, наверное, критерии этого удовольствия были другие. Как и в те времена, когда у нас самыми читаемыми писателями были Трифонов и Распутин (только не надо утверждать, что другого не было – всё было, только почему-то этих ставили на полку и перечитывали, а «Искатель», прочитав, несли в гараж или запихивали на антресоли).

Сегодня мы готовы простить писателю всё за бойкий слог, интересный стиль, пару-тройку афоризмов. Провести нескучно несколько поездок в общественном транспорте, это предел требования к книге. В общем-то, к этому приучают детей ещё в школе, зачастую предлагая им интересное, но пустоватое вместо полезного, но скучноватого. А литература, в основе которой мысль, всегда скучновата и суховата.

Однажды услышал выступление Александра Гениса на радио. Он представлял свой новый путеводитель по литературе. И меня удивило, что один пласт русской прозы для известного немолодого критика открылся только сейчас. Вот довольно большая, но важная, по-моему, цитата:

«…Это глава, связанная с теми книгами, которые не нуждаются в языке. Это я понял, когда перечитал «Войну и мир» сравнительно недавно. Как такие вещи происходят? Мне нужна была цитата. Во что была одета Наташа Ростова во время первого бала? Мне нужна была маленькая цитата. Чтобы найти, я прочитал немножко слева, немножко справа, и не заметил, как я прочитал все четыре тома. А жена схватила и стала читать вслед за мной. У нас был месяц Толстого. В мире чтения, а я не могу читать без карандаша, сразу мне кажется, что у меня отняли половину удовольствия, я стал отмечать фразы, которые хотелось бы запомнить. И на все четыре тома я нашёл одну фразу яркую и красивую. Вернее, две фразы. Одна такая: солдаты бросились к колодцу, и выпили его до дна. Выпить колодец до дна – это такая яркая фраза, да? А вторая – гости вошли в оперу и смешались. Понятно, что произошла смешная история, когда все пары перемешались и перестали быть парами. Это на четыре тома, потому что Толстого не интересовали красоты стиля. Писать афоризмами казалось для него глупым. Ему важно было донести то, что он хотел. Язык был просто орудием перевозки, это транспортное средство, которое перевозит мысли, идеи, образы. Интересно, что Набоков был категорически со мной не согласен. Со всего эпоса «Война и мир» он вынес одну цитату, где лунный свет падает на полку шкафа. Всё.

Когда мне пришло это в голову, я понял, что язык не должен быть так важен, как нам кажется, потому что в XX веке мы стали все фетишистами языка, особенно Бродский. Но великие русские классики, начиная с самых великих, с Толстого и Достоевского, к языку относились без особого уважения. Толстой мог сажать четыре «что» в одно предложение. И не это важно для него было. Был бы Толстой жив во времена телевидения, может быть, он бы сразу писал сериалами вместо того, чтобы мучиться переписывать «Войну и мир». Ему было важно рассказать то, что он хотел. Толстой с огромным интересом отнёсся к изобретению кинематографа».

Тут, конечно, со многими оценками можно спорить. По крайней мере, с тем, что Толстого не интересовали красоты стиля. Интересовали. Но он их вытравлял от правки к правке, оставляя главное – мысли. А оставшиеся красоты связывают эти мысли, предают им художественность, усиливают воздействие…

Уверен, что от той же «Войны и мира» эстетического удовольствия ученик не получит. Не получали его мы, учившиеся в конце 80-х (да и попросту осиливали роман единицы), не получают и те, кто учится сегодня. Да и от 90 процентов произведений школьной программы это удовольствие получить невозможно. Потому что там собрана классика, а у классики другие задачи. Вот поэтому учителя и вынуждены сворачивать со школьной программы то влево, то вправо…

С другой стороны, воспитательная цель литературы, это вообще нечто странное. Воспитанием русская литература пыталась заниматься в перовой половине XVIII века, а потом появились настоящие писатели, которые не воспитывали в своих произведениях, а рассуждали, сомневались,ставили героев в такие обстоятельства, из которых выйти честным и чистым чаще всего было невозможно…

Державина мы знаем как автора од, певца Екатерины Великой. Но он, в том числе и в одах, писал такое, за что лишь чудом не отправился вслед за Радищевым. И после Державина что ни русский писатель, то такой путаник и смутьян, что на роль воспитателя никак не годится.

Нет, классики (и не только) нередко пытались воспитывать и учить. Ставили вполне однозначные эпиграфы и начинали их иллюстрировать. А потом оказывалось, что спорят с ними… Художественность не терпит дидактики и морализаторства. А вот отсутствие мысли, оказывается, отлично уживается с художественностью.

Сегодня предостаточно писателей, способных написать умное эссе, но увязать философию с художественностью, создать философствующего героя дано очень немногим. А может быть, и никому. Поэтому вроде бы столь простые условия для победы, обозначенные в «Положении» премии имени Пятигорского вряд ли кто-нибудь из современных мастеров художественного слова соблюдёт.

Да и время ли сегодня философствовать? В том числе и в прозе? Это тоже большой вопрос…

Добавлю в заключение, что совсем уж плотно двери премии имени Пятигорского закрыты не остались. Специальной премией наблюдательного совета была отмечена работа Владимира Бибихина. Думаете, какая? «Дневники Льва Толстого». Награду получила вдова автора, его бессменный редактор Ольга Лебедева.

Так что, с учётом обилия книг о Толстом и премий, присуждаемых за них, Лев Николаевич и сегодня, спустя сто с лишним лет после физической смерти, актуален и важен. В отличие от тысяч наших современных литераторов с ручками, ноутбуками и прочими приспособлениями для писания букв. К сожалению.

Роман СЕНЧИН