Виктор ШИБАНОВ. ПОСЛЕ ЭТНОФУТУРИЗМА (О сегодняшней удмуртской литературе)

№ 2017 / 17, 19.05.2017

Ныне известная в Удмуртии и финно-угорском мире Дарали Лели, когда в 2004 году поступила в университет, была полностью охвачена идеей этнофутуризма. Но к концу учёбы в 2009 году она почувствовала, что креативная сила этого направления исчерпана и надо искать другие пути, над своим дипломным проектом об этнофутуризме она работала уже с прохладцей. Дарали Лели тогда заявляла, что будущее, возможно, за гламуром, но этого не произошло. А идут другие всевозможные поиски, в сути которых необходимо разобраться.

Дарали ЛЕЛИ

 

Об этнофутуризме как явлении литературы и культуры написано уже много. В Удмуртии его подъём приходится примерно на десятилетие с 1998 до 2006 года. В этот период произошли наиболее важные фестивали, вышли специальные номера журнала «Инвожо» и сборники статей. После этого этнофутуризм большей частью становится объектом для анализа, пишутся кандидатские диссертации (Эльвира Колчева в Марий Эл, Марина Уколова в Чувашии, Данил Семёнов и Алексей Арзамазов в Удмуртии). Напротив, художник Кучыран Юри (автор Государственного Флага и Герба Удмуртской Республики) убеждён, что внутренний потенциал этнофутуризма далеко не исчерпан, он до сих пор организует ежегодные мероприятия, на которые собираются большей частью художники.

Наука наукой, но куда же движется само художественное творчество? Неужели Удмуртия до сих пор пребывает в этнофутуризме? Попытаемся в данной статье обозначить новые направления и тенденции, прежде всего, в литературе. Их, на мой взгляд, три. Для первых двух существуют термины – постреализм и этносаундтрек, третий путь ещё требует особого теоретического осмысления.

 

 

Постреализм в удмуртской прозе

 

Термин, введённый Н. Лейдерманом и М. Липовецким, обозначает отличное от постмодернизма направление в литературе, суть которого обозначена теоретиками так: «Именно через человека и ради человека постреализм пытается постигнуть хаос, чтобы найти в его глубине нить, опору, за которую человек мог бы держаться, которая могла бы стать оправданием и смыслом единственной человеческой судьбы, разочаровавшейся в «обстоятельствах» хаоса. Идею постреализма поддерживает и ряд других исследователей, например, Р.З. Хайруллин и Т.И. Зайцева в своей «Литературе народов России» (М.: ИНФРА-М, 2017. С. 94-96).

В повести Генриха Перевощикова «В пору цветения земляники» (2004) страшная стихия выражена в образах неизлечимой болезни и неразберихи ельцинских времён. У дочери начальника цеха Юрия Назарова обнаруживается рак, отец бессилен помочь своей Маше. Но операция прошла успешно. И теперь болезнь словно «переходит» к самому герою – он оказывается в той же онкологической клинике. Назаров размышляет: на работе он всегда был принципиален, добился хорошего положения на заводе, сделал всё, чтоб семья была благополучной. Почему же высшие силы послали на него такое наказание? Но постепенно он, атеист, начинает осознавать, что созданный им порядок на самом деле является хаосом, что нельзя сваливать свою жёсткость по отношению к увольняемым только на ельцинскую эпоху, что в разводе с женой виновата не только она (герой застал её с любовником), но и он сам. В конце повести Назаров умирает в больнице, но он спокоен, так как его дочь Маша и бывшая жена Лиза, ставшая к тому времени уже бомжем, снова стоят рядом, и он спокоен. Значит, жизнь продолжается. Пусть и без него. Язык повести Г. Перевощикова «В пору цветения земляники» богат и глубоко символичен. Символично название повести, символично объяснена природа онкологических заболеваний, символичен завод урбанизированного Ижевска. Словами Н. Лейдермана, результатом конфликта между личностью и хаосом становится эмоционально-интуитивное постижение героем «связи всего сущего», выражающейся прежде всего через обретение личной ответственности.

Егор Загребин в новеллистическом очерке «Любовь моя, ревность» (2004) показывает трагическую судьбу яркой удмуртской актрисы Анны Колесниковой (1916–1947), которая в 31 год вынуждена была покончить жизнь самоубийством, стреляя при этом в собственных детей. В новелле постоянно проводятся параллели с трагедией Еврипида «Медея» и драмой А. Островского «Гроза». Трагедия Анны вроде бы исходит из чрезмерной ревности, когда её муж, видный администратор и работник КГБ, публично выражает свои симпатии к другой актрисе, злостной сопернице Анны. Но выход на мировую классику (кстати, обе эти роли Колесникова жаждала играть на сцене) раскрывает глубокие механизмы психики женщины, когда «роль» начинает психоаналитически вытеснять реально-очевидное и ведёт человека к такому выбору, к которому он сам вряд ли склонился бы.

Но постреалистическая стратегия в новелле Е. Загребина реализуется не через внешне броский сюжет об Анне Колесниковой, а через изображение «тёмной» судьбы её бывшего мужа – кегебиста Степана Широбокова (не путать с народным поэтом Удмуртии С.П. Широбоковым). Именно Степан на своём 90-летии раскрывает повествователю ряд нюансов, которые достраивают общую трагическую картину: он сознательно изменял жене, по его вине пистолет попал в руки ревнующей Анны, после чего было сделано три роковых выстрела. Широбоков не был уволен из органов, и многие десятилетия он нёс на себе тяжёлый груз, пока не открылся перед повествователем.

Осознавать то, что мир – это хаос, но что внутри этого хаоса можно попытаться создать некий порядок – основная черта удмуртского постреализма.

 

 

Этносаундтрек как звукослед нескольких культур

 

Этот термин был введён культурологом А.Г. Красильниковым. Незадолго до своей смерти он выпустил книгу «Этносаундтрек: семь рассказов» (2008). В послесловии автор отмечает: культура этносаундтрека – это звукослед нескольких культур, записанный на одной дорожке, сознание, когда в моносознание вдруг прорывается мелодия другого языка, другой этнотрадиции, вызывая полифонию культурного опыта. По мнению теоретика, многие уже сегодня обладают этносаундтрековым сознанием, а человек будущего без него немыслим.

Автор этих строк как-то возразил Алексею Геннадьевичу, что в принципе этносаундтрек мало чем отличается от этнофутуризма, тоже стремящегося объединить в себе разные грани культуры, от архаической до постмодерной. А.Г. Красильников возразил тремя аргументами. Во-первых, этнофутуризм – это культура письменной эпохи (по его концепции), а этносаундтрек предполагает обращение к электронным носителям и инновационным способам коммуникации. Во-вторых, приверженцы этнофутуризма пишут на родном языке, что ограничивает круг чтения, этносаундтрек предполагает создание текстов на русском, английском и других мировых языках. В-третьих, каждое направление в культуре, будь то символизм, постмодернизм и т.д., со временем теряет своё креативное начало и должно уступить место новому течению, знакомое приедается и перестаёт привлекать.

А.Г. Красильников не дожил до успеха коллектива «Бурановских бабушек», ибо их хиты фактически полностью вписываются в русло теории этносаундтрека. Обратимся к тексту их композиции «Вечеринка для всех» – слова Ольги Туктаревой (удм.) и Мэри Сьюзен Эпплгейт (англ.), музыка В.Дробыша. Текст песни можно разделить на три сюжетно-композиционные части: приготовление предстоящей встречи; собственно встреча и веселье по поводу приезда родных сыновей. Начало песни актуализирует фольклорный образ чистой белой скатерти, символизирующей дорогу, по которой едут гости:

Скатерть белую я стелю, сыновей жду.

Тесто пышно поднимается, и сердце волнуется.

Для следующей части песни характерна динамичность (в музыкальном оформлении), анапестическая ритмика меняется хореем, на образном уровне наряду с матерью и её сыновьями изображаются радующиеся домашние животные. Затем происходит языковой «синтез» удмуртского и английского текстов, своеобразный трюк:

Кырзалом жон-жон-жон, мозмон мёд кошкоз али,

Кырзалом жон-жон-жон ваньмы чошен.

Party for everybody! Dance!

Come on and dance! Come on and dance!

Come on and… Boom! Boom!

(Будем петь звонко-звонко, пусть сейчас уйдёт грусть,

Будем петь звонко-звонко все вместе.

Вечеринка для всех! Танцы!

Давайте танцевать! Давайте танцевать!

Давайте… Бум! Бум!)

Синтез различных традиций получается довольно непривычным и комичным, удмуртское ономапоэтическое «жон-жон» и английское «бум-бум» оказываются в одном равноценном ряду. В связи с этим уместно вспомнить другую композицию – «Гимн молодости» – совместный проект «Бурановских бабушек» и группы «Фактор 2» (при участии DJ SLON). В данной песне удмуртская и английские тексты по содержанию не стыкуются друг с другом, они абсолютно не «слышат» друг друга, так как «бабушки» поют фольклорную песню про уходящую молодость, а «Фактор-2» в попсовском исполнении воспевает красоту обычного солнечного дня:

Али вал кадь, али вал кадь Вроде только что, только что

Дас тямысам ветлэме. Было мне восемнадцать.

Али вал кадь, али вал кадь Вроде только что, только что

Возь вылти лёгаськеме. Я бродила по лугам.

А вот «Фактор-2»:

Sunny day, sunny day – Солнечный день, солнечный день –

it’s a realy good time say, Действительно хорошее время,

Sunny day, sunny day – Солнечный день, солнечный день –

it’s a wonderful time say Это прекрасное время –

summer. Лето.

Такая смысловая нестыковка – сознательный приём, ориентированный на комическое восприятие мира. Таким образом, текст песен «Бурановских бабушек» оказался на стыке двух глобальных культур: современного шоу-бизнеса и уходящего в глубь веков фольклора, причём не забудем, главной целью коллектива было и остаётся строительство православной церкви у себя на селе.

В русле этносаундтрека работает популярный ныне в Удмуртии Богдан Анфиногенов (его кандидатская диссертация об этнофутуризме пока не защищена). Его книга «Айшет будущего» (2014) – результат многолетней поэтической тусовки в интернете. «Айшет» переводится как «передник», но очевидна игра со словами айфон, айпад и т.п. Каркас его текстов строится на русском языке, куда вкрапливаются удмуртские, английские и другие выражения: «Mon udmurt./ Моль в дому./ Мон amoure./ Мон удмурт./ Через тьму/ Рвя хомут,/ Никому», – иронически самоидентифицирует себя Богдан, намекая на то, что свой родной язык он знает уже плохо. Наиболее «звучны» его стихи, написанные в декламационной ритмике В.Маяковского («Трокай»), но большей частью они направлены на эстраду и прежде всего жанр «хип-хопа». Своё кредо автор как-то выразил следующим образом:

Та кылбуръёс просты, как баклажан,

Они поменьше, чем роман «Гаян».

Я открываю новый жанр,

Со нимаське «эрик уян».

«Та кылбуръёс» – эти стихи, «со нимаське» – это называется, «эрик уян» – свободное плавание, «Гаян» (1932) – исторический роман М.Коновалова о пугачёвском восставнии. В Удмуртии ныне отношение к творчеству Богдана Анфиногенова двойственное, но молодёжь им восхищается, многие начинающие поэты подражают ему.

Почти по этносаундтреку может писать и радиожурналист, юморист Владимир Михайлов. В своём стихотворении «Шолом алейхем, Александр Наумович…», посвящённом доценту университета А.Н. Шейнину, он использует как русские, так и еврейские и удмуртские выражения:

А зохен вей – стол ломится от явств,

Бете овон, наш славный юбиляр!

Шумпотыса вордскем нунал поннад

Юом вина но куртчомы кияр.

(Радуясь твоему дню рождения

Выпьем вина и закусим огурцом).

Повесть Сергея Васильева «Ижевский трамвай» больше ориентирован на постмодернизм, но те главы, в которых приключения с захваченным террористами трамваем превращаются в компьютерную детскую игру, явно тяготеют к этносаундтреку, нацеленному на несерьёзность и игровую иронию.

 

 

Скрытый психологизм и «невнятный» конфликт

 

В последние годы примечательными становятся такие тексты, в которых конфликт остаётся каким-то непонятным, невнятным, не до конца обозначенным. Если б перед нами были начинающие авторы, то и вопрос бы стоял по-другому, но мы имеем дело с опытными прозаиками, такими как Ульфат Бадретдинов, Елена Миннигараева, Сергей Матвеев, Вячеслав Ар-Серги и др.

Обратимся к рассказу Е.Миннигараевой «Алина». Героиня вышла на балкон и уронила кольцо. Кольцо, которое никогда не соскальзывало с пальца. Может, сглазила инвалидка-соседка Алина, с которой недавно она встречалась? Тщетно рылась героиня с мужем в снегу, кольцо не нашлось. На следующий день всё уладилось, пока она была на работе, позвонил муж: он вернулся пообедать и нашёл утерянное. Наступила весна, снег растаял. Алина умерла. И вот дворник дядя Петыр передаёт героине точно такое же кольцо. Выясняется, зимой муж, чтобы успокоить супругу, купил другое, точно такое же, колечко. Что же хотела сказать Е.Минигараева?

В связи с этим небольшой экскурс в эволюцию конфликта малых жанров удмуртской прозы. В 1920–50-е годы определяющим был внешний конфликт, противостояние нового и старого. Геннадий Красильников в 1960–70 годы открывает другой тип повествования, в котором на первый план выходит конфликт внутренний. В этнофутуризме соединение двух начал – мифлологического и (пост)модерного – актуализирует свои, вытекающие отсюда, конфликты. И вот теперь непривычный для удмуртской прозы ход фабулы.

Вернёмся к рассказу Е.Миннигараевой «Алина». Для того чтобы понять смысл обозначенного конфликта, хочется (под влиянием этнофутуризма) вникнуть в семантику колечка и различных амулетов, встречавшихся в истории человечества от первобытных времён до современности. Но если тут и есть нечто этнофутуристическое, то лишь пародия на этнофутуризм и мифопоэтику. Вероятнее всего, наблюдается возврат к красильниковскому внутреннему конфликту. В прозе Е.Миннигараевой удмуртский читатель может найти многое: и детективные сюжеты («Чёрное покрывало»), и этнофентэзи («Камень», «69 лет спустя»), и увлекательные рассказы, посвящённые, например, военной теме. Но именно тексты с таким «невнятным» конфликтом оказываются наиболее привлекательными. Таков, кстакти, и её рассказ «Чащь-тащ…» (звукоподражание калош).

 

Ульфат БАДРЕТДИНОВ

 

В рассказе Ульфата Бадретдинова «В один весенний день» шофёр Васьлей в своей случайной попутчице Валентине Васильевне вдруг обнаруживает свою дочь. Точнее, ему кажется, что это именно она, затерявшаяся в годы войны, пока он был на фронте. Завязывается разговор. И чем больше несовпадений, тем упорнее наш герой ищет зацепки, чтобы подвести случайную попутчицу под искомый образ. Валентина высаживается у другой деревни Николаевки (сам Васьлей тоже из Николаевки), и финальные строки традиционны «После этого он глубоко вздохнул…» Итак, что перед нами? Пародия (в хорошем смысле) на «Судьбу человека» М.Шолохова, «Иронию судьбы, или С лёгким паром» Э.Рязанова или что-то иное?

«Сниженный» конфликт в последнем романе Сергея Матвеева «Малиновая гора», в повести В.Ар-Серги «Мальчик и Полкан», в рассказах молодых авторов Дарали Лели и Марии Векшиной заставляет задуматься: случайно ли пошла современная удмуртская проза по пути ослабленного конфликта или перед нами сознательная попытка нового освоения традиций Г.Красильникову, ещё вернее, А.П. Чехова? Если второе, то насколько глубоко осваивают удмуртские прозаики психологизм подтекста? Однозначно ответить на этот вопрос ещё невозможно, и это тема следующих изысканий.

 

г. ИЖЕВСК,

Республика Удмуртия