На литературных перекрёстках: БОЛЕЗНЬ МАРКИНСОНА

№ 2017 / 19, 02.06.2017

В последнее время наблюдается упрямое желание некоторых из пишущей братии создать ореол скандальной славы вокруг известного рязанского поэта Евгения Маркина (1938–1979).

Поэт Е.Ф. МАРКИН

 

Мне уже неоднократно приходилось писать о том, что Евгений Фёдорович своим творчеством уже всё рассказал о себе и ни в каких пустых славословиях не нуждается. Однако недавно в одной столичной газете появилась публикация о нашем замечательном земляке, затем эту статью перепечатало другое московское издание. Всё бы хорошо, да только снова в публикации звучит упорно насаждаемая некоторыми «маркиноведами» мысль о том, что поэт посвятил стихотворение «Белый бакен» опальному Александру Солженицыну, за что и был исключён из Союза писателей. Цель сегодняшних «белобакенщиков» понятна: урвать от всемирной известности Нобелевского лауреата хотя бы частицу для тех, кто якобы пострадал за сочувствие к Солженицыну.

Главным экспертом по творчеству Евгения Маркина в статье предстаёт его сын Роман, ныне театральный режиссёр. «Отец до последнего момента не верил, что Секретариат СП РСФСР утвердит решение Рязани об исключении «Исаича», – рассказывает Роман Маркин. – После этого отец пишет стихотворение «Белый бакен», где выводит образ бакенщика Исаича, предупреждающего людей об опасностях в пути, и опубликует его в журнале «Новый мир» (№ 10, 1971). В этом же номере и его стихотворение «Невесомость» с посвящением «А.С.». Через месяц Евгения Маркина исключают из Союза писателей СССР «за утрату членского билета и антиобщественное поведение». Для такой формулировки он был подходящим объектом, поскольку в житейском плане не являл собой образец благоразумия».

Смысл московской статьи сводится к тому, что рязанские писатели под давлением партийных чиновников исключили Солженицына из своего писательского сообщества, а вот Евгений Маркин, единственный из всех участников собрания, высказал сомнение в целесообразности этого акта, хотя сам проголосовал за исключение.

Поясним, что Солженицына исключили из СП СССР 4 ноября 1969 года. Через месяц, 4 декабря, состоялось отчётно-выборное собрание Рязанской писательской организации. В присутствии «высоких гостей» из правления СП РСФСР и обкома партии Евгений Маркин напрочь отмежевался от Солженицына и заявил (цитирую по стенограмме): «Мы проявили большую сознательность и активность, исключив из Союза писателей Солженицына». Вот так-то! А ныне нам толкуют о страданиях Маркина за Солженицына…

Уже много лет спустя после тех горьких для рязанских писателей событий родилось предание, что единственным человеком, якобы не голосовавшим за исключение будущего Нобелевского лауреата из писательского сообщества, оказался Евгений Маркин – за это, дескать, и его самого следом за Солженицыным из СП «попёрли»…

Евгений Маркин действительно в ту пору был самым молодым членом писательской организации. Он вступил в СП в апреле 1968 года, и одним из тех, кто голосовал за его приём, был автор «Одного дня Ивана Денисовича». Александр Исаевич отзывался о Маркине так: «Женя Маркин – молодой, слишком левый и слишком передовой для Рязани поэт». На писательском собрании «тревожный лохматый» Маркин, по словам Солженицына, «явно колеблется даже в своём выступлении: «Не хочу я участвовать в этом маятнике, – сейчас мы А.И. исключаем, потом принимать, потом опять исключать, опять принимать…» – и голосует за исключение». Александр Исаевич объясняет колебания Маркина тем фактом, что поэту обещали выделить квартиру: «…добивался он два года комнаты – и завтра обещают ему ордер выписать». Впрочем, квартирный вопрос связывал по рукам и ногам и других рязанских писателей. Власти знали, как удержать их на коротком поводке!

Был ли в «Белом бакене» намёк на Солженицына? Вполне возможно. Люди, знакомые с Маркиным, именно так стихотворение и восприняли. Но за намёки и недомолвки ни из партии, ни из писательского Союза не исключали! А уж если и исключали, то прямо так и писали, как в случае с Эрнстом Сафоновым.

4 декабря 1969 года состоялось отчётно-выборное собрание Рязанской писательской организации, на котором снова присутствовали «высокие гости» из правления СП РСФСР и обкома партии. Рязанские писатели были ознакомлены с открытым письмом Солженицына в адрес секретариата СП РСФСР. Евгений Маркин поспешил отмежеваться от Солженицына и в своём выступлении отчеканил (цитирую по стенограмме собрания):

– Мы проявили большую сознательность и активность, исключив из Союза писателей Солженицына. Но систематической работы у нас не велось…

Далее Евгений Фёдорович подверг критике – кого бы вы думали? – ответсекретаря Эрнста Ивановича Сафонова, единственного (!) из рязанских писателей, отказавшегося поставить свою подпись за исключение Солженицына. Евгений Маркин бросил жестокий упрёк в адрес Эрнста Сафонова:

– Я считаю, что при решении вопроса о Солженицыне он поступил как дезертир.

Сафонов в ответ на столь грубый выпад лишь отмахнулся:

– Кроме равнодушия и, простите, брезгливости, это обвинение у меня другого чувства не вызывает.

В итоге Сафонов лишился должности ответственного секретаря. Эрнсту Ивановичу даже был вынесен партийный выговор с занесением в учётную карточку члена КПСС со следующей формулировкой: «За отказ участвовать в исключении Солженицына из Союза писателей». Правда, райком партии формулировку немного смягчил…

Таким образом, ответственный секретарь писательской организации Эрнст Сафонов, отсутствовавший на злополучном собрании, оказался единственным из писателей, не голосовавшим за исключение Солженицына из СП. За что он и подвергся гонениям. Сафонов был вынужден покинуть Рязань. Спустя годы Эрнст Иванович возглавил «Литературную Россию» и сделал из «ведомственного» еженедельника популярное патриотическое издание.

Кстати говоря, когда Солженицын вернулся на Родину и осенью 1994 года посетил Рязань, на встрече с общественностью его спросили, как он относится к Эрнсту Сафонову. Александр Исаевич ответил, что Сафонов за его исключение не голосовал, и за это он его уважает.

Солженицын знал, каким гонениям подвергся Сафонов после того злополучного собрания рязанских писателей; ведал Нобелевский лауреат и о том, что во время трагических московских событий 1993 года ельцинскими боевиками-вандалами была разгромлена редакция «Литературной России». Потому и уважал Эрнста Ивановича за стойкость и принципиальность. А вот о том, что за него пострадал Маркин, Солженицын на встрече с рязанцами ни словом не обмолвился…    

По поводу того, что маркинский бакенщик «предупреждает людей об опасностях в пути», замечу следующее. Во-первых, в стихотворении Евгения Маркина «Белый бакен» речь идёт о несчастной любви замужней женщины к бакенщику-бобылю Исаичу, в котором некоторые увидели намёк на Солженицына. Во-вторых, в «новомирской» публикации никакого посвящения «А.С.» не было! Однако Роман Маркин, очевидно, полагает, что люди поверят ему на слово. И тут возникают нелицеприятные для Романа вопросы. Если Маркин-сын ни разу не открывал указанный номер «Нового мира» со стихами Маркина-отца – ему должно быть стыдно. Если же Маркин-сын видел публикацию и сознательно лжёт, вводя читателей в заблуждение, – тут уже надо вести речь об ином…

Странно, но подобной «болезни Маркинсона» подвержены и другие «маркинисты». Недавно одна рязанская радиожурналистка, «вооружённая» диктофоном, обратилась ко мне с вопросом: «Что вы можете рассказать о дружбе Евгения Маркина с Николаем Рубцовым?» Разумеется, я ответил, что о такой дружбе и слыхом не слыхивал, поскольку её не существовало. Мне довелось прочитать немало книг о выдающемся певце «тихой родины», и никто из друзей Рубцова, его сокурсников по Литинституту ни разу не упомянул имя Маркина! Между тем во многих воспоминаниях называются иные рязанцы, с которыми действительно дружил Николай Рубцов: братья Валентин и Эрнст Сафоновы и Борис Шишаев. Был ли Маркин знаком с Рубцовым? Возможно, но не более того, ведь в Литинституте многие были знакомы.

Словом, никаких свидетельств дружбы Рубцова с Маркиным мне не встречалось, и вдруг этот бродячий миф прозвучал на недавнем вечере в областной библиотеке имени А.М. Горького, посвящённом Николаю Рубцову. Более того: присутствующим сообщили, что певец «тихой родины» приезжал в Рязань… по приглашению Евгения Маркина, а затем ездил с ним в Константиново. Ну, тут уж одна ложь громоздится на другую!

Действительно, Рубцов приезжал в Рязань, побывал и на родине Сергея Есенина, но Маркин никакого отношения к этой поездке не имеет! Поскольку и тут заявила о себе «болезнь Маркинсона», пришлось обратиться к свидетельствам очевидцев.

«Вспоминаю Колин приезд в Рязань, – писал Валентин Сафонов, – вовсе неожиданный и затеянный им ради Есенина – с Константиновом знакомства ради. Было это в марте 1968 года… Таял снег, дули пронзительные ветра. Подняв воротник старенького пальто и кутая шею в шарф, Рубцов ходил по сырым улицам и сокрушался, что не сохранилось зримых примет пребывания Есенина в городе».

Позднее рязанский поэт-патриарх Борис Жаворонков рассказывал, что Рубцов посетил наш город по приглашению своего давнего товарища Эрнста Сафонова, который в 1990-е годы возглавлял Рязанскую писательскую организацию. Эрнст Иванович пригласил на встречу с Рубцовым рязанских литераторов. В помещении писательской организации (в здании по адресу: улица Ленина, 35) состоялся интересный разговор с гостем, ярко заявившим о себе сборником стихотворений «Звезда полей». Вместе с Николаем Рубцовым свои стихи читали Борис Жаворонков, Александр Архипов, Анатолий Сенин и другие поэты. Евгения Маркина на встрече не было – этот факт Борис Иванович подчеркнул дважды.

Затем Эрнст Сафонов пригласил гостя к себе домой на обед, однако Рубцов пожелал сначала прогуляться по городу и осмотреть кремль. Сопровождать гостя отправился Борис Жаворонков. На улице Рубцов пожаловался на недомогание. Тогда поэты купили в магазине бутылку кефира. Николай Михайлович выпил целебный напиток и почувствовал себя гораздо лучше. Поэты прогулялись по кремлю и отправились пешком в гости к Эрнсту Сафонову, который в то время жил на Затинной улице.

Когда проходили по улице Свободы, Борис Иванович обратил внимание гостя на два старинных деревянных дома, которые были обращены друг к другу резными балкончиками:

– Вот, обрати внимание, – указал Жаворонков на дома, украшенные затейливой резьбой, – когда мне случается проходить мимо, вспоминаю разговор с Эрнстом Сафоновым. «Представляешь, – не раз фантазировал Эрнст, – вот на том балконе когда-то стоял молодцеватый купеческий сын, а на противоположный балкон выходила совсем юная, скромная учительница, и молодые люди подолгу о чём-то разговаривали. Впору повесть об этом написать…»

У Сафоновых пришедших поэтов встретила хозяйка – Лариса Тиграновна, жена Эрнста Ивановича. Застолье было дружеским, непринуждённым. Опять читали стихи и рассуждали о литературе. Затем Борис Жаворонков отправился домой.

О дальнейшем общении Рубцова с рязанскими собратьями рассказал Валентин Сафонов: «Поздним вечером, точнее, в ночи даже, пришли мы, несколько человек, на территорию Кремля – к могиле Полонского. И долго стояли у хлипкой решётки, отгородившей от нас мраморную глыбу надгробия». Потом писатели отправились на кремлёвский вал, где обнаружили целую гору выброшенных деревянных ящиков и разожгли костёр, около которого и просидели почти до утра, читая стихи по кругу и споря о литературе… Далее о своём флотском и литинститутском друге Валентин Иванович писал так: «Простились мы у меня дома – за чашкой чаю, под гитарный перезвон и трогательные Колины песни».

На следующий день Валентину Сафонову предстояло нести «газетную вахту» в газете «Приокская правда», а Николай Рубцов отправился в Константиново, на родину Сергея Есенина.

В своей всепоглощающей любви к творчеству звонкоголосого певца России Николай Рубцов признавался в письме к Валентину Сафонову от 2 февраля 1959 года: «…Невозможно забыть мне ничего, что касается Есенина. О нём всегда я думаю больше, чем о ком-либо. И всегда поражаюсь необыкновенной силе его стихов. Многие поэты, когда берут не фальшивые ноты, способны вызывать резонанс соответствующей душевной струны у читателя. А он, Сергей Есенин, вызывает звучание целого оркестра чувств, музыка которого, очевидно, может сопровождать человека в течение всей жизни.

Во мне полнокровной жизнью живут очень многие его стихи. Например, вот эти:

…Кто видал, как в ночи кипит

Кипячёных черёмух рать?

Мне бы в ночь в голубой степи

Где-нибудь с кистенём стоять!

Так и представляется, как где-то в глубокой сумрачной степи маячит одинокая разбойная фигура. Громкий свист… Тихий вскрик… И выплывает над степью луна, красная, будто тоже окровавленная…

Что за чувства в этих стихах? Неужели желание убивать? Этого не может быть! Вполне очевидно, что это неудержимо буйный (полнота чувств, бьющая через край, – самое ценное качество стиха, точно? Без него, без чувства, вернее, без неё, без полноты чувства, стих скучен и вял, как день без солнца) – повторяю: это неудержимо буйный (в русском духе) – образ жестокой тоски по степному раздолью, по свободе. Не важно, что образ хулиганский. Главное в нём – романтика и кипение, с исключительной силой выразившие настроение (беру чисто поэтическую сторону дела). Вообще в стихах должно быть «удесятерённое чувство жизни», как сказал Блок».

О поездке Николая Рубцова в «страну берёзового ситца» рассказал Анатолий Сиваков, работавший в 1960-е годы в Рыбновском райкоме комсомола (есенинское Константиново входит в Рыбновский район). «Однажды с запиской от Эрнста Сафонова к Володе Мордасову (заместителю редактора районной газеты. – А.П.): «Прошу принять и обогреть» – появился человек лет тридцати. Одет он был в потёртое пальто, без шапки. Был бледен, худ, на лице какая-то беззащитная, виноватая улыбка. На дворе стоял март, и ему, наверное, было холодно. Это оказался Николай Рубцов, для многих тогда неизвестный. Стихи его мы знали совсем немного – и то в перепечатке. Один день Николай Рубцов с Мордасовым съездил в Константиново, а потом мы два дня общались в тесном кругу, и поэт читал свои стихи».

А вот что писал Валентин Сафонов о поездке Рубцова на родину Есенина: «В Константинове, рассказывали мне, Коля был угрюмо сосредоточенным и резким. Экскурсовода слушать не пожелал – по комнатам музея ходил в одиночку. Вздрагивая, оборачивался на каждый звук: кашлянет ли кто-то, ступенька скрипнет… О чём он думал в те минуты – можно только догадываться, сочинять нельзя…»

Как видим, никакого упоминания о Маркине в связи с поездкой Рубцова в рязанские места в воспоминаниях очевидцев нет, да и не могло быть. «Сочинить нельзя…» – писал Валентин Сафонов. Но ведь сочиняют!

Почему в окололитературных кругах, да и в некоторых печатных изданиях гуляют мифы о Евгении Маркине? Полагаю, что таким образом Маркин-сын и другие «защитники» поэта пытаются соорудить ему некие подпорки – то в лице Нобелевского лауреата, то в лице последнего русского поэта-классика. Сами того не подозревая, подобными лжесвидетельствами они только унижают Евгения Маркина, оказывая ему медвежью услугу. Евгений Фёдорович и без того занимает достойное место в русской поэзии, и ни он сам, ни его творчество в чужих «костылях» не нуждается.

Что же касается «болезни Маркинсона», думаю, она излечима. Важно только, чтобы те, кто страдает этим недугом, нашли исцеление в честности и порядочности, а не в лживом пустословии.

 

Александр ПОТАПОВ

г. РЯЗАНЬ