НОСИТЕЛЬ ШТАНОВ НА ПОМОЧАХ И ЕГО ЗАЗДРАВНАЯ ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЬ

№ 2017 / 24, 07.07.2017

Занятный это был персонаж – Александр Безыменский. Не человек, не поэт, даже не литературный деятель. Именно – персонаж. Таких в списке действующих лиц обозначают по профессии или роду занятий существительным, подкреплённым числительным: первый солдат, второй горожанин, третий прохожий. Но зато уж в трагикомедии «Художественная жизнь советской эпохи» играл он приметную роль. Участвовал в немалом десятке мизансцен, подавал реплики. Использовал приём старомодный, но эффектный – реплика aparté.

Чуть что, сигнализирует по партийным инстанциям: такой-то сомнителен, а этакий не заслуживает доверия, левый попутчик, однако идёт не в том направлении. Подражал Маяковскому. Перед выступлением снимал пиджак, как бы собираясь работать, и оставался в одной рубахе и штанах на помочах. Благо, не разоблачался дальше. А то продемонстрировал бы дезабилье с чернильным расплывшимся штампом «Общежитие ЦК комсомола» и пропал бы совсем, растворился, подобно человеку-невидимке. Человек видимый состоит из акциденций, вещей, манер, окружающих его имя, которое скрепляет эти многие частности в единство, личность. Но на месте родового имени пустота, принятая как имя. Не безымянный, то есть неизвестный, по каким-то причинам лишённый имени, – Безыменский. Некое целое держалось не именем, скреплялось помочами, вроде того, как посмертный адресат стихов Иосифа Бродского был храним от распада лишь застёжками своего пальто с прикладом из рыбьего меха.

Что же до акциденций, покровов, у стихотворца это – стихи, облачась в которые он ведёт жизнь лирического героя: негодует, радуется, любит, свершает подвиги. Как бы он и как бы не он. Герой в прямом смысле данного слова, если речь о чём-то похвальном, возвышенном, герой лирический, если речь о зазорном, не делающем чести. В общем, портрет автора, смотрящего на себя чуть со стороны. Это так и для тех, кто считает себя не лириком, но поэтом больших политических тем, воспевателем, ниспровергателем, сатириком и одописцем, каковым считал себя Безыменский.

Главное, по-своему, знаменитое произведение его – песня «Молодая гвардия», по ней знают сочинителя, по ней было названо литературное объединение, куда он входил, а затем издательство, образованное под эгидой объединения.

Песня эта как бы перевод. Или, может, правильней сказать иначе: это оригинальное сочинение, потому что перевод у Безыменского не получился. Да и не было в том нужды. Имелось задание ЦК комсомола создать комсомольскую песню, свою, особенную. Новых песен было наперечёт и, по большинству, о сражениях и боях: «Проводы», «Мы – красная кавалерия», «Всё выше», «По долинам, по загорьям», «Красная Армия всех сильней». Из более общих «Мы – кузнецы» и «Паровоз». Остальное – революционная классика.

Взять и усердно перевести на русский язык песню «Юная гвардия», её пели немецкие пролетарии-делегаты, оказавшиеся в Москве, разумеется, он не мог. Хотя бы потому, что не был мастеровит. Хотя бы потому, что поручение тогда не будет выполнено. Но, в конце концов, разве классические песни революции не переложения? Русский «Интернационал», русская «Марсельеза», названная «рабочей», русская «Варшавянка».

И по канве, на чужую мелодию (такое писание когда-то звалось «на голос») песня была написана. Её подхватили, её знали все, да и теперь песня известна многим. Нет надобности рассуждать, почему так произошло. Но кажется небезынтересным проанализировать, каковы свойства данного перепева с немецкого оригинала, особенности стихов, подписанных именем-зеро. Охарактеризовав стихи и – отчасти – натуру их автора, как отразилась последняя в строках и рифмах, кое-что можно уразуметь и насчёт популярности «Молодой гвардии», разобранной на цитаты. Итак.

Вперёд, заре навстречу, –

зовут аудиторию. Двинуться бы, услышав этот призыв, спорым походным шагом. Но куда? Заря бывает вечерняя и утренняя, обе могут представляться символом, поэтической эмблемой. 
Утренняя заря символизирует новый день и надежды, с ним связанные. Заря вечерняя – это последние отсветы жизни, отпущенные человеку.

И может быть – на мой закат

печальный

Блеснёт любовь улыбкою

прощальной, –

писал Пушкин. А про утреннюю зарю упоминает он в ранних стихах:

Взойдёт ли наконец

прекрасная Заря,

где слово это стоит в ряду прочих разнонаправленных символов и выведено с прописной.

Зори вечерняя и утренняя способны отстоять друг от друга совсем близко, являя как бы единство, об этом тоже найдётся у Пушкина (с отсылкой, излишней, к стихам кн. Вяземского).

И, не пуская тьму ночную

На золотые небеса,

Одна заря сменить другую

Спешит, дав ночи полчаса.

Этим символам, образам, картинам имеется объяснение, они связаны с той или иной реальностью, косвенно ли, прямо ли, метафорически. Но как толковать призыв идти навстречу заре? Двигаться на восток, чтобы приблизить ясное утро, на запад, чтобы проводить уходящий день, встретив 
при этом зарю вечернюю? Призыв прозвучал, однако призыв бессмысленный. Те, кому он адресован, не смогут ему последовать. 
И кто эти – те?

Товарищи в борьбе! – заявляет автор, противореча нормам и правилам русского языка. В данной конструкции потребен другой предлог. Самих конструкций такого рода немного, почти клише, они на слуху: «соратники по партии», «братья по разуму», «соседи по комнате», «товарищи по несчастью». Иных не отыскалось.

Так отчего родилось это противоестественное сочетание? А потому, что вольно, невольно, автор брал фрагменты чужих стихов и приспосабливал их для собственных нужд. Вот первоисточник (не единственный, но узнаваемый, признанный).

Смело, товарищи, в ногу!

Духом окрепнем в борьбе,

В счастье свободы дорогу

Грудью проложим себе.

Тут и повелительный зачин 
(Безыменский вряд ли знал, что команды в оригинале нет, есть подсказка: «дружно», этакое революционное «сено-солома» для тех, кто никогда не шагал в строю). Тут и готовые обороты, из которых он, по глухоте и к языку, и к литературе, смастерил «товарищей в борьбе», откинув излишнее.

Отсюда и окончание этой 
строфы:

Штыками и картечью

Проложим путь себе!

Времена изменились, грудью вперёд не попрёшь, даже стальной, а булыжник – орудие кустарей и ремесленников, но не пролетариата. Требуется оружие. И коли штык – важная часть тогдашнего арсенала (хоть бы и песенного), то картечь… Ведал ли сочинитель в помочах, воевавший только с классовыми врагами и двурушниками, тут доставало чернильного карандаша и четвертушки бумаги, что такое картечь и для чего таковая нужна? Правда, поступив в Киевский коммерческий институт, он едва ли не через полгода оказался в Петрограде, а там попал в школу прапорщиков. Но как правилась служба при Временном правительстве общеизвестно. А через короткое время он уже и не в столице, и не при военной форме, занимается делами коммунистической молодёжи, значит, опять при бумаге и карандаше с чернильной начинкой. Так что, скорее всего, это отзвуки хрестоматийного, что у всех на ушах:

Повсюду стали слышны речи:

«Пора добраться до картечи!»

Радость от звонкой рифмы заставила позабыть, что на календаре XX век, а не первая треть XIX. Впрочем, артиллерийская картечь (не крупную же охотничью дробь, картечь ружейную, подразумевает стихотворец) в середине позапрошлого века заменена шрапнелью, слишком та была неэффективна. Картечь оставалась только в некоторых боекомплектах, с её помощью орудийный расчёт защищался от пехоты. Иными словами, назначение такого боеприпаса – самооборона.

Далее вновь шаги на месте, повторение недавно пройденного:

Смелей вперёд, и твёрже шаг,

И выше юношеский стяг!

И пока это длится, остановимся на следующем двустишии:

Мы – молодая гвардия

Рабочих и крестьян.

В первоисточнике, каковым надо считать завезённую немцами песню, речь о «юной гвардии». И не эстетика тому причиной, – этика истории, реальность событий. В немецкой песне сменилось несколько текстов, из которых первый был посвящён Андреасу Гоферу, партизану, боровшемуся против войск Наполеона. Герой попал в руки врагов и погиб. Но Молодая гвардия, названная по аналогии со Старой гвардией – это лучшие части именно наполеоновской армии. Конечно, первоисточник такой бестактности, проще – кощунства, потерпеть не мог. Автор переложения, опять-таки, сознательно либо по темноте, выстраивает смысловые параллели. Если комсомол – «молодая гвардия» рабочих и крестьян, то кто же рабочие и крестьяне? И кто кандидат на роль коммунистического Наполеона?

А «юная гвардия» по звучанию, определённому ритмом, представляющаяся менее выигрышной, по смыслу много сильнее. Молодая – антитеза старой, сразу пришедшее на ум сопоставление, юная – не антитеза, а дополнение, продолжение, смена, которая только растёт и у которой впереди свободные перспективы.

Полторы строфы оставим без толкований. Лихой писарской стих говорит обо всём.

Ведь сами испытали

Мы подневольный труд,

Мы юности не знали

В тенётах рабских пут.

На душах цепь носили мы –

Наследье непроглядной тьмы.

Насколько проще у стихотворца-дилетанта, профессионального революционера Леонида Радина:

Долго в цепях нас держали,

Долго нас голод томил,

Чёрные дни миновали,

Час искупленья пробил.

Это пусть не марш, но отличная строевая песня. Поступь музыки и простота стиха, ёмкость и выразительность. Песня жива и крепка. А вот «Молодая гвардия» почти архаика. Неловкость оборотов – полбеды, беда – неловкость мыслей.

Автор не только славит подневольный и рабский труд. В его песне (музыка ни при чём, тон задают стихи) вдруг звучат дивертисментные, опереточные фортели:

Но этот труд в конце концов

Из нас же выковал борцов

Интонация та же, что в известной песенной буффонаде:

А в остальном, прекрасная маркиза,

Всё хорошо, всё хорошо.

Для того, кому рабский труд на пользу, и земля, и небо в алмазах.

Мы поднимаем знамя, –

заявляет он, не видя разницы между флагом и знаменем. Флаг поднимают, знамя разворачивают, утверждают, подхватывают, когда знаменосец убит или ранен, принимают, его водружают как символ одержанной победы: этим 
образом увенчана песня «Смело, товарищи, в ногу!». Там победа окончательна и тверда, потому что цель была намечена, средства её достижения определены. Тут – сплошная неопределённость, метания и сумбур.

Товарищи, сюда!

– вновь зовут аудиторию.

Идите строить с нами

Республику труда!

Мутный глагол «идите» вкупе с неопределённым призывом «вперёд» рождают сомнения: зачем, чтобы строить Республику труда, надо куда-то идти? Почему не здесь, не сейчас, отложив штыки и картечь, не приняться за мирное строительство? Ориентируясь на революционные образцы, автор не уразумел, что созданы они были до того, как революция восторжествовала. Тогда дорогу в царство свободы надо было прокладывать, потому что кругом и всюду были враги. 
А куда, размахивая штыками и посыпая головы звонкой картечью, Молодой гвардии ломиться сейчас? Из социалистического отечества шагать напролом в капиталистические дебри?

О, эта зыбкость призывов, противоречивость указанных направлений – вперёд, но сюда, идите строить – там, где заря, или здесь, где поднято знамя, которое, скорее – флаг?

В этом, и только этом, смысле песня «Молодая гвардия» сама по себе – образец, эталон. Сюда, товарищи, идём с нами строить – интонации и обороты будущей, очень и очень скоро расцветшей, демагогии, болтовни с высоких и низких трибун, пустословия комсомольских богов и богинь в кожаных куртках, в замшевых пиджаках, в шинелях, в дублёнках, в будёновках, в каракулевых шапках. Даёшь! Вынь да положь!

Но какая звучная, какая бравурная музыка у этой песни. Радуется душа народным тирольским переливам. Лишь изредка проскальзывают опереточные нотки, которые внёс в эту мелодию автор с именем-зеро. Кстати, ни кто иной – Безыменский переложил на русский язык французскую песенку, поразившую его в самое комсомольское сердце, песенку «Маркиза».

Иван ОСИПОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.