«Тоскую по Родине в сердце России…»

№ 2018 / 3, 26.01.2018, автор: Валентина КОРОСТЕЛЁВА

Однажды моргнул я, и мир исказился, / Сместился, разъехался, перекосился. / А мне б не моргать. / Смотреть и кричать, обливаясь слезами, / Что нас обступает, прокравшись лесами, / Поганая рать. / Всё-всё исказили, людей не спросили, / Тоскую по Родине в сердце России…

Это только одно из многих стихотворений, где прямо и с болью в душе отзывался Николай Дмитриев «при виде всего, что совершается дома». Переломные перестроечные годы не раз прошли тяжёлым катком и по его сердцу. Он не ждал, когда большое увидится на расстоянии, а как истинный русский поэт реагировал на происходящее горячим бескомпромиссным словом.

 

Свобода слова, говоришь,
И всяческой приватизации?
Москва похожа на Париж
Времён фашисткой оккупации.
–
Пусть продают кругом цветы,
Пусть музыка и пусть движение –
Есть ощущенье срамоты
И длящегося унижения.
–
Есть призрак русского маки!
Ни в чьи глаза смотреть не хочется.
Лишь подлецы и дураки
Не знают, чем всё это кончится.

 

(Москва. 1999 год)

 

Но передохнём немного, обратимся к самому Николаю, который внешне никак не походил на человека, отмеченного даром небес. Немногословный, невысокий, сдержанный со знакомыми, коих было немало, по профессии учитель, – казался настолько земным и похожим на многих…И только по стихам видно, какой огонь порой вспыхивал в этом сердце, и на какую нежность оно способно, когда речь идёт о любимых людях или о России…

 

Иду, в глаза не глядя, средь толпы,

Одним, другим недобрым взглядом мечен.
Друзья-поэты – вот мои попы.
О, смертные грехи неплохо лечат!

 

Друзья легко сигают на тот свет,

Как будто там и вправду что-то светит,
Как будто сам Есенин (их поэт)
Своей тальянкой каждого приветит…

 

Эти стихи Николай Дмитриев, судя по интонации, написал не в предчувствии последнего дня. А вышло – что и его, хочется верить, приветил-таки любимый Сергей Александрович. Не мог не приветить, ибо столько общего у этих поэтов, особенно – негромкая, непоказная любовь к родине. Не случайно дар Дмитриева не оставлял равнодушным ни советского, ни российского читателя. И, если многие «назначенные» классики после перестройки как-то сами по себе ушли в тень, то Николай, будучи лауреатом и конкурса имени Островского» (1978), и премии Ленинского комсомола (1981), спустя два десятка лет награждается премией имени Александра Невского «России верные сыны», а в 2005 году посмертно – премией имени А.Дельвига («Литературная газета»). И, наконец, книга «Зимний Никола» стала лауреатом Национальной премии «Лучшие книги и издательства года – 2007». Немногие в такое разное для страны время удостаивались столь значимыми отличиями.
Мы не часто виделись с Николаем (хотя и города наши – рядом, а всё-таки…), но, поскольку печатались почти в одних изданиях, да ещё и в Москве, и в Балашихе не раз встречались, – то как бы не теряли друг друга из виду, и поэтому я не удивлялась его нечастым, но всегда неожиданным звонкам. По каким-то вопросам ему хотелось поговорить со мной как с человеком, близким по духу прежде всего, по отношению к жизни и литературе нашей. Вероятно, он догадывался о моём к нему отношении как к человеку и поэту, о том, что в простых и вроде бы безыскусных строчках я читала не только то, о чём говорилось въяве, но и то, что скрывалось в невидимой на первый взгляд глубине.

 

Я-то знаю, что я не бездомник,
И когда-нибудь время придёт,
Я вернусь в ту долину, где донник
Каждый год по-иному цветёт,

 

Где по-старому сердце забьётся,

Где от всякого дома, всегда
Все тропинки выводят к колодцам,
А в колодцах живая вода.

 

Живая вода поэзии Николая Дмитриева будет всегда притягательна для человеческой души, не разучившейся сопереживать и мыслить. Только не надо забывать об этих колодцах, постоянно искать к ним свои тропы, чтобы потом не было стыдно «за бесцельно прожитые годы», чтобы пресловутая суета сует не съедала не только свободное время, но и душу. А поэзия Николая Дмитриева достойна не просто должного внимания, но и, что гораздо важнее, – любви читателя. Не случайно на вечере, посвящённом очередному Дню поэзии, проходившему в Колонном зале Дома союзов в 1982 году, после его открытия ведущими Владимиром Костровым и Юрием Кузнецовым, первым из всей группы писателей выступал Николай Дмитриев. Его молодой голос, не слишком артистичное чтение – не могли умалить достоинств уже сложившегося поэта со своим почерком, стилем и глубиной. И не случайны такие слова о нём известной поэтессы Риммы Казаковой: «Стихи Дмитриева, весьма скромные по одёжке, несколько даже однообразные по ритму и не пестрящие изощрённой рифмой, напоминают неброский пейзаж средней полосы России. Эти ситцевые, чуть выгоревшие на солнце краски не поражают воображения, но в лицо этих холмов, то заплаканное, то улыбающееся, можно смотреть всю жизнь».

 

…И как бывало не однажды,

Когда родна земле тоска,
Я всё ищу, ищу в пейзаже
Недостающего мазка.

 

С годами сердце не умнеет:

Смотрю, смотрю в простор полей,
Где, объясняя всё, темнеет
Фигурка матери моей.

 

1977

 

Николай Дмитриев ещё подростком лишился отца-фронтовика, а через десять лет не стало и матери, которую он горячо любил. Малая родина его – деревня Архангельское, что в Рузском районе Московской области, где он родился в январе 1953 года. И, конечно, профессия его родителей, сельских учителей, не могла не отразиться и на судьбе их сына. Пройдут годы, и Николай сам станет учить детей после окончания пединститута.
Служба в армии в далёком Казахстане, разлука с малой родиной, конечно же, ещё больше привязывала его к среднерусской природе, её деревенской душе. И потому в пейзаже нашей поэзии Николай Дмитриев и есть один из недостающих мазков, без которого картина не была бы цельной. Конечно, поэт и не думал в это время о своём месте в искусстве, он просто каким-то шестым чувством воспринимал состояние природы в конкретный момент, и фигурка матери, всё, что связано с ней в памяти и сердце, – для него гораздо важнее внешних проявлений жизни и в то же время таким светом наполняет этот неповторимый миг!
Дорогим для Николая оказался и Владимирский край, где в деревне Аниськино жила его любимая бабушка Прасковья Ивановна, к которой он приезжал сначала вместе с родителями, а потом уже один или, будучи взрослым, со своей семьёй. Несколько лет, обустроив старый дом, жил в нём, работал и время от времени встречал своих друзей-поэтов, в том числе Юрия Кузнецова. И после ухода из жизни он остался верен этому уголку России, найдя свой покой на городском кладбище Покрова вблизи от Прасковьи Ивановны. Немного нынче поэтов, в которых так гармоничны поэзия и собственный характер. На пышных и не очень мероприятиях он зачастую незаметно уходил в сторонку. Он будто стеснялся обратить на себя внимание, был на людях чаще всего молчаливым, словно говорил: что надо, я уже сказал стихами своими. Вот эта истинность, непоказушность в поведении не только впечатляла, но и вызывала искреннее уважение и желание не пропускать его новые подборки.
Как большой поэт, Николай Дмитриев не мог не задаваться вопросом, – а что будет после нас, и конкретно – после его ухода? И вот стихи, написанные больше тридцати лет назад (отрывок):

 

…Станут в темноте лягушки квакать,

Станут петь ночные соловьи.
Родина, ну как тут не заплакать
На призывы детские твои?
…Мы уйдём не подарить потомкам
Новые культурные слои,
А чтоб их тревожили в потёмках
Наших душ ночные соловьи.

 

Я уже не говорю, что такие строчки, как «Родина, ну как тут не заплакать На призывы детские твои?» выстреливают прямо в сердце читателя, но и в последней строфе, приведённой здесь, – свой взгляд, своё отношение к тому, ради чего живёт и трудится поэт на земле.
Николай Дмитриев скуп на какие-то эпатажные сравнения; у него всё идёт из глубин ума и сердца. Так бывает только у истинных поэтов. Они и не нуждаются в украшении своих стихов внешними атрибутами, образность выходит из глубин души естественно, как дыхание, и потому гармонично ложится в строку и отвечает главному замыслу поэта. Читать Дмитриева – значит, говорить с ним наедине и по душам. Такая вот лакмусовая бумажка истинного таланта… К примеру, вот строки из стихотворения «Берёзка на церкви»:

 

…А в кирпиче немного соков,

И корни вглубь тянулись зря.
Но ты пока шуми высоко,
Над всеми сёстрами паря.
Пусть ветер ветви обвевает,
Пусть поит листья стадо гроз,
Пусть нелегко, но так бывает
И у людей, и у берёз.

 

К счастью, судьба к нему благоволила. Чего стоит одно только шефство Юрия Кузнецова! Дмитриев не нуждался в «локомотиве», но поддержка корифея современной поэзии и поднимала его в глазах пишущей братии, и открывала двери такого авторитетного журнала, как «Наш современник», не говоря уже о других. А по-отцовски доброе и заботливое отношение старшего товарища по цеху поэтов Николая Старшинова!.. В таких случаях говорят: повезло. И не только Дмитриеву. И его литературным учителям или шефам (кому как нравится). Открывать и поддерживать молодое дарование такого органичного и мощного внутреннего потенциала – счастье и для них тоже. И вполне заслуженно Николай ещё при жизни услышал о своём творчестве немало и добрых, и высоких слов, что, согласитесь, бывает не так уж и часто.
И, конечно, нет настоящего поэта без стихов о любви. У Николая Дмитриева они – не отражение неясной мечты, не покрытые флёром туманные строки. В них бьётся сердце земного, но от этого не менее прекрасного чувства. И нет сомнения, что способствовала этому его жена, друг и берегиня в одном лице – Алина, которая и сегодня несёт свой крест любви и ответственности за память о талантливом муже.

 

Я смотрю, какая ты красивая,
Как умеешь красотой согреть.
Я хочу восторженным разинею
Долго-долго на тебя смотреть.

 

Я словарь мечтаю в шапку вылущить,
Чтоб встряхнуть покрепче шапку ту
И слова единственные вытащить
Про твою большую красоту.

 

Красота растит меж нами трещину.
Но, забыв, что трещина растёт,
Я смотрю на маленькую женщину –
Я любуюсь, как она идёт…

 

И, конечно же, для Николая Дмитриева были священны страницы нашей истории, связанные с Великой Отечественной, с отцом, её участником, со всей той бедой, что постигла целый народ и каждого в отдельности. И боль за родного человека, которого не отпускает память о жестоких боях, и гордость за таких, как он, – всё это в каждой строке, каждом дыхании поэта, когда речь заходит о тех годах.

 

Осталось уж не так и много
Скрипеть до смертного конца.
Я знаю: у того порога
Увижу хмурого отца…

 

И спросит он не без усилья,
Вслед за поэтом, боль тая:
– Так где теперь она, Россия,
И по какой рубеж твоя?

 

Нет у меня совсем ответа.
Я сам ищу его во мгле,
И темное безвестье это
Удерживает на земле.

 

Увы, безвестье это и по сегодня мучает многих, кому не всё равно, что будет со страной, одолевшей жестокий, страшный в своём рвении, фашизм, но порой сдающей без борьбы исторические и нравственные позиции…
Зная, что любая судьба конечна, нам трудно согласиться с этим, когда уходит такой поэт – с его не громкой, но идущей из самых глубин сердца, строкой… И чем самобытнее поэт, тем горше эта потеря, поскольку ничего подобного уже не может быть в природе.

 

Шаги смолкают. Ночь тиха.
И нет, как сердце ни хотело,
Концовки бодрой для стиха
И для тоски моей – предела.

 

Не может быть бодрой концовки и у моих строк, потому что нет предела и нашей тоске – по уходящим поэтам, что сумели за свою недлинную жизнь стать родными многим и многим читателям. Хочется верить, что число их, несмотря ни на что, будет расти. Об этом говорят вечера, посвящённые Николаю Дмитриеву, музейные экспозиции в местах, связанных с его судьбой, новые сборники и те люди, что не упускают возможности способствовать всему этому. И очень надеюсь, что Николай слышит и сегодня наши о нём слова, а значит, и душа его обрела, наконец, желанный покой. Жизнь состоялась, и творчество достигло своих высот. Это самое главное, и потому наша грусть по Николаю светла.

 

Валентина КОРОСТЕЛЁВА