СЕРДЦА ТВОЕГО БОЛЬ

№ 2007 / 25, 23.02.2015

ВИРТУАЛЬНОЕ ИНТЕРВЬЮ С ПОЭТОМ ВЛАДИМИРОМ СУДАКОВЫМ

Поэт, публицист, краевед, член Союза писателей России, спецкор журнала «Север», заслуженный журналист Республики Карелия Владимир Судаков празднует в эти дни 55-летний юбилей. От интервью он отказался – «дата некруглая», – но мы всё же получили ответы на интересующие нас вопросы из его поэтических книг, изданных в разные годы.

Виртуальное интервью с поэтом Владимиром Судаковым

Поэт, публицист, краевед, член Союза писателей России, спецкор журнала «Север», заслуженный журналист Республики Карелия Владимир Судаков празднует в эти дни 55-летний юбилей. От интервью он отказался – «дата некруглая», – но мы всё же получили ответы на интересующие нас вопросы из его поэтических книг, изданных в разные годы.

– Володя, откуда твоё страстное увлечение историей, краеведением?
– Откуда страсть к движенью – не планет, не цифр, а – судеб? Копились в папках вырезки газет, в душе – «куски» родительских речей. Стою на взгорке – в небо головой. Какими были здешние края? Истории искатель рядовой, филолог по диплому – вспомнил я…
– Это для тебя так важно? Помнить свои истоки, своих предков?
– Не будет счастья, коль забудем мы, глядящих друг сквозь друга прямо в нас, всю толщу родичей, которых тьмы и тьмы. А тут ещё раскол в стране.
– У тебя очень много стихов о нашей счастливо-несчастной Родине.
– Я не привык без тяжести страны, иначе я зачем, мужик и воин? И за её родительские сны всей кровью отвечаю, всей судьбою.
– Линия раскола прошла не только по стране, но и по судьбе каждого. А где ты служил срочную до учёбы в Петрозаводском университете?
– Скажут: «Вернись!» – откажусь наотрез: не улыбается встречно эстонка / Давние, не отвернуться, года, где разошлись мы в прощальное лето: Шройтман – ну, он хлеборез, как всегда, Цой – каптернамус, Майка – ефрейтор. Ласточек быстрый пролёт под стреху, в «ящике» робкий дебют Пугачёвой. Рядом, читая «Бухтины» Белова, громко смеётся кавказец Яхутль. Входит Малышко, сержант-старшина – не дослужиться до прапора парню: «Что же, ребята, устали со сна?» И «жеребята» со смеху упали… Костя из немцев, кубанский казак, как теперь вы? И тихоня литовец?.. О нерекламный запах казарм! О некупринско-советская повесть!
– Да, мы из «другой повести». «Сделаны в СССР». Ты не прячешь своих симпатий-антипатий ни в своих «имперских» стихах, ни в «державной» публицистике. Больно было после распада Союза?
– След простыл: затянуло песком из-под жирной ночи чернозёма. Что вдогон укорять: «Где твой дом?» Ничего не расскажем о доме. Нам отсюдова некуда бечь… / Вот пройдём сквозь закат, до конца, и отстроим хоромы-чертоги. Жаль, не будет подсказа отца, молчалив мамин холм у дороги…
– На днях по ТВ передали: европеоидов (по аналогии с монголоидами?) всё меньше, не любит рожать «белая раса». Ещё недавно было 33 процента, сейчас – 9, к 2050 году пророчат исчезновение целых стран (Финляндии, Швеции, Германии…), а к концу века нас не останется вообще… Одна надежда на Россию – так и сказали по ТВ. Ты считаешь – прорвёмся?
– Славяне, забыли мы имя своё, закончив походы на Тихом. В кольцо отковав заревой окоём, обманчиво венчаны с лихом. Мы степь проскакали, леса пробрели и реки проплыли до края. Теперь нас хоронят в глубь нашей земли под марши вороньего грая. Ну пусть мы уйдём, как из вещего сна, поймёт её – кто же отныне? Без нас, после нас кто удержится на // пустой гениальной равнине?
– Из любимых твоих тем – родной наш маленький пограничный город Сортавала, который принадлежал то шведам, то финнам и который мы с тобой давно зовём изначальным русским именем – Сердоболь (сердца боль!), а также окрестности, в том числе гора в городском парке, которую в народе зовут Кухо, что в переводе – «судак» (Судаков, как для тебя подгадали!).
– Град в лес шагнул, а ладожские пальцы брег щупают. Иль всё наоборот? / Я задохнусь от чуждой красоты… Да что же я заладил, что – не нашей? От серых вод до Кухо высоты – вдышал её с картошкою и кашей!
– Ты певец Ладоги, на которой стоит Сердоболь. А Онего, на берегу которого пригревший тебя Петрозаводск, что-то значит для тебя?
– Онего – всей Руси колодец лучший, и новый сруб с нас требует вода, на дне его проклюнулась звезда… Взойти ли ей, спасая наши души?..
– Ты воспевал и другие края. Я, как и ты, была на родине Есенина в Константинове, меня поразил его скромный маленький дом (впрочем, как и усадьба дворянина Пушкина в Михайловском – у иных петрозаводчан сейчас дачи гораздо круче). Всегда русские поэты жили более чем скромно?
– А знававший Есенина дом соразмерен душе человечьей. Он щербат, криворук, близорук: ей бы плакать – она веселится. …И такие родные вокруг некрасивые русские лица!
– Первый тост за юбилейным столом мы поднимем, естественно, за встречу, за тебя. А потом за твоим столом всегда поднимают за Сердоболь.
– За встречу прежде? Кто же поперёк?.. Огурчики-и!.. За дом!.. За юных дочек!.. За Сердоболь! – его черёд и срок («За Родину!» – переведу для прочих)!
– Ну и, конечно, ты выпьешь по-гусарски (с локтя!) за женщин. У тебя их две – самых любимых: всегда прекрасная для тебя жена Елена и не менее прекрасная дочь Мария, которая уже сделала тебя дедом.
– Как много жизнь мне ни за что дала: две женщины – как два моих крыла.
– У тебя очень много стихов посвящено жене.
– Улетали весь день журавли в вольный край из родимого плена, двадцать пятое лето, Елена, на прощальных крылах унесли.
– Вашему многолетнему союзу можно позавидовать, хотя, наверно, всяко бывало – ведь Елена тоже поэт. А двум творческим людям ужиться непросто.
– Елена! Я люблю тебя и в ссоре. Что с тридцати седеет голова, так это для мужчины разве горе? А белый цвет – он бережёт тепло, и пепелить его уже напрасно. Будь светлой. Но, храня и ремесло, будь иногда – как молния, прекрасна!
– Перед Пасхой я опрашивала знакомых: верят ли они в Благодатный огонь на православную Пасху? И что если огонь не сойдёт однажды – дни мира сего сочтены? Отвечали по-разному. А как ты ответишь?
– А этот мир ещё храним, поскольку хладный огнь небесный опять сошёл в Иерусалим.
– Нам повезло, на нашей с тобой родине, под Сортавалой – святой остров Валаам, который любят посещать не только паломники, но и президенты.
– Суетилась на пирсе толпа: ждали Путина и Патриарха, а моя заповедна тропа – сквозь ворота небесного страха. По родной палестине пройду: гефсиманские яблоки рыжи. Знать, извечны измены в саду, но с горы – я свой берег увижу, «красной площади» жухлый наряд и монаха на велосипеде. … В нижней церкви две свечки горят – об отце и о деде.
– Поздравляю тебя, Владимир Павлович, с «некруглым», но отличным (из одних пятёрок состоит) юбилеем от имени всех друзей, коллег, читателей и земляков.

Раиса МУСТОНЕН
г. ПЕТРОЗАВОДСК