Удивляемся вместе с Ольгой Рычковой
№ 2008 / 13, 23.02.2015
Большинство российских читателей услышало об английской писательнице Дорис Лессинг в октябре прошло года, когда пришло известие о присуждении ей Нобелевской премии по литературе.
М + Ж на нобелевский лад
Большинство российских читателей услышало об английской писательнице Дорис Лессинг в октябре прошло года, когда пришло известие о присуждении ей Нобелевской премии по литературе. Поэтому нет ничего удивительного, что у нас в спешном порядке стали издаваться её книги: не так давно вышел роман «Пятый ребёнок», теперь вот – «Расщелина» (издательство «Амфора») – между прочим, самое последнее произведение 88-летней Лессинг, написанное в 2007 году. Однако «свежатинка» оказалась малосъедобной: вместо демонстрации высочайшего – нобелевского! – уровня мастерства автор явила городу и миру унылую и неубедительную проповедь на вечную тему «М/Ж». Война полов в романе приобретает самые крайние формы. Это повествование о том, как в некоей скалистой Расщелине (да, именно так – с большой буквы, поскольку это не просто «разлом в той скале, в которой нет входа в пещеру», а символ женской детородной сути: «Расщелина – самое важное в нашей жизни. Мы – расщелина, а Расщелина – это мы») обитало древнее, исключительно женское племя. Если рождался мальчик, этого «монстра» («какие-то бугры да шишки, да кишка какая-то болтается, которая иногда надувается, как асцидия морская») приносили в жертву огромным орлам, которые уносили младенцев в некую долину. Но мальчики выживали и постепенно организовали своё, альтернативное племя, относящееся к женщинам без всякой, мягко говоря, симпатии. В общем, всё как в песне барда Александра Дольского: «разделились беспощадно мы на женщин и мужчин». И «М», и «Ж» в романе снабжены трафаретными недостатками. Первые безответственны, вторые тяжелы на подъём. В гендерных дебатах «Ж» выдвигают стандартный довод: «Вы всегда говорите с нами так, как будто мы дуры. Но если мы дуры, то почему мы живём так долго, гораздо дольше, чем вы, монстры?» Зачем в изображении войны полов автору понадобился мифологический антураж, не очень понятно: с таким же успехом могли «бодаться» друг с другом какой-нибудь современный менеджер среднего звена Джон и его супруга-домохозяйка Джейн. И, кстати, при этом было бы гораздо меньше несуразицы и читательских вопросов без авторских ответов. Например, совершенно неясно, как женщины производили на свет потомство без участия мужчин (чего не удавалось даже легендарным амазонкам), почему орлы уносили мальчиков в долину, а не на корм своим птенцам… И, глядишь, без всей этой фэнтезийной мифологии неизбежное примирение «М» и «Ж» случилось бы раньше, не растягиваясь на двести восемьдесят с лишним страниц: «Бедное дитя, – прошептала она. – Бедный мой мальчик… Она обняла его, и Хорса зарыдал в её объятиях. Великий Хорса превратился в малыша, в беспомощного кроху. Сладкий миг… Снова стать маленьким мальчиком в материнских объятиях, обласканным и прощённым… и насколько нам известно, и насколько им было известно, Матрона – мать Хорсы». Увы, написанное пером не вырубишь топором, и читателям романа остаётся согласиться с другой всем известной мудростью: «Сначала ты работаешь на имя, потом имя работает на тебя».
Митёк в России больше,чем митёк
Для тех, кто вдруг не знает: митьки – это питерская (исходно – ленинградская) арт-группа, участники которой ходят в тельняшках, всех лиц мужского пола называют «братишками», лиц женского пола – «сестрёнками» и «Оленьками», любят употреблять слова «дык» и «ёлы-палы», пишут картины, стихи, песни и сказки (в том числе и главным образом про самих себя), не прочь выпить (хотя для кого-то тяга к алкоголю уже в прошлом) и – самое главное – «никого не хотят победить». Нынче митьковское движение отмечает четвертьвековой юбилей, которому и посвящена книга под названием «Митьки» (издательство «Амфора»). В ней представлено творчество митьков-основателей – Дмитрия Шагина (от чьего имени и произошло слово «митёк»), Владимира Шинкарёва, Владимира Яшке, Андрея Филиппова, Михаила Сапего, Виктора Тихомирова и других – всего десять авторов. Как и положено в юбилейном случае, митьковскому движению даётся самая лестная и высокая оценка: в открывающем книгу интервью Андрея Битова упоминается его лекция «От Пушкина до митьков», прочитанная прозаиком американским студентам. Битов говорит о митьках как о знаковом культурном явлении, возникшем на закате советской эпохи: «Они определили новую точку отсчёта. Сделали мощный экзистенциальный ход. Они обустроили камеру! Камеру, в которой мы все жили, – где дует, где давят чудовищные обстоятельства и исторические ошибки… Но мы здесь живём, это наше время! А митьки взяли и приняли это, и уют навели. Приняли бушлат, кильку в томате, подвал… Но главное, что они сделали для всех нас, – объявили на всю Россию об обретении менталитета. И за это вполне заслуживают памятника». О том, будет ли воздвигнут памятник, и окажется ли он выше Александрийского столпа, можно гадать и спорить, а пока лучше познакомиться с творчеством самих митьков – во многом автобиографичным. Из которого можно получить довольно полное представление о самом главном – митьковском образе жизни. Скажем, Дмитрий Шагин в повести «Беззаветные герои» описывает поездку с Шинкарёвым в Соединённые Штаты с целью избавления от зелёного змия: двое митьков проходили курс лечения от алкоголизма. Говорится обо всём откровенно и с юмором: «После завтрака – процедура приёма в клинику – опрашивал консультант Винс… Потом медсестра дала заполнить вопросник: двадцать девять вопросов типа: «Болит ли у вас голова после пьянки» или «опохмеляетесь ли вы с утра». Если на три вопроса ответ «да», то вам надо лечиться от алкоголизма, у меня было «да» на двадцать восемь вопросов. Только на один был «нет» – «Задерживались ли вы полицией за вождение в пьяном виде…» (просто у меня нет машины)». Хотя принятие трезвости как нормы жизни приходило постепенно, о чём свидетельствует, например, такое хайку Михаила Сапего (или Сапеги?): «какая луна! / а я –/ непростительно трезвый…» Хотя митьков интересует не только алкогольная/безалкогольная тема: «вот и зима! / на носу у щенка-полугодка / первый в жизни снежок»; «Снова не спится. / «таблетка-таблетка, / я тебя съем!..» («Бессонница-94»)… Да есть в жизни и другие важные вещи – импотенция, скажем, которая, по мнению Виктора Тихомирова, является самым настоящим благом, даром свыше: «Что до радостей половой жизни – наплюйте на них! Ну, что хорошего, в самом деле? (Эстетически, так не лезет ни в какие ворота.) Не в этом таятся воспетые классиком «неизъяснимые наслаждения», не в этом! Напротив, они теперь только смогут вам как следует открыться». Мало того, не исключено, да и наверняка, что именно в этом состоянии вас подстерегает новая, по-настоящему преданная любовь, в самом даже неожиданном месте. И вы, наконец, сможете продемонстрировать наилучшие качества своей души, не омрачая их похотливыми выходками и пошлыми заигрываниями». Вообще, митьковский взгляд отличается редкой в сегодняшней литературе (да и в жизни) непосредственностью, благодаря которому, как в увлекательной игре, всё окружающее из привычно-унылого становится удивительно-разноцветным – «…вон, даже вода в унитазе / о скорой весне / напевает!.. (М. Сапего). Это ли не лучший памятник – нерукотворный?
«Москва слезам не верит» №…
Недавно одна из центральных газет предложила читателям игру – поучаствовать в создании продолжения какого-нибудь всенародно любимого фильма. По итогам голосования в качестве «первоисточника» была выбрана лента «Москва слезам не верит». На вопрос «про кого будет это кино?» более половины голосующих выбрали вариант «Про совсем других людей» (в качестве альтернативы предлагались ответы «Про Гошу и Катю» <главных героев «Москва слезам не верит». – О.Р.>, «Про их детей», «Про их внуков»). Между тем «Москва слезам не верит» про других людей была наисана – и не раз. Вот ещё один вариант – роман Юлии Рады «Общага. Лолиты и Гумберты» (издательство «Гелеос»). В нём тоже действуют три подруги –юные девчонки, делящие комнату в столичной общаге. Правда, покорять столицу Шура, Алла и Инна приехали не в качестве фабричных лимитчиц, а в роли студенток не самого престижного педагогического вуза. К тому же утончённая Инна – мулатка: её дедушкой был самый настоящий негр из самой настоящей Африки (о чём её бабушка предпочитала до поры до времени не распространяться). Разбитная Алка – звезда курса, напоминающая героиню, сыгранную в фильме Ириной Муравьёвой. Впрочем, Алка совсем не озабочена поисками выгодной партии и заветной московской прописки – по крайней мере, вслух об этом не говорит. Может быть, как раз поэтому женихов у неё хоть отбавляй: за сердце прекрасной норильчанки сражаются импозантный хирург Ярослав Александрович – мужчина средних лет, решивший покончить с карьерой ловеласа; солист популярной молодёжной группы Лёнчик, за которым гоняются табуны поклонниц; амбициозный, но неудачливый театральный деятель Филипп Дмитриевич и, наконец, олигарх Фёдор Степанович… Впрочем, последний не строит матримониальных планов и предлагает Алке не сердце, а только руку, в которой, в частности, зажато дорогущее сапфировое колье… Загвоздка в том, что Алка никак не может определиться с выбором. Она не прочь стать любовницей Фёдора Степановича, но и тут возникает проблема: во время интимного свидания их застаёт олигархова дочка Маша, которая к тому же оказывается Алкиной сокурсницей… Вообще, «странных сближений» в романе много, даже чересчур: автор всеми силами старается доказать истинность поговорки «Москва – большая деревня». Например, Шура надеется найти в столице отца, которого никогда не видела: у её матери Надежды Андреевны на курсах повышения квалификации случился страстный роман с женатым человеком. Приехав в Москву, Шурка тоже заводит роман – только не с женатиком, а со старым холостяком Владиславом Евгеньевичем, и однажды, открыв его фотоальбом, видит своего возлюбленного, запечатлённого рядом с Надеждой Андреевной… «Шурка бросилась вон из кабинета. Как же раньше она не замечала? Они так похожи… Она чешет переносицу так же, и это худое лицо, брови, подбородок…» Жертва инцеста решает покончить с собой, но её спасает подруга Инна, до этого тоже пережившая трагедию – предательство любимого и мучительный аборт. Такое совпадение – связь отца и дочери – уже явный перебор самого низкого пошиба. Но, надо отдать должное автору, безнадёжно испорченный, казалось бы, сюжет кое-как выправляется: Шура ошиблась, и брошенный ею без объяснений Владислав Евгеньевич не является её папой. Причём, узнав об ошибке, девушка не спешит вновь кинуться в его объятия, что тоже приподнимает книжку над уровнем пошлейшей мелодрамы. Конечно, это отнюдь не изысканный шедевр из серии «о высоком», а лёгкая, необязательная, но вполне читабельная вещь из разряда «пляжное чтение». Чем не вариант для милых дам, желающих разгрузить голову на один вечер, расслабиться в предвкушении лета, когда, подобно героиням книги, «мы будем сверкать коленками и пупками, соблазнять направо и налево пачками!» И «отправим головы в отпуск» (был такой рекламный слоган у одного столичного издательства) на целый месяц, а то и больше – то ли плохо?
Ольга РЫЧКОВА
Добавить комментарий