БУМЕРАНГ СЛЕДУЕТ СО ВСЕМИ ОСТАНОВКАМИ

№ 2015 / 10, 23.02.2015

Казалось бы, надо стучать в набат:

Небо как колокол, Месяц – язык, Мать моя женщина, Вору кирдык! –

обобрали коллегу.

И украли-то не стишок, тю их, сколько ходит неприбранных по миру, не рассказик – ну, ещё напишет, клавиатура не развалится, даже не роман – это у классиков их под счёт: у Достоевского неполный десяток, у Льва Толстого и того меньше, у Гончарова – всего-то три и начинаются на одну букву, а современники по роману в год сочиняют, иногда и по полтора, поспешая к «Русскому Букеру» и «Большой книге». Так, чего уж там, роман. Но литературоведческий труд – позвольте!

 

Ведь человек старался, книги листал, чужие тексты сканировал или скачивал в интернете. Литературоведение дело весьма кропотливое, проще романы тачать. Ничего, однако, подобного, ни тебе пафоса, ни тебе тифона. А.Валюженич («Литературная Россия», 2015, 20 февраля, № 6) пишет, наподобие хрестоматийного Владимира Ильича Ленского «темно и вяло». Появилась, де, книжка некой М.Смородинской, где представлена личная переписка Маяковского и Лили Брик, а письма эти ещё в начале восьмидесятых годов опубликовал и прокомментировал Б.Янгфельдт.

Так и ждёшь: вот сейчас упомянется главное, ради чего, собственно, и создавалась статья. Ан нет, автор поведал только, что всем некогда. Некогда маяковедам, которые многая лета и зима созидают новое полное собрание Маяковского. Некогда бриковедам, которые на собственный кошт или «на самодеятельных началах», как называет это автор статьи, выпускают сборники и проводят конференции (что же, если так, то и мастерок им в руки, задарма ли брик по-немецки кирпич, задарма ли современник называл этого Брика – уже по-русски – раствором, без какового не встанет никакая стена, отказывая этому Брику в звании кирпича для здания российской словесности). Некогда известному шведскому слависту, который пишет очередные книги и входит в состав редколлегии упомянутого нового полного собрания (то-то он не сам защищает свой труд, а выбрал бриковеда посвободнее, словно передразнивая житейскую ситуацию с Маяковским и Бриком). Некогда Музею Маяковского, который закрыт на капремонт и реконструкцию (из классики помнится, что случилось со столовой по случаю учёта шницелей). Некогда дочери Маяковского, которая намеревается справлять девяностолетие (хотя в таком возрасте понятие «некогда» будто бы и не столь уместно) и которую автор статьи почему-то называет «американская дочь», да ещё и отгораживая это словосочетание кавычками (есть причины сомневаться, или такой оборот является личным ответом автора статьи на санкции в адрес нашей страны со стороны США?). В общем, некогда всем, кроме М.Смородинской, нашедшей время соорудить книжку из чужой переписки и своего предисловия, отличающегося недюжинным взглядом на вещи и неординарным же стилизмом: «История любви Владимира Маяковского и Лили Брик – одна из тех историй, которые вызывают смесь любопытства и недоумения».

Но дело, конечно, не в гремучей смеси, и не в чужой эпиграмме, где Брик рифмуется со шпиком (не тем, при упоминании какового облизываются немцы и украинцы, а тем, кто ходил раньше в гороховом пальто, да простится жалкая пищевая подмена), а стих рифмуется с ЧК. Итак, дело не в эпиграмме, приписанной М.Смородинской ли, издательством ли Маяковскому, как прежде кем-то иным столь же бездоказательно приписывалась она Есенину.

И потому, кажется, стоит досказать то, о чём умолчал автор статьи, допускающий «восторженную речь и кудри чёрные до плеч», лишь когда упоминает о достижениях бриковедения.

Что ж, вернёмся памятью в далёкий 1991 год, когда вышло в России переиздание стокгольмской книги с перепиской Маяковского и Лили Брик «Любовь это сердце всего» (само наличие мягко знака опрокидывает сталинское чёрствое и сухое «любов побеждает смерть», в оригинале мягкого знака лишённое).

Помнит ли читатель странное впечатление, произведённое этой книгой. Не содержанием – что удивительного в чужих письмах с комментариями, пусть и любовных, и Пушкин вступал в переписку, комментируемую потом пушкинистами, и Чехов, и даже Блок, не вступительной статьёй – всяких подробностей из личной жизни классиков и кандидатов туда стало известно разновеликое множество. Книга удивила тем, что на сером её переплёте и на желтоватом титульном листе и там, где это принято и положено, была обозначено: Б.Янгфельдт. Как так, это же публикатор, комментатор, составитель – лицо, по тогдашним понятиям и установлениям, второстепенное. Ладно б ещё публиковались письма из собрания, справленного своекоштно, употребляя выражение А.Валюженича, «на самодеятельных началах». Затраченные средства требуют хоть такой отдачи, тщеславие собирателя и питается этакой близостью – у меня имеются и шпора Лермонтова, и перо Пушкина, и кашне Пастернака. А здесь письма, часть каковых публиковалась другими исследователями, пусть не в таком объёме и с купюрами. Для отечественной традиции это нонсенс, сапоги всмятку, даже в омлет. Представьте, крупными буквами, так что не умещается в строку, сверху: Мусин-Пушкин, а снизу мелко, словно тараканы натопали: «Слово о полку Игореве». Впрочем, это ж переиздание, не знаю, как у нас, а у них в Стокгольмии, так принято.

Ныне принято и у нас. Записал человек чужие воспоминания, сложил книжку, проставил свою фамилию. Он же не составитель, где комментарий соорудил, где собственное рассуждение вставил, где инвективу пустил, беззаветно громя сталинизм: гуталинщик, усатый, сухорукий упырь.

Чему удивляться, книга М.Смородинской – это упомянутый принцип в своём развитии. Даже структурно она соответствует эталону, предложенному шведским славистом: вступительный очерк, переписка, иллюстрации. Разве что комментарии отсутствуют, но автор видит её так. Это ж не для филологов, а про любовь. Какие же комментарии. Высчитывать, сколько публикуемых текстов взято из книги 1991 года, опять-таки, развлечение для тех, кто интересуется математическими методами в критике и литературоведении. Здесь иное. Это бренд, это тренд, это хороший моветон.

Бумеранг запущен, как он будет двигаться, можно справиться в лётном расписании.

Кстати, исследование А.Валюженича о Лиле Брик – жене командира тоже состоит из корпуса писем, прослоённого примечаниями разного достоинства. Можно предположить, почему автор статьи, будто оправдываясь, заговорил о результатах нечеловеческого труда бриковедов, представителей этого пикета отечественной филологии. Наверное, он пытался доказать, что не зря ест свой хлеб со шпиком.

Иван ОСИПОВ