На войне как на войне

№ 2010 / 17, 23.02.2015

Вик­тор Ко­нец­кий ут­верж­дал, что по та­лан­ту, по ли­те­ра­тур­но­му да­ру Вик­то­ра Ку­роч­ки­на мож­но срав­нить раз­ве толь­ко с Юри­ем Ка­за­ко­вым, «но у Ви­ти та­лант свет­лый, а Юра мра­чен, как лик со ста­ро­об­ряд­че­с­кой ико­ны».






Виктор Курочкин
Виктор Курочкин

Виктор Конецкий утверждал, что по таланту, по литературному дару Виктора Курочкина можно сравнить разве только с Юрием Казаковым, «но у Вити талант светлый, а Юра мрачен, как лик со старообрядческой иконы».


Виктор Александрович Курочкин родился 23 декабря 1925 года в тверской деревне Кушниково. Его отец и мать были из крестьян. Но во время коллективизации они предпочли сменить село на город. Их новым местом жительства стал пригород Ленинграда – Павловск. Отец Курочкина пошёл в управдомы, а мать устроилась в местный промкомбинат.


Когда началась война, немцы в два счёта добрались до Павловска. Возникла паника. Люди спасались от наступавших немцев буквально бегством. На коротком семейном совете Курочкины решили, что будет лучше, если мать и младшая сестра будущего писателя эвакуируются к родственникам в Ярославскую область. «Я же с отцом, – вспоминал Курочкин, – остался в осаждённом Ленинграде. Работал на заводе [трикотажных машин «Игла». – В.О.] шлифовальщиком. Работа у меня была несложная: обтачивал зенитные снаряды. В конце января 1942 года умерли отец и тётка, у которой мы жили. Я остался один».


Парень буквально умирал от дистрофии. На Большую землю его вывезли лишь в апреле сорок второго года. Несколько месяцев он провёл в больнице. Потом, уже очухавшись, Курочкин решил, что сможет добраться до своего дядьки в Ульяновске. Но в итоге он попал в Первое Ульяновское танковое училище. Впрочем, там Курочкин надолго не задержался. Первого марта 1943 года Ставка приняла решение о создании нового рода войск – самоходной артиллерии. И всю роту, в которой учился Курочкин, в приказном порядке перевели в Саратов, где тогда дислоцировалось Киевское артиллерийское училище.


Первый бой командир самоходной артиллерийской установки СУ-85 Курочкин принял 20 июня 1943 года на Курской дуге. Потом было форсирование Днепра и Вислы. 31 января 1945 года ему предстояло сходу одолеть ещё одну реку: Одер. Но тут парню не повезло. Он получил тяжёлое осколочное, сквозное, верхней трети правого бедра ранение и на полгода попал в госпиталь.


После Победы Курочкина зачислили в Высшую офицерскую школу самоходной артиллерии в Ораниенбауме. Он дотянул до экзаменов, но дальше оставаться в армии не захотел и демобилизовался. Но в Павловске бывших фронтовиков никто не ждал. Работы для них не было. Курочкин брался за всё, что только подворачивалось под руки, и одновременно по вечерам он бегал сдавать экзамены за десятый класс.


Уже в 1947 году Курочкин поступил в Ленинградскую юридическую школу. За два года его выучили на судью. Но работу ему смогли предложить лишь в Новгородской области, в посёлке Уторгош. Правда, перед этим надо было пройти процедуру выборов. Я потом в газете «Сталинский путь» нашёл короткую информацию, как Курочкина представляли народу в сёлах. Бабы были растеряны. Кандидат в народные судьи выглядел, по их понятиям, как-то несолидно. Одна старушка, расчувствовавшись, сказала: «Давайте выберем его в судьи. Парнишка он молоденький. Жить ему тоже хочется». На этих словах бабка зарыдала. Потом началось голосование. Все были «за». «Против» оказался всего один голос. Он принадлежал Курочкину.


Первое дело, которое разбирал молодой судья, касалось охотничьей собаки. Надо было выяснить, кто и от кого увёл чужого пса. Затем пошли дела о самогонке. Потом ему подсунули бумаги о шпане. При этом власти никакой справедливости не искали. От Курочкина требовали наказывать людей не по закону, а по понятиям.


Вскоре Курочкин понял, что переделать этот мир в Уторгоше ему не дадут. Он вернулся в Павловск и сразу резко сменил профессию, устроившись теперь в газету «Большевистская правда». Уже в 1952 году у него вышел первый рассказ «Пастух».


В 1954 году Курочкина приняли в Литературный институт. Его жена – Галина Нестерова спустя тридцать пять лет вспоминала: «Мы, студенты Литературного института, заочного отделения, на первой учебной сессии в 1954 году с рассказами Виктора Курочкина, присланными на зачёт, знакомились без него. Его самого редакция газеты «Вперёд» города Пушкина, где он тогда работал, в июне на сессию не отпустила. Мне запомнился рассказ «Соперницы» (позднее он лёг в основу киноленты «Ссора в Лукашах», снятой на Ленфильме в 1959 году). В фильме главного героя играл совсем ещё молодой тогда Кирилл Лавров, милый и обаятельный, а в рассказе персонаж, из-за которого соперничали героини, получился тусклым, женские же характеры были выписаны проницательно и точно. Заметив в руках моих рукопись, один из сокурсников, сосед по столу, поинтересовался:


– Ну и как?


– Нет ли здесь ошибки, – я черкнула ногтем по фамилии автора, напечатанной в верхнем правом углу листа, – быть может, машинистка недопечатала букву «а»?


– Не скрывается ли за Курочкиным какая-нибудь Жорж Санд? – догадался мой сосед. – Нет, он – Курочкин, хотя и не Василий, – ещё раз блеснул эрудицией сокурсник и добавил: – Петух…


– Вы знаете его? – вырвалось у меня.


– В одном драмкружке играем, при Доме культуры.


– И кого же он играет? – полюбопытствовала я.


– Он – Плюшкина, а я – Манилова, – торжественно сообщил мой собеседник.


До меня наконец дошло: самодеятельный актёр выпячивает свою персону, а Курочкин – лишь повод для разговора. Мне почему-то не хотелось верить, что автор «Соперниц», так хорошо понимающий женскую душу, играет в «Мёртвых душах» Плюшкина. О воплощении этого образа на сцене не подумалось, отталкивали качества гоголевского героя.


На следующее лето мы знакомились с Курочкиным воочию. Он в одиночестве осенью сдал экзамены за первый курс и догнал нас. Не заметить его было трудно. Не стремясь выделиться, он выделялся. Все студенты Литинститута, пройдя большой и трудный конкурс, по крайней мере на первых курсах мнят себя гениями. Виктор Александрович отличался отсутствием позы, искренней непосредственностью. Своим поведением он опровергал известную сентенцию, что труднее всего быть самим собою. Казалось, ему, наоборот, трудно, да и невозможно не быть самим собою. Мы в то время были приучены своё неверие и сомнения держать про себя, а Курочкин будто с другой планеты свалился.


– Я не знаю, что такое социалистический реализм, – заявил он на занятиях по советской литературе.


Занятия вёл Г.З. Апресян, он-то и вытащил Курочкина к трибуне.


– А хотел узнать? – высокомерно спросил кто-то.


– Хотел, – прямодушно, игнорируя вызов, ответил Виктор Александрович.


– Как же ты пишешь? – подали новую реплику из аудитории.


Курочкин склонил набок голову, прижал левое плечо к подбородку и, сделав руками недоумённый жест, чистосердечно признался:


– Пишу, как пишется.


Я оказалась с Курочкиным в одном семинаре по литературному мастерству. На зачёт по творчеству он в тот год привёз первый вариант повести «Заколоченный дом», и на обсуждении мы его дружно разругали».


Параллельно с учёбой в Литинституте Курочкин одно время продолжал посещать занятия литобъединения при ленинградском отделении издательства «Советский писатель». Там он близко сошёлся с Виктором Конецким и Валентином Пикулем. Не случайно литературная публика вскоре прозвала их тремя мушкетёрами.


В 1958 году Курочкин наконец выпустил свою первую книгу «Заколоченный дом». Спустя год киношники по его рассказу «Соперницы» сняли фильм «Ссора в Лукашах». К писателю пришла первая известность. Однако плата за успехи оказалась чрезвычайно высока. Глеб Горышин как-то вспоминал, как Курочкин однажды угодил в милицию. «Он возвращался с подлёдного лова, в валенках с галошами, в ватных штанах, в шубейке и малахае с ящиком на особом, собственного изготовления полозе, которым он чрезвычайно гордился и хвастался в гораздо большей степени, чем всем своим творчеством. В центре города, может быть, даже на Невском проспекте, он вдруг увидел афишу только что вышедшего на экраны фильма «Ссора в Лукашах». Курочкин остановился против афиши, внимательно её прочёл. Затем присел на свой ящик, задумался, что-то такое вспомнил и заплакал в три ручья. Понятно, милиция подхватила под руки плачущего в неположенном месте рыбака. Курочкин пытался объяснить, что он, именно он является автором этого фильма. Никто ему на слово не поверил, конечно».


После выхода фильма «Ссора в Лукашах» фортуна от Курочкина вдруг отвернулась. Сначала издатели завернули ему «Записки народного судьи Семёна Бузыкина». Потом все отвергли его комедию «Пень» и драму «За всё надо платить».


Не повезло и повести «Урод». Хотя Конецкий считал её чуть ли не вершиной в творчестве Курочкина. Он писал: «Самый прекрасный рассказ Курочкина – «Урод». Это о бездарном актёре, имеющем прекрасную киновнешность. И о безобразно уродливом псе. И как пёс Урод вознёс хозяина Отелкова на звёздную волну успеха. Актёру достаётся главная роль профессора в фильме о космонавтах «Земные боги» потому, что режиссёру нужен его пёс Урод. Урод и есть главный герой рассказа. Ему присущ философский склад ума. Он по-своему ощущает временность своего успеха, предчувствует горестные перемены. Должность артиста ему скоро наскучила. Хвала и честь опротивели. Он разочарован, впал в пессимизм. Он разговаривает с самим собой, как человек. Любопытны и его беседы с соседской собакой Катонном: о еде, о хозяевах и их взаимоотношениях. В этих разговорах – а животные у Курочкина всегда беседуют, как люди, – всё символично: и страх перед будущим, и превратности жизни бездарного человека».


Только в 1965 году литчиновники наконец согласились рассмотреть дело о приёме Курочкина в Союз писателей. Свои рекомендации бывшему фронтовику дали Фёдор Абрамов и Конецкий. «Первые рассказы и повести Курочкина, – отмечал Абрамов, – были о деревне, о повседневных радостях и горестях рядовых людей. Они некрикливы, неброски, эти его первые вещи, не отличаются пышностью своего оперения и новомодными придумками. Но всякий непредвзятый читатель, прочитав уже его первую книгу «Заколоченный дом», скажет: да, в литературу нашу пришёл новый талантливый писатель, писатель со свежим и точным словом, с крепким знанием народной жизни и настоящей, неподдельной совестью».


Абрамова поддержал Конецкий. «Я считаю В.А. Курочкина, – подчёркивал Конецкий, – одним из самых «густых», «точных» по языку ленинградских писателей. Он принадлежит к тем в русской литературе писателям, которые всеми своими корнями связаны с деревней, землёй. Именно оттуда приходит такое языковое богатство и такая чистота душевных помыслов, такое беспрерывное стремление к правде, которая одна только и может помочь людям жить в наш сложный век. Я считаю большим упущением всех членов ленинградской писательской организации то, что В.А. Курочкин до сих пор не находится официально в наших рядах. Уже сложившимся, прошедшим войну человеком, уже отработав на разных участках современной жизни в самых разных должностях и профессиях, Виктор Александрович нашёл в себе силы и настойчивость окончить Литературный институт, получить высшее литературное образование. Одновременно с прозой он начал работу в театральной драматургии, создав пьесу «Сердце девичье затуманилось», а затем киносценарий «Ссора в Лукашах».


Главной книгой Курочкина стала повесть «На войне как на войне». Писатель обошёл с ней все столичные и ленинградские журналы. И везде получил отказ. Согласился эту повесть напечатать лишь завотделом прозы журнала «Молодая гвардия» В.Сякин. Однако критики встретили публикацию в штыки. Особенно сильно досталось писателю от «Литгазеты» и «Известий».


Первым вступился за Курочкина Александр Яшин. В письме к писателю 27 октября 1965 года он подчёркивал: «Ваша книга станет в ряд лучших художественных произведений мировой литературы о войне, о человеке на войне. К тому же это очень русская книга. Я думаю, что не ошибаюсь… Читал я Вашу книгу, и ликовал, и смеялся, и вытирал слёзы. Всё удивительно точно, достоверно, изящно, умно, и всё – своё, Ваше, я не почувствовал никаких влияний. А это очень дорого… Ваша книга бьёт по всем неумеющим писать, бесталанным, но поставленным у «руководства литературой», как же им не сопротивляться. А ведь многие из них тоже о войне пишут. К тому же и совести у этих людей нет. Смотрите на эти статьи как на рекламу. Если бы не они, и я бы, наверно, долго ещё не имел счастья прочитать Вашу повесть… Это выше Барбюса и Ремарка. Саня Малешкин имеет лишь одного предшественника – Петю Ростова (больше пока не вспомнил)».


Позже Вадим Кожинов, говоря о герое этой повести – Сане Малешкине, отмечал: «Перед нами органический, действительно сотворённый художником характер, который просто не поддаётся примитивной критической методе. Но этот правдивый художественный характер по-своему отвечает на вопрос, почему мы победили, в чём мы оказались сильнее врага».


Добавлю, что в 1968 году повесть «На войне как на войне» экранизировал Виктор Трегубович. Но фильм, откровенно говоря, получился слабым.


В 1969 году у Курочкина случился инфаркт. Позже писатель перенёс тромбоз и афатизм, которые повергли его в безъязычие. Конецкий считал, что причиной всех обрушившихся на его друга напастей были не только фронтовые раны. Он утверждал, что инфаркт и инсульт спровоцировали тяжёлые побои, полученные писателем в милиции.


9 ноября 1976 года Курочкину вновь стало плохо. Жена вызвала скорую. «Он не захотел, – вспоминала она, – чтобы его несли на носилках, сам дошёл до лифта. Я поехала с ним в больницу. У приёмного покоя, когда мы выбрались с ним из машины, я пыталась его поддерживать, но он не давался. Хорошо, что врач и санитар на «скорой» оказались мужчинами; мужскую помощь он принял. Они больного под руки довели до приёмного покоя. Там я необходима была и как переводчица [речь писателя в последние годы была парализована. – В.О.], и как сиделка. Объясняла врачам, что он хочет сказать, какие и где испытывает боли. И всё просила я поскорее сделать Виктору обезболивающий укол. А он меня прогонял домой. Время было позднее, и кто-то заказал такси. Автомобиль пришёл неправдоподобно быстро. Когда стали выкрикивать мою фамилию, Виктор замахал мне рукой, чтобы я уходила. Сестра сделала, наконец, укол, я пошла к выходу, а потом оглянулась. Он смотрел мне в глаза… Мне не забыть этот взгляд. Он прощался со мной» («Литературная газета», 1993, 28 мая).


Умер Курочкин 10 ноября 1976 года в Ленинграде. Похоронили его на кладбище в Комарове. Спустя несколько дней, 21 ноября Фёдор Абрамов записал в своём дневнике: «Виктор Курочкин отмучился. Его поразил неизлечимый недуг в сорок лет. Да, последние восемь лет – это годы муки. Он был обречён на молчание. Всё понимать и ничего не мочь. Это ли не страшно? И что ещё: болезнь застала его в пору расцвета. Одна из самых ярких звёзд на литературном небе послевоенном. И вот только что разработался, набрал силы и – катастрофа».

Вячеслав ОГРЫЗКО

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.