Так победим

№ 2010 / 18, 23.02.2015

О Победе, её цене и об условиях, в которых она была одержана, должен писать прежде всего историк, а не политолог. Увы, её первичную оценку, то есть ту, которую дали сами победители, приходится защищать прежде всего в политическом пространстве.

О Победе, её цене и об условиях, в которых она была одержана, должен писать прежде всего историк, а не политолог. Увы, её первичную оценку, то есть ту, которую дали сами победители, приходится защищать прежде всего в политическом пространстве. Ибо наша Победа принадлежит не только прошлому, как думают историки, но и будущему, на что рассчитывает политолог.

Точка возврата

Не будем спорить, какой год – 17-й или 45-й – имел большее всемирно-историческое значение. Но для нашей страны Победа – по факту – стала главным событием новейшей истории. На этом триумфе, синтезировавшем государственную правоту и народную праведность, строится национальное сознание уже трёх поколений. Кстати, философы и историки считают, что приблизительно столько же сохранялась осмысленная память об Отечественной войне 1812 года. Формальная «полукруглость» нынешней даты не затеняет главного: пока живы те, кого можно пригласить в свидетели, никто не докажет эфемерность достигнутого нами в мае 45-го, никто не лишит нас надежды на новый триумф. В этом сущностном, а не политически-прикладном смысле общество должно максимально продлить жизнь поколению победителей. Продлить в том числе за счёт политического такта, не опускаясь до пиар-возни вокруг символов победной весны. Тем более что практически все ветераны, смотрящие на нас с экрана, носят негосударственный, но возвращающий их в молодость орден Сталина. Значение вождя в их – а не всемирно-исторической – победе во многом сводится к максиме: «Чем ближе к Сталину, тем дальше от Гитлера». Скажем жёстче: взвинчивание сталинофобии несёт в себе и страх перед новыми испытаниями, без которых победы не даются. Нужно ли оговариваться, что не о плахе с топором и прочих ГУЛАГах идёт речь, а о динамичной сосредоточенности на делах. Без этого общество и государство проживёт ровно столько, сколько позволит цена на газ. А в остальном можно сколь угодно рассуждать, что в той войне победил Народ, а не генералиссимус.

Нынешняя эпоха ставит вопросы уже современникам 65-летия. От нас, которым рано или поздно предстоит проститься с последним солдатом Победы, зависит, какой она останется в истории и останется ли вообще. Иными словами, на какую историю будущего мы претендуем? Разумеется, дело не в «красных днях» календаря, тасуемых с периодичностью смен конституций, если не всенародных голосований. Речь идёт о нашей идентичности: тот ли мы народ, который сотворил ту Победу? А значит, генетически способен повторить её в новом цивилизационном формате. Или совсем другой? Конечно, нынешние носители новогреческого (заметьте!) языка могут хоть до второго Пришествия чтить подвиг трёхсот спартанцев, а монголы – канонизировать Чингисхана… Но это уже не живая история современников, а часть всемирной мифологии.

Атака на нашу Победу, на её абсолютность и священность – не что иное, как покушение на нашу идентичность. Или, что гораздо хуже, попытка застолбить смену идентичности как свершившийся факт: победили, мол, советские, а вы, извините, российские… Проще говоря, нас хотят сделать манкуртами, забывшими, от кого мы произошли и какие уроки успели извлечь. Размывание версиями и нюансами существа произошедшего 65 лет назад – это не просто исторический коллаборационизм. Это попытка реванша со стороны тех, кто в идейном и духовном смыслах проиграл тогда, но рассчитывает на победу завтра. Не будем себя обманывать: пока существуют государства, мир не станет семьёй народов – сколько бы мы ни переименовывали конфронтацию в конкуренцию. А ООН со всем её международным правом – не мудрый батюшка-арбитр, раздающий всем сестрам по серьгам, а экуменическая богадельня, куда можно лишь прийти поплакать.

Мы не о глянцевании собственной истории – в ней было всякое. Как и у всех. Но когда нам намекают о непомерности цены Победы, о той вопиющей грязи, которую несёт в себе любая война, за этим маячит вопрос: а может, лучше было проиграть? Давайте уж до конца: пиво бы пили немецкое, да и дисциплинировали плюсквамперфектами мозг… Но тогда у нас не было бы даже того выбора, который обещает нынешний стык энергетической и концептуально-информационной эпох. Судя по сегодняшнему влиянию на цивилизационные процессы, мы, как говорят лётчики, находимся на точке возврата: или в морально-волевом смысле ещё вернёмся в май 45-го, или, раскрошив исторический стержень, уйдём в никуда. Без национально-мобилизующей идеи как смысла существования в данном составе нам остаётся только влачить… А время предлагает не менее сложный, чем в 40-х, тест на способность побеждать.

Победа – это государство

Конечно, не только мы, но и другие народы мира обладают такими качествами, как отвага и стойкость. А по части прозорливости, практичности и менеджерской хватки многие нас неоспоримо превосходят. Почему же в итоге победили мы, попавшие в начале войны в катастрофическое положение? Размеры и природные богатства страны, численность её населения, безусловно, сыграли губительную для врага роль. Добавим сюда и нашу предпочтительную мотивированность защитить свою Правду. Защита своего мобилизует лучше, чем отнимание чужого. Но победу одерживает не Челубей или Пересвет, а государственная машина, оказавшаяся у нас эффективнее, чем немецкая. С тем, кто считает, что она была ещё и более жестокой, в этом случае спорить не будем.

В конечном итоге мы приходим к одному и тому же: для чего вообще нужно государство? Государство нужно для организации новой Победы. Если она вам не нужна, то вы – бомж или в худшем случае соискатель грин-карты. Но если каждое поколение будет не жить, а выживать во имя следующего, а наша цивилизационная победа – отдаляться с линией горизонта, не превратится ли она в идефикс? – Конечно, превратится, если не постигнем военно-штабную логику ранжирования стратегических задач. А ведь к Победе нас привела её цельность, а не расстрельные директивы вкупе с материнскими благословениями. Что же необходимо?

Во-первых, ввести режим «военного» положения в демографической сфере. Тем более что «инновационные технологии» в этом деле нам точно не понадобятся. Зато возместить жертвенность «сибирских дивизий» ныне должна уже Москва, спасённая ими в 41-м. Для этого если и придётся переносить газпромовскую башню, то тогда – в Красноярск или Уренгой с Сургутом – желательно, если какой-то из этих городов к тому времени станет столицей государства Российского. Решительно более масштабного и сложного, чем зона ответственности Октябрьской железной дороги. Во-вторых, обеспечить «сдерживание по всем фронтам», в данном случае, лиха – чужого, но главное – своего, рукотворного. Чужое – это общество потребления и телесных услад, которое у нас объемлет в лучшем случае областные центры. Притом что деревня зримо совершает «революционный» перескок от социалистической бесхозности к пьяному феодализму. Своё лихо?.. Не коррупция ли и чванство знати стали для страны «германским фашизмом и японским милитаризмом»? Как тут насчёт законов военного времени, «приказа «ни шагу назад», а то и «смерша»?

В-третьих и поэтому: экстренная подготовка «командного состава». Слава Богу, не вместо сгинувших в сталинских лагерях да немецких «котлах». Чтобы к власти испытывали не меньшее уважение, чем к георгиевской ленточке, нужен новый управленец. Хотя бы по лицу, намерениям и собственным интересам. Со столыпинским чутьём перспективы, демидовско-путиловской хваткой «дело делать, господа, дело!» и жуковской нацеленностью на то, чтобы «взять Берлин» первым. Не начать ли с обязательной службы в армии всех претендентов на «государев» пост? С теми исключениями, которые вносит жизнь, а не энтузиазм романтиков и отчаяние бессребреников. Глядишь, тогда позабудется мотив «Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты»? А пока со вступления гражданина во взрослую жизнь он не только разводит государство и общество, но сводит на нет их взаимную ответственность.

В-четвёртых, определить направление «главного удара». Скорее всего, им станет формирование доминирующего надо всеми класса «собственников будущего». Кто сгодится на эту роль, скажем, оглядевшись и перелистав учебник истории. Пытался же Столыпин наделить железнодорожного проходчика на Дальнем Востоке ещё и фермерской функцией с перспективой льготной учёбы его самого, но главное – его наследника, готового продолжить дело отца? И не всё пошло прахом. Что-то похожее выручит и нас. Дело за Государством, нацеленным на Победу над ленью и обывательщиной. То есть таким обществом, которое изначально состоит из индивидов, мыслящих в лучшем случае ценностями семьи. С сексуальным бельём у жены, бесплатными школьными завтраками для сына или дочки, курсом доллара и «куда пускают без шенгена»…

Так победим. А гордиться пусть будут те, кто извлечёт пользу из Победы, которая лишь родилась на ступенях поверженного рейхстага.

Борис ПОДОПРИГОРА,
г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ