Трубадур клана Свердловых

№ 2011 / 38, 23.02.2015

В 1933 го­ду в Моск­ве очень на­шу­мел ро­ман Бо­ри­са Ле­ви­на «Юно­ша». Са­ма кни­га по­лу­чи­лась не бог весть ка­кой. В ли­те­ра­тур­ных кру­гах к ней отнеслись как к ребусу. Все гадали, ко­го пи­са­тель вы­вел в об­ра­зах

В 1933 году в Москве очень нашумел роман Бориса Левина «Юноша». Сама книга получилась не бог весть какой. В литературных кругах к ней отнеслись как к ребусу. Все гадали, кого писатель вывел в образах Миши Колче, Владыкина и Фитингофа. Кто-то во Владыкине увидел чванливого Фадеева. А в Фитингофе знающая публика разглядела Авербаха, которого писательский мир не без основания считал погромщиком современной русской литературы. «Борис Фитингоф, – утверждал Левин, – неожиданно выплыл к берегам искусства. Это было золотое дно для предприимчивого защищённого кое-каким опытом политического функционирования молодого человека. И вот Борис начал с большой ноты. Он «сигнализировал», «ликвидировал» и непрестанно «дрался». Но таким ли уж страшным был Авербах в реальной жизни?

Леопольд АВЕРБАХ

Леопольд Леонидович Авербах родился в 1903 году в Саратове. Его отец владел пароходной компанией на Волге, а мать приходилась сестрой Якову Свердлову. Влиятельное родство позже обеспечило ему карьерный взлёт. Сбежавший на Запад секретарь Сталина Б.Бажанов уже в эмиграции писал: «У четырёх братьев Свердловых была сестра. Она вышла замуж за Авербаха, у Авербахов были сын и дочь. Сын, очень бойкий и нахальный юноша, открыл в себе призвание руководителя русской литературой и одно время через группу «напостовцев» осуществлял твёрдый чекистский контроль в литературных кругах».

Благодаря бойкости и нахальству Авербах уже в пятнадцать лет стал членом ЦК комсомола и редактором первой комсомольской газеты «Юношеская правда». В семнадцать его приняли в члены РКП(б). А в девятнадцать он по рекомендации Льва Троцкого возглавил журнал «Молодая гвардия» и тогда же выпустил с предисловием своего патрона первую книгу «Ленин и юношеское движение».

Новый взлёт карьеры Авербаха произошёл в 1926 году. Хваткий юноша занял пост генсека Всесоюзной ассоциации пролетарских писателей и кресло редактора журнала «На литературном посту». В его руках сосредоточилась колоссальная власть над литераторами.

Вёл себя Авербах с писателями просто безобразно. Он не умел убеждать. К 1929 году, как вспоминал Вениамин Каверин, этот человек научился только приказывать. Вспоминая свои встречи с ним, Каверин отмечал, что Авербах «был маленького роста, в очках, крепенький, лысый, уверенный, ежеминутно действующий, – трудно было представить его в неподвижности, в размышлениях, в покое. И сейчас, приехав в Ленинград, чтобы встретиться с писателями, которые существовали вне сферы его активности, он сразу же начал действовать, устраивать, убеждать. Но теперь к его неутомимости присоединился почти неуловимый оттенок повелительности – точно существование «вне сферы» настоятельно требовало его вмешательства, без которого наша жизнь в литературе не могла обойтись» (В.Каверин. Эпилог. М., 1989).

Понуждая писателей к искусственному объединению в РАПП, Авербах опирался не только на клан Свердловых. У него имелись и другие покровители. Его тесть – Вл. Д. Бонч-Бруевич был известным государственным деятелем. Большую должность занимал и свояк Авербаха – Г.Ягода.

Ягода, как известно, вёл свою игру. Уже в 1937 году на одном из допросов он показал, что группу Авербаха составляли его «люди, купленные денежными подачками», и что эта группа играла роль его «трубадуров не только у Горького, но и вообще в среде интеллигенции».

Однако Горький поначалу отнёсся к Авербаху очень настороженно. Фадееву даже как-то пришлось убеждать буревестника революции в полезности его приятеля. После одной из встреч с Горьким Фадеев писал буревестнику: «Признаться, я боялся, что некоторые его [Авербаха. – В.О.] внешние манеры – известная его крикливость и элементы «ячества», в которых, однако, больше биологической любви к жизни и ребячества, а корыстного не больше, чем во всех людях, – оттолкнут его от вас. Но вы оценили его правильно. Он – прекрасный товарищ, в литературе работает не случайно, предан этому делу, и работа его исключительно полезна. Вся наша рапповская группа состоит из людей очень разных – и по социально-бытовым навыкам в прошлом, и по психологическим особенностям – притирались мы друг к другу с большим скрипом, с драками и поножовщиной, и притёрлись потому, что «достигли общего понимания того дела, за которое взялись. Судя по тому, что другой такой группы в литературе нет (я говорю о её обширности, спаянности и преданности делу), и судя по тому, что молодые, здоровые, талантливые кадры, особенно из рабочих, тянутся к нам (несмотря на наше исключительное неумение работать), – дело наше правое, а это ещё больше укрепляет и спаивает нас. Конечно, и партия именно поэтому поддерживает нас, хотя и ругает за неуменье. И хочется, чтобы вы тоже как-то приняли и полюбили нас (если можете)» (А.Фадеев. Письма и документы. М., 2001).

Письмо Фадеева, кажется, возымело своё действие. Во всяком случае, Авербах вскоре стал одним из самых деятельных помощников Горького. В начале 1932 года он даже побывал у буревестника в Сорренто. Очарованный Горький 25 января в письме Сталину заметил: «За три недели, которые прожил у меня Авербах, я присмотрелся к нему и считаю, что это весьма умный, хорошо одарённый человек, который ещё не развернулся как следует и которому надо учиться. Его нужно бы поберечь. Он очень перегружен работой, у него невроз сердца и отчаянная неврастения на почве переутомления. Здесь его немножко подлечили, но этого мало. Нельзя ли ему дать отпуск месяца на два, до мая? В мае у него начнётся большая работа, большая работа по съезду писателей и подготовка к празднованию 15 октября».

Рапповцы перед боем.

Но у Сталина имелись другие планы. Ему не нравилось, что всю власть в литературе хотели прибрать к себе только рапповцы. Именно поэтому он в своё время не дал хода подготовленной компанией Авербаха записке заведующего Агитпропом Алексея Стецкого, в которой РАПП признавался основной организацией, проводящей линию партии в вопросах литературы. Вождь планировал объединить всех писателей в один Союз. Судя по всему, подготовку документа о перестройке литературно-художественных организаций Сталин доверил Кагановичу, а тот в свою очередь решил опереться на Авербаха. Авербах возомнил, что его мнение будет определяющим, и просчитался. Его даже не ввели в состав оргкомитета Союза писателей.

Обиженный Авербах сразу же в завуалированной форме обратился за помощью к Горькому. «Оргкомитет, – писал он в мае 1932 года буревестнику, – наглядно и, видимо, «всерьёз и надолго» берёт курс на превращение в бюрократический департамент по литературным делам. Основными фигурами становятся Панфёров, Безыменский и Ставский, призывающие на помощь теоретических варягов из т[ак] н[азываемого] философского руководства в дополнение к Кирпотину и Волину. Дай им бы счастья – волнует только вопрос о «На лит[ературном] посту». Мы ещё не имеем окончательных сведений о его судьбе».

В общем, Авербах настроился на борьбу. Но в этот момент от него откололся ближайший сподвижник Фадеев. В отличие от критика, он решил не гоняться за призрачным журавлём, а предпочёл удержать в своих руках синицу. Из бывших рапповцев с Авербахом остались лишь Владимир Киршон да Алексей Селивановский. На этом потом удачно сыграл Сталин. Собрав как-то писателей в доме Максима Горького, на Малой Никитской, вождь предложил «упрямцу» Авербаху и «раскаявшемуся» Фадееву пожать друг другу руки. Фадеев тут же бросился с объятиями к своему бывшему другу. Однако Авербах протянутой ему руки не заметил. Сталин не сдержался и съязвил, что вот у Фадеева никакого характера нет, другое дело – Авербах, который показал, как надо уметь стоять за себя. Тем не менее Фадеева после этого вожди потащили наверх, а Авербаха начали везде и всюду задвигать.

Хорошо знавший расстановку сил в верхах свояк Авербаха Ягода (он был женат на сестре критика) посоветовал родственнику не упорствовать и на время покинуть Москву, предложив ему сначала заняться созданием книги о строительстве Беломорканала, а потом стать парторгом на Уралмаше. Но Авербах полностью сдаваться не захотел. Он очень рассчитывал дать своим противникам бой на первом съезде писателей.

Позже, 13 мая 1937 года друг критика – драматург Киршон, вспоминая ситуацию, сложившуюся в писательском мире после ликвидации РАПП, рассказывал членам парткома Союза писателей: «Меня в это время нет в Москве. Я приезжаю. Оказывается, что Авербаха не ввели. Центральный комитет ввести Авербаха не захотел в оргкомитет. И мы начинаем, наша группочка, наша группировка начинает хлопоты, начинается деятельность, направленная к тому, чтобы Авербаха в литературу ввести. Это фактически, по существу, фракционная деятельность, групповая деятельность, деятельность, направленная к тому, чтобы вопреки воле ЦК партии посадить Авербаха во главу литературы. Об этом очень много говорилось, и я сам говорил. Это было сделано. Прежде всего, мы попытались воздействовать каким-то образом. Этими заявлениями, которые мы написали в Центр[альный] комитет, мы пытались воздействовать непосредственно на ЦК. Когда это сорвалось и нам достаточно крепко набили физиономии, тогда началась возня и создание вокруг Авербаха, при моей помощи непосредственно, создание другой группы литературы, которая могла бы впоследствии опять Авербаха выдвинуть туда. Мы рассматривали себя как продолжение налитпостовской творческой группы. Но я, для меня нет ни малейшего сомнения, что Авербах рассматривал это как продолжение своей троцкистской работы и всю групповую работу использовал для того, чтобы вести свою борьбу против ЦК. Я, товарищи, должен сказать, что здесь была ещё, велась работа бесспорно вокруг Алексея Максимовича».

Кстати, пока Горький был жив, Авербах оставался в безопасности. Да, его щипали по разным поводам, но свободу не ограничивали.

Гром грянул осенью 1936 года. В девятом номере журнала «Литературный критик» появилась редакционная статья «Выше революционную бдительность». В ней говорилось: «Борьба с троцкизмом в литературе была неотъемлемым условием развития советской литературы, одним из решающих условий её достижений. Но факты показывают, что осколки троцкизма остались в литературе ещё и поныне… Нельзя забывать, что за литературной групповщиной, особенно развившейся в руководстве бывшей РАПП, особенно в последние годы существования этой организации, скрывалась известная всем связь «генерального» секретаря Л.Авербаха с двурушниками Шацкиным и Ломинадзе. Что за левацко-вульгаризаторским шумом, подымаемым группой Л.Авербаха, годами скрывал троцкистскую деятельность основной сподвижник его – троцкист И.Макарьев. Нельзя забывать, что попытки прикрыть литературные ошибки группы от партийной критики приводили некоторых руководителей РАПП к «теоретическому» блоку с троцкистским «философом» Каревым. Не случайно, конечно, и то, что некоторые «теоретики», в частности Л.Авербах, годами отстаивали троцкистскую теорию культуры, утверждая, что пролетарская культура не является социалистической» («Литературный критик», 1936).

Авербах бросился за помощью к своим влиятельным родственникам – к тестю Бонч-Бруевичу и свояку Ягоде. Но они уже мало что решали.

Арестовали критика 4 апреля 1937 года. Его обвинили в создании троцкистской группы в литературе, в связях с врагом народа Ягодой и в спаивании сына Горького. Спустя месяц В.Ставский на заседании бюро поэтической секции Союза писателей заявил: «Авербах – подлец, бывало, его за руку поймаешь, а он поблёскивает своими серыми глазками сквозь очки, и ничего. Мы затем узнали, что он не просто подлец, а классовый враг. Вы помните, после постановления 1932 г. все целовались и радовались, и забыли о том, какого мы имеем врага. Эта успокоенность, эта чрезмерная теляческая радость, была большой ошибкой, которая дала возможность Авербаху сохранить группу и проводить антипартийную работу на своих конспиративных собраниях, где обсуждался вопрос о том, как Горького противопоставить ЦК. B результате упорной работы в Оргкомитете Авербах был послан от литературы подальше – на Урал, но оставшиеся после него сохранили свою группу и продолжали свою работу <…> Сейчас я не могу рассказать обо всём. Скажу только, что опыт предыдущей борьбы показывает, что у Троцкого были свои кадры писателей, у правых – свои кадры. Мы должны из этого сделать соответствующий вывод. Авербах сидит на Урале, но здесь имеются Киршон и другие, которые хотели Авербаха выставить кандидатом делегатом на съезде и на Московском собрании, дело чуть до драки не дошло, когда обсуждался этот вопрос. Ходили на поклон к Авербаху и Овалов, и Бруно Ясенский, и Шушканов, прекрасно его информируя о том, что здесь делается. Вся эта группа направила все силы к тому, чтобы партийцев противопоставить беспартийным и наоборот, и чтобы раздуть те ошибки, которые допускала в своё время партгруппа».

Если верить справке, помещённой в 1978 году в девятом томе «Краткой литературной энциклопедии», Авербаха не стало 14 августа 1939 года. По одной из версий, он покончил с собой по дороге в ссылку на Север, где вскоре обессилел от тяжёлых физических работ. Перед смертью Авербах своему солагернику якобы сказал: «Друг милый. Я скоро умру, и никогда не думал, что можно так издеваться над невинными людьми, так прошу тебя, мой друг, крепись и не падай духом, так долго не может длиться». Но потом выяснилось, что Авербах был расстрелян сразу после вынесения приговора, 14 июня 1937 года.

29 мая 1961 года Военная коллегия Верховного суда СССР пересмотрела дело Авербаха и полностью критика реабилитировала. А 16 июня того же года Комитет партийного контроля при ЦК КПСС посмертно восстановил его в партии.

Вячеслав ОГРЫЗКО