В концептуальном ключе

№ 2011 / 39, 23.02.2015

Сер­гей Ко­с­тыр­ко съез­дил в Из­ра­иль и про­чи­тал кни­гу. Из этих двух со­бы­тий ском­по­но­вал лю­бо­пыт­ное эс­се в но­с­таль­ги­че­с­ком ду­хе, глав­ная мысль ко­то­ро­го: «Ах, по­че­му я не знал об этом рань­ше!»

Сергей КОСТЫРКО

Сергей Костырко съездил в Израиль и прочитал книгу. Из этих двух событий скомпоновал любопытное эссе в ностальгическом духе, главная мысль которого: «Ах, почему я не знал об этом раньше!» (имеются в виду программные теории русского живописного авангарда шестидесятых). В эссе несколько более-менее здравых соображений об искусстве, частью спорных. К примеру: «Непризнанных гениев не бывает» – максима в исполнении Гробмана, которую Костырко «раскручивает» следующим образом: для художника «необходима включённость в актуальный художественный процесс… Вполне возможно, что потомки через два-три десятилетия могут открыть ещё одного неведомого гения и охнуть: «Мать честная! Да он, оказывается, сделал это раньше, сделал очевиднее и талантливее, чем N.N., определявший когда-то для нас развитие процесса!» Ну и что? Процесс-то оформил N.N. И потому Художником того времени для нас останется именно N.N.». По-моему, не совсем верно: да, для вас процесс оформил NN, но когда открыли неведомого прежде гения – покойного, чуть живого, любого – он тоже начинает формировать процесс, пусть уже для нового поколения. Ведь процесс, как правильно заметил Сергей Павлович, превыше всего. Случай самый простейший: для подавляющего большинства литераторов (ведь и к ним это также относится?) «процесс» в большей части второй половины двадцатого века формировал Евтушенко. Потом из дремучей штатовской задницы выполз неведомый публике ИАБ, и картинка лит. пространства того времени предстала совершенно другой. И влияние ИАБ до сих пор оказывает невероятное, но на поколение уже гораздо более юное. ЕАЕ же теперь видится скорее раскрашенной обезьяной, а не формирователем.

В заметке своей СК довольно искусственно, как мне показалось, оживляет русский концептуализм в границах старого тель-авивского порта, о котором ни он ничего не знает, ни его друзья. Всё это на уровне ощущений, впечатлений, фантазий личного характера. Оживление связано с глубокой тоской Костырки по ушедшим временам, по тому, что было, и чего не стало; потому что «глазунов победил».

Писано эссе недурно, впрочем, не без изъянов: слишком много «как бы» (у каких-то подростков, наверное, подцепил). Безосновательно усложняя фразу, некоторые местоимения вынужден несколько раз пояснять в скобках. Или вот – неплохо выразился, однако опять же со скобочным пояснением и диссертацким душком: «конспект драматичного повествования о недавней истории нашей страны и нашего искусства, который (конспект) в данном случае и не требует разворачивания в протяжённое высказывание».

Одно славно: Костырко попытался в эссе нарисовать картину, или, скорее, создать инсталляцию на основе своих израильских впечатлений. В концептуальном ключе.

---

_{^{Сергей Костырко. Кабаков в Старом порту Тель-Авива. «Знамя», № 9. 2011.}}

---

Антон НЕЧАЕВ,
г. КРАСНОЯРСК