Я в своём пути упрям и прям
№ 2012 / 4, 23.02.2015
В библиотеке Константина Поздняева, которую он любовно собирал на протяжении добрых семи десятилетий, без малого полторы тысячи поэтических сборников с дарственными надписями авторов.
В библиотеке Константина Поздняева, которую он любовно собирал на протяжении добрых семи десятилетий, без малого полторы тысячи поэтических сборников с дарственными надписями авторов. На склоне лет он начал работать над книгой, где собирался поведать об истории наиболее интересных и памятных автографов из этого уникального собрания. К сожалению, времени и сил на осуществление задуманного не хватило. Остались лишь отдельные наброски и сами книги.
 |
| Полковник Константин ПОЗДНЯЕВ. 1957 г. |
Едва ли не каждый день я беру ту или иную из них в руки и с волнением перечитываю строки, обращённые некогда к отцу. В них, как правило, не традиционные в подобных случаях фразы и набившие оскомину пожелания, а слова, исполненные искренним уважением, а зачастую и благодарностью к человеку, которому автор решил подарить свою книгу.
В некоторых из автографов – стремление дать оценку многолетней деятельности К.Поздняева на литературном поприще, определить его вклад в отечественную словесность.
Приведу лишь несколько выдержек.
В 1947 году Александр Межиров дарит отцу свой первый, только что вышедший поэтический сборник «Дорога далека», где называет его «верным, бескорыстным рыцарем поэзии».
Евгений Евтушенко на титульном листе своего двухтомника, выпущенного в 1975 году издательством «Художественная литература», делает такую надпись: «Дорогому Константину Ивановичу Поздняеву с благодарностью за Вашу любовь к поэзии».
Двумя годами раньше, весной 1973 года Давид Кугультинов дарит отцу свою книгу «Возраст», адресуя ему такие слова: «…человеку, влюблённому в литературу и делающему всё для литературы».
В 1985 году Лазарь Шерешевский оставляет на подаренном Поздняеву сборнике трогательный автограф, где именует его «крёстным отцом многих поэтов».
ИЗ АВТОБИОГРАФИИ К.ПОЗДНЯЕВА
«Родился 2 ноября 1911 года в селе Яковлевское, Нерехтского уезда Костромской губернии. Отец и мать – почтово-телеграфные служащие. Национальность – русский.
В 1923 году вступил в пионеры, в 1927 году – в комсомол, с июля 1941 года – член КПСС.
Работаю в печати с июля 1929 года.
В 1921–1933 гг. находился на разных должностях в комсомольской газете «Ленинская смена» и пионерской газете «Клич пионера» (г. Горький), в том числе был зав. сектором и отв. секретарём редакции…»
В автобиографии отец пишет, что родился в Костромской губернии, между тем, он всегда называл себя нижегородцем. Дело в том, что Нерехта, в связи с административно-территориальными перекройками карты страны, не единожды переходила из губернии в губернию, из области в область. К тому же родители отца проработали в тамошнем почтовом ведомстве всего несколько месяцев, потом перебрались в Ардатов, а оттуда – в Нижний Новгород. Там же три с лишним десятилетия прожил и отец. Именно на волжских берегах происходило его становление – как журналиста и литератора.
ИЗ АВТОБИОГРАФИИ К.ПОЗДНЯЕВА
«…С «Нижегородской коммуной» (так тогда называлась «Нижегородская правда») я начал сотрудничать в 1927 году. Подражая своему другу фабзавучнику Павлу Кормухову, я стал посылать в «Нижегородскую коммуну» маленькие заметки для раздела «В несколько строк». Некоторые из них были напечатаны под разными псевдонимами. Номеров с этими заметками я, конечно же, не сохранял, ибо они совсем пустяковые. Но в личном архиве хранятся четыре номера «Нижегородской коммуны» за 1928 год. Даты их выхода в свет: 1 января, 5 августа, 12 августа и 14 октября. В каждом номере – литературная страница. Авторы прозаических произведений – Михаил Шестериков, Фёдор Жиженков, Фёдор Фоломин. Константин Поздняев, Константин Мартовский, Николай Кузнецов-Ветлужский…
Тогда же я стал печататься в коллективных писательских сборниках, выходивших в разные годы в г. Горьком («Начало», «Тропы», «Победная весна». «Поэтический альманах», «Родники», «Дятловы горы» и др.)…»
В 1932 году Горьковское краевое издательство выпустило в свет первую книжку отца – поэтический сборник «Как пришлось итти», куда было включено около двадцати стихотворений.
В ту пору многие молодые поэты, идя следом за В.Хлебниковым, В.Маяковским, Н.Асеевым, вели поиск новой стихотворной формы, созвучных времени ритмов и рифм. Свою лепту в эти искания пытался внести и Поздняев. Порой он излишне предавался версификаторству, чрезмерно увлекался словесной игрой, но в отдельных стихотворениях можно было встретить и неожиданные метафоры, и яркие образы, и своеобычную мелодику.
Вот, к примеру, четверостишье, которое для Поздняева тех лет можно назвать программным:
Я свободен только поздней ночью… Сотни дел зажали песням рот… Выручай! Чекань ночами строчки, Девятьсот одиннадцатый год! |
Или такая – зачинная – строфа из стихотворения, сразу же захватывающая читателя своей динамикой, внутренним напряжением:
И по гривам гор, И по трапам троп, И по трав коврам Ползёт Жара!.. Кострам бы гореть И греть у шатров, Молоткам бы крокета Бить по шарам… |
В начале шестидесятых тогдашний главный редактор «Литературной газеты» Валерий Алексеевич Косолапов скажет молодому Андрею Вознесенскому, желая несколько поубавить его гонор и амбициозность:
– Андрюша, вы зря считаете себя первооткрывателем по части стихотворного трюкачества. Тридцать лет назад в Горьком гремел начинающий в ту пору Костя Поздняев. Так вот ему иной раз удавались не менее залихватские строки…
Косолапов долгие годы был закадычным другом отца. Познакомились они ещё в Ардатове, когда были десятилетними мальчишками. Был у них ещё один приятель-сверстник – Пашка Сатюков. Отдавая должное ребячьим играм и забавам, они занимались тогда ещё и серьёзным делом – выпускали рукописный журнал, куда помещали свои приключенческие рассказы, стихотворные вирши и репортажную хронику из городской жизни.
Спустя полвека все трое, уже будучи маститыми журналистами, стали главными редакторами больших изданий. Павел Алексеевич Сатюков возглавил «Правду», Валерий Алексеевич Косолапов, как уже говорилось, работал главредом в «Литературке», а затем – в «Новом мире». Поздняев же стал первым главным редактором еженедельника «Литературная Россия».
Его долгий путь к работе в писательской газете начался, пожалуй, в конце 1934 года. Именно тогда звонкие строчки, которые «чеканил по ночам» горьковский поэт Константин Поздняев, услышали и в столице. Отца пригласили в подмосковную Малеевку, на Первые всесоюзные курсы комсомольских писателей, созванные по инициативе А.М. Горького и А.В. Косарева Союзом писателей СССР и ЦК ВЛКСМ.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ К.ПОЗДНЯЕВА
«У каждого в юности был свой огонёк, или, говоря ещё более точно, костерок, при воспоминании о котором щемит сердце. Там, у этого мерцающего в дымке прожитых лет огонька-костерка, тебе было и светло и тепло.
Для меня таким огоньком-костерком обозначилась – и на всю жизнь! – зимняя Малеевка, которая в декабре 1934 года стала обителью для нас, молодых. Мы – это Борис Ручьёв, Аркадий Кулешов, Анатолий Софронов, Александр Яшин, Иван Рогов, Микола Нагнибеда, Александр Смердов, Мирварид Дильбази, Микола Упеник, Виктор Губарев, Гусейн Натик, Эди Огнецвет, Александр Былинов, Тоушан Эсенова, Алексей Ионов, Владимир Харьюзов и ещё и ещё – всего человек девяносто.
И имя нам было – молодые литераторы.
…Завьюженный вечер. Позёмка заметает санные колеи на дорогах и проложенные нами меж сосен – по целине – лыжни. Это за окнами. Это за бревенчатой стеной дома. А в зале, уютном, тёплом, где только что второй раз за сутки протоплена печь, где под потолком не люстра, а керосиновая лампа, где в двух шагах от входа – бильярдный стол, Леонид Иванович Тимофеев (мы его знали издалека, на расстоянии, знали по книгам, по статьям, а теперь он тут вот, рядом) ведёт неторопливый разговор о поэзии, о мастерстве.
Сейчас не учебное время, и Леонид Иванович меньше всего говорит о своих подопечных, о том, что они написали и сказали. Но как же интересно его слушать! Ведь всё это – о сокровенном: о Пушкине, о Блоке, о Маяковском. И опять о Пушкине. И ещё о Лермонтове. И ещё о современниках: о Луговском и его «Песне о ветре», о Тихонове и его «Балладе о синем пакете», о Сельвинском и его «Командарме-2», о Багрицком и его «Думе про Опанаса», о Корнилове и его «Триполье».
Это известно всем нам. Но как?
Мы «знакомы с текстом в целом». А Леонид Иванович анализирует строку. Он поворачивает строфу, словно алмаз, то одной её гранью к нам, то другой. Он обращает наше внимание то на смысловую нагрузку эпитета, то на удивительную органичность аллитерации.
И как мы всего этого сами не замечали? Так вот, оказывается, в чём «магия слова» у истинного художника! И вот, оказывается, как достигается сплав формы и содержания!..
День за днём, день за днём…
Встреча с Алексеем Сурковым. Встреча с Владимиром Ставским. Встреча с Борисом Пастернаком. Встреча с Ильёй Сельвинским…
Были и другие встречи.
Были лекции профессоров.
Были выступления перед местным населением, в близлежащих санаториях и домах отдыха.
А главное – были постоянные контакты друг с другом. Взаимовлияние, взаимообогащение, товарищеская критика, понимание того, «что такое хорошо и что такое плохо» в литературе, выработка профессионального подхода к ней, проверка своих сил, выявление потенциальных возможностей, проба переводить стихи товарища с украинского на русский или с русского на азербайджанский, укрепление чувства дружбы между всеми национальностями, литературами разных народов…
Два с половиной месяца были мы вместе.
Сумел ли кто-нибудь из этой, говоря словами Дениса Давыдова, «дружеской артели» сделать за семьдесят пять дней, проведённых под крышей гостеприимной Малеевки, весомый вклад в советскую литературу? Вряд ли. Зато в последующие годы весьма многие заняли в ней своё прочное и заметное место».
Забегая вперёд, скажу, что воспоминания эти были опубликованы в 1972 году в приложении к журналу «Огонёк», который, кстати, редактировал тогда бывший «малеевец» Анатолий Софронов. Тоненькая «огоньковская» книжка называлась «Товарищи мои».
«Именно там, в Малеевке, – пишет отец в своих воспоминаниях, – я впервые познал истинную дружбу».
И это не просто слова. Поздняев на протяжении всей жизни следовал заповеди – «нет уз крепче товарищества». И как журналист, и как литературный критик, и как редактор. Он старался поддерживать дружеские и творческие связи едва ли не со всеми бывшими слушателями курсов в Малеевке, со многими вёл переписку, привлекал к сотрудничеству в тех журналах и газетах, где работал, редактировал их книги, выходящие в Москве.
Многолетние добрые отношения связывали его и с Борисом Ручьёвым, одним из самобытнейших поэтов Урала.
Помню, как середине 60-х годов Борис Александрович Ручьёв вместе с отцом приехал к нам домой. Оба были чрезвычайно взволнованы, и лишь оттаяв за столом, поведали историю, которая с ними приключилась.
Встретились они в ресторане Центрального дома журналистов. Вместе пообедали и собирались уже уходить, как вдруг из-за соседнего столика к ним подошёл изрядно подвыпивший тип и бесцеремонно обратился к Ручьёву:
– Вы, судя по всему, поэт?
Борис Александрович несколько растерялся от неожиданного вопроса, ни с того ни с сего заданного посторонним человеком, но тем не менее просто сказал:
– Да.
То ли однозначность ответа не понравилась хаму, то ли он решил подзадраться, но он вдруг произнёс:
– Оно и видно… Все, кому не хочется заниматься физическим трудом, подаются в поэты. Так сказать, на лёгкий хлеб…
Слова эти прозвучали вызывающе дерзко, однако Ручьёв, совладав с собой, отпарировал:
– А я всегда полагал, что поэзия – самый изнуряющий труд.
Наглец, не подозревая, конечно, что Ручьёву довелось в жизни много чего испытать (в конце тридцатых он был репрессирован), не унимался и продолжал нести свою пьяную ахинею. Когда он уже совсем перегнул палку, Борис Александрович резко встал и столь же резко сказал:
– Какое вы имеете право лезть к людям, которых даже не знаете? Лезть и – оскорблять!.. Не омрачайте мне встречу с другом юности.
Отец также поднялся со стула и встал рядом с Ручьёвым. Чувствуя, что дело может обернуться для него нежелательными последствиями, распоясавшийся хам сразу сник и тут же ретировался.
– …Нет, ты подумай только, – вспоминая о недавнем инциденте, продолжал возмущаться Борис Александрович, когда они уже сидели у нас дома, – надо же такое ляпнуть: «Все, кому не хочется заниматься физическим трудом, подаются в поэты»…
Они до глубокой ночи проговорили тогда. Читали стихи, вспоминали Малеевку, Ивана Рогова, Виктора Губарева, других парней и девчат, которых судьба свела в середине тридцатых годов под Москвой…
Вернувшись в Горький, отец начал готовиться к поступлению в вуз и осенью 1935 года стал студентом факультета русского языка и литературы Горьковского педагогического института. Учась на дневном отделении, он продолжал сотрудничать с областными газетами и, конечно же, писал стихи.
Закончив в 1940 году с отличием вуз, молодой учитель-словесник К.Поздняев получил направление в Тувинскую Народную Республику, где работал преподавателем в школе при Полпредстве СССР.
В июне сорок первого он выехал из Кызыла в Горький, дабы провести отпуск дома. Вернулся на родину 21 июня, а 22-го началась Великая Отечественная…
Один за другим уходили на фронт горьковские журналисты и писатели – Александр Муратов, Михаил Шестериков, Борис Рюриков, Борис Пильник. В ноябре был призван в действующую армию и отец.
Сначала была зона обороны под Москвой, затем – Крымский фронт, Первый Украинский…
В сентябре 1942 года капитан К.Поздняев нёс воинскую службу в должности ответстенного секретаря редакции газеты «Фронтовик» 47-й армии, которая входила тогда в Черноморскую группу войск Закавказского фронта. Направлен он был туда в самый разгар ожесточённых боёв под Новороссийском. Уже спустя несколько дней на страницах «Фронтовика» появилось его стихотворение «Девушка в порту, в Новороссийске…»
Девушка в порту, в Новороссийске, Парохода ждёт на Севастополь… …Сядь на камень, под морские брызги, Или вдоль по набережной топай, А захочешь, поднимись на скалы, На Малахова кургана склоны, И везде тебя он обласкает, Ветер – и весёлый, и солёный. И куда бы ты ни уходила, Он всегда твои разыщет тропы… …Вот за что она его любила, Свой родной до боли Севастополь… «Мессершмитты», облака кромсая, С новолунья давнего поныне Грозный, обезумевши, бросают Груз на Черноморскую твердыню. Рушатся дома, и травы гибнут, Матери над мёртвыми рыдают, Вековые каменные глыбы С громом, с гулом в море оседают. Всё знакомо. Взрыв артиллерийский. Бомбы. Раненых деревьев ропот… Девушка в порту, в порту, в Новороссийске, Парохода ждёт на Севастополь… Как он дорог ей в своём величье! Непокорный, в битвах опалённый, Он стучится в сердце, манит, кличет, Севастополь, город осаждённый. Здесь она родилась, вырастала, Здесь любила, мужеству училась, Здесь прибой морской она встречала, Здесь и быть ей, что бы ни случилось!.. Вновь пришла весна, и ночь росиста, И шумит пирамидальный тополь… Девушка в порту, в Новороссийске Парохода ждёт на Севастополь… |
Вскоре было написано ещё одно стихотворение – «Мы – гордеевцы», которому суждено было позже стать песней.
 |
| Е.А.ЕВТУШЕНКО, К.И. ПОЗДНЯЕВ и редактор отдела поэзии С.А. ПОДЕЛКОВ. 1971 г. |
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ К.ПОЗДНЯЕВА
«…Редакция газеты «Фронтовик» размещалась в нескольких километрах от Кабардинки, в одиноко стоявшем на побережье деревянном доме, а точнее сказать – сарае.
Как-то в конце сентября сорок второго пришёл к нам в редакцию майор И.А. Дорофеев, начальник политотдела 235-й бригады морской пехоты. Эта часть не входила в состав 47-й армии, и было странно, что он пришёл к нам, да ещё и с просьбой. А просьба была такая: «Ребята, напечатайте, пожалуйста, нам книжку-малышку о подвигах наших краснофлотцев! Мы своих героев буквально всех перецеловали… Отличился морячок – политотдельцы бегут к нему по траншеям на передний край, и при всех обнимают, целуют, выносят ему благодарность. И родственникам письма пишем. А теперь нам книжка нужна. Чтобы вручать её героям…»
Полковой комиссар Н.М. Курочкин, редактор газеты «Фронтовик», был человеком суровым и наотрез отказал Дорофееву в его просьбе: «Да вы что, товарищ майор! Вы же не н а ш и! Кроме того, где у меня бумага на книжки?!.» Однако Дорофеев оказался не только упрямым в достижении того, что задумал, но и «услужливым». Он не стал возмущаться разделением бойцов на «наших» и «не наших». Он только тихо спросил: «Товарищ полковой комиссар, у вас в редакции есть художник?» – «Нет». – «А у нас есть! И это очень хороший художник – Борис Пророков! Если вы напечатаете для нас книжечку, я «подброшу» вам недельки на две Пророкова, и он вырежет вам на линолеуме множество портретов бойцов-героев 47-й армии. И тогда на страницах вашей газеты «Фронтовик» появятся иллюстрации».
Иллюстрации в газете! Наш редактор давно о них мечтал. И он «сдался на милость победителя».
Вскоре книжка-малышка – размером в ладошку! – «вышла в свет». Называлась она «В боях за Родину». Печатали мы её на газетном «срыве» (то есть неизбежных при печатании газеты отходах бумаги). На обложечку использовали разноцветные обложки школьных тетрадей, разрезав их. Кроме кратких заметок моряков– гвардейцев, в книжке была также напечатана написанная мною по просьбе Дорофеева песня «Мы – гордеевцы» (командиром 255-й бригады был полковник Д.В. Гордеев, и все бойцы этой части именовали себя гордеевцами).
Тираж книжечки (а он не превышал и 500 экземпляров) был унесён в бригаду и роздан краснофлотцам. Думаю, что сохранилось очень мало книжечек, но те шесть экземпляров, которые я положил в свою полевую сумку, сохранились. Один из них сейчас находится в Музее боевой славы в г. Геленджике, второй – в Музее Бориса Пророкова в Иванове, третий я подарил в 1975 году Герою Советского Союза контр-адмиралу Г.Холостякову, четвёртый – участнику боёв под Новороссийском, композитору и музыканту Е.Сущенко (о нём речь дальше), пятый собираюсь передать Музею А.М. Горького в городе Горьком, шестой – пока у меня.
…В мае 1943 года 47-я армия была передислоцирована из-под Новороссийска под Воронеж и влилась в только что образованный Степной фронт. Я получил новое назначение – стал редактором газеты «Красное знамя» (38-я стрелковая дивизия). В ходе боёв дивизия попала на 1-й Украинский – в 40-ю армию, участвовала в форсировании Днепра и освобождении Киева. Я не терял связи со своими товарищами – военными журналистами из газеты «Фронтовик», но с 255-й бригадой морской пехоты, которая осталась под Новороссийском, связь моя полностью нарушилась.
«Прижилась» или не «прижилась» у морячков моя песня, – ничего этого я не знал… Да я и не старался выяснять судьбу своего «детища»… Я считал свою песню однодневкой, рифмованным призывом к бою, призывом, пригодным на месяц-два, – не дольше…
…Прошло более тридцати двух лет. Это столько же, сколько мне было в 1942 году. Наступил 1975-й. Приближалась 30-я годовщина нашей Великой Победы. И вдруг 4 мая мне на квартиру позвонил совершенно незнакомый человек, назвавший себя Евгением Алексеевичем Сущенко. Он спросил: «Не хотите ли побывать на концерте, где будет исполняться ваша песня?»
Я, грешным делом, подумал, что это какой-то розыгрыш. Ответил так: «Песня? Моя? Но я никогда никаких песен не писал!» – «Как не писали? А на фронте? Разве не вы написали песню «Мы – гордеевцы»?»
Я был ошеломлён. Вот уж никак не думал, что имеется в виду эта песня…
Евгений Алексеевич сказал мне, что в эти праздничные дни моя песня в ряду других песен «малоземельцев» исполнялась уже несколько раз – в Концертном зале Чайковского, в Измайловском парке и других местах, а 6 мая будет звучать на концерте «Помнишь, товарищ…» во Всесоюзном доме композиторов и что мне при входе будет оставлено два пригласительных билета.
…За столом на сцене Дома композиторов сидело много знакомых и много не знакомых мне композиторов. Один за другим они выходили, садились за рояль и исполняли свои песни, созданные в годы войны. В конце первого отделения предоставили слово Евгению Сущенко. Он сказал: «Мы познакомим вас с двумя песнями, которые едва ли кому из вас известны. Это – песни военных соединений, песни бойцов – «малоземельцев». Затем он раскрывает свой портфель и вынимает из него какую-то большеформатную, ярко оформленную книгу. «Это, – продолжает он, – только что вышедший в издательстве «Советский композитор» сборник «А песня звала в бой». В нём ноты и слова 19 песен, в том числе и тех двух, что мы исполним. Первая – песня 255-й бригады морской пехоты – «Мы – гордеевцы».
На сцену вышло несколько музыкантов, а вслед за ними – строевым шагом – два солиста Московской филармонии. Пели они лихо, как обычно поют марширующие солдаты и матросы.
Я узнавал и не узнавал свою песню. Было неожиданным всё: и то, что песня «жива», что она через три десятилетия «догнала» меня; и то, что она – по воле солдатского композитора – стала «почти строевой», хотя я писал её с явной прикидкой на исполнение где-нибудь в землянке, в минуты короткого отдыха; и то, что она издана, и то, что её горячо принимают сидящие в зале люди…
После исполнения песни Сущенко сообщил, что композитор, краснофлотец П.Суханов, погиб в бою. А вот автор стихов жив-здоров, более того – присутствует сейчас на концерте.
Пришлось мне под аплодисменты подняться на сцену и рассказать, как рождалась эта песня.
А вскоре фирма «Мелодия» выпустила и грампластинку, на которой была записана песня «Мы – гордеевцы». Это для меня было уже совсем неожиданным…»
 |
| Слушатели Малеевских курсов молодых писателей. ПОЗДНЯЕВ крайний справа (стоя). 12 февраля 1935 года. |
…После окончания войны К.Поздняев продолжал работать в военной печати. Был начальником отдела культуры и ответственным секретарём газеты Московского военного округа «Красный воин», а с июня 1948-го по октябрь 1960 года занимал должность ответственного секретаря и одновременно заместителя главного редактора журнала «Советский воин».
В ту пору это было одно из самых популярных литературно-художественных изданий. На страницах «Советского воина» почитали за честь напечатать свои произведения многие прозаики и поэты, чьи имена вскоре засверкали в отечественной литературе.
Отец всецело отдавался работе в журнале, домой, как правило, возвращался поздним вечером. Наскоро перекусив, шёл на кухню или в ванную (наша семья из четырёх человек жила тогда в семнадцатиметровой комнате одной из замоскворецких коммуналок) и до утра что-то там писал, дымя своей неизменной «беломориной». Помимо «Советского воина», он успевал сотрудничать и с другими изданиями, где публиковал статьи, критические обзоры и рецензии. Имя его в писательских кругах обретало всё большую известность. Благодаря этому он не остался без дела, когда в октябре шестидесятого года в звании полковника уволился из вооружённых сил в запас.
Новым местом его работы стала газета «Литература и жизнь», где он был вначале заместителем, а затем и главным редактором.
В январе 1963 года, когда «Литература и жизнь» была реорганизована в «Литературную Россию», отец был назначен главным редактором нового еженедельника Союза писателей РСФСР.
Десять с лишним лет К.Поздняев возглавлял «Литературную Россию». В начале 90-х, когда вышел в свет полуторатысячный номер еженедельника, отец направил в редакцию поздравление, в котором было как бы подытожено всё то, что удалось сделать ему вместе с редакционным коллективом за первое десятилетие:
« Я – постоянный читатель «Литературной России», причём, с 1 января 1963 года по 8 июня 1973 года (даже во время отпусков) читал её от строчки до строчки.
544 номера – это пятьсот сорок четыре недели радостей и огорчений…
Посудите сами: вот выпустили мы 1 октября 1965 года номер, посвящённый Сергею Есенину. Ни одна газета, ни один журнал так широко и ярко, как мы, не отмечали тогда 70-летие великого русского поэта. Разве это не радость для нас? Правда, в тот день открылась Сессия Верховного Совета СССР, и кое-кому не понравилась наша «вольность». Л.С. Соболев (он был председателем Правления СП РСФСР), встретив меня в кулуарах сессии, похвалил этот номер: «Молодцы!», но тут же и добавил: « А какой-то один деятель говорит мне: «Что это, Леонид Сергеевич, в такой день ваша «Литературная Россия» весь номер Есенину посвятила?». Ну, я ему, конечно, не стал объяснять, что Есенин – гордость России. Дурака этим не проймёшь… Я решил его напугать, поднял указательный палец и полушёпотом сказал: «Было указание сверху!». Деятель, – закончил, смеясь, Соболев, – не усмотрел в моих словах подвоха, не понял, что я его разыгрываю. Он сразу скис и ретировался…»
Вспоминая о номере, посвящённом Есенину, я заглянул сейчас в его собрание сочинений («Художественная литература», 1977–1980). В шестом томе, в разделе комментарии зафиксировано, что 12 писем поэта (М.Ройтману, А.Берзинь, П.Чагину) впервые были напечатаны именно в этом номере «Литературной России». Есть в упомянутом издании (том 4, стр. 277) и ещё три ссылки на «Литературную Россию»: 13 января 1967 года еженедельник впервые опубликовал ранние стихи Есенина: «Мои мечты», «Деревенская избёнка» и «Весенний вечер».
В короткой заметке невозможно перечислить всё, что, на мой взгляд, было удачами и победами «Литературной России». Однако о некоторых из публикаций умолчать никак нельзя.
Как человек, безмерно любящий Пушкина, я горжусь тем, что «Лит.Россия» в бытность мою главным редактором первая из органов печати сообщила читателям об одном ранее неизвестном письме нашего национального гения и первая напечатала несколько неизвестных писем его жены – Наталии Николаевны.
Мы ввели в литературный обиход несколько неизвестных писем И.С. Тургенева и неизвестные страницы из работы Д.И. Писарева о романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?»…
Я всегда был убеждён в том, что редакторы литературно-художественных изданий должны быть «маленькими Некрасовыми», что они должны сплачивать вокруг этих изданий всех наиболее талантливых авторов. Попыткам насаждать групповщину, разделять честно работающих писателей на «наших» и «не наших» в редакции был объявлен бой. Особая забота проявлялась о поддержке и взращивании молодых и о привлечении в авторский актив старых мастеров. В результате из молодых (в ту пору) стали авторами еженедельника Валентин Распутин (в «Литературной России» был напечатан его рассказ «Василий и Василиса»), Василий Шукшин (в его трёхтомник сочинений включено 10 рассказов, впервые опубликованных «Литературной Россией»), Виктор Астафьев и многие другие. Одновременно охотно печатались у нас и такие писатели, как Константин Федин, Николай Тихонов, Мариэтта Шагинян, Виктор Шкловский, Павел Антокольский, Виталий Закрутин, Ольга Берггольц, Константин Симонов, Вера Звягинцева, Мария Петровых, Сергей Марков, Михаил Зенкевич, Илья Сельвинский…
Большой русский поэт Ярослав Смеляков стал автором еженедельника с первого же номера. Многие его произведения, ныне известные миллионам читателей, шагнули в книги поэта, «шагнули в народ» со страниц «Литературной России». В одном только 1968 году он опубликовал у нас 27 стихотворений…
Это всё о наших радостях. А какие были огорчения? Много их было.
Один куратор из отдела пропаганды ЦК КПСС распекал нас за подборку стихов Николая Клюева и за статью о нём, написанную главным редактором «Библиотеки поэта» В.Н. Орловым; другой – «сделал втык» за положительную рецензию на повесть Г.Троепольского «Белый Бим Чёрное ухо», а заведующий сектором газет Тимофей Корнеевич Куприков сказал мне: «Мы тебя оберегаем, а ты всё время сам кладёшь свою голову на плаху… Имей в виду, эта публикация приплюсовывается тебе как минус…»
Помню, «Литературная газета» дала сердитую, но весьма нелепую реплику по поводу напечатания нами стихотворений Игоря Северянина, при этом назвала поэта… белоэмигрантом, хотя тот никогда им не был…
Вот такая жизнь была у нас, редакторов в 60-е и 70-е годы. Вот так нами «руководили». Вот такие у нас были радости и огорчения.
Как бы там ни было, за первые 544 номера из 1500 мне не стыдно, хотя, разумеется, встречались в работе и просчёты (а у кого их не бывает?..)».
О литературных баталиях тех лет и том жёстком давлении «сверху», которое постоянно ощущал на себе отец, будучи главредом «Лит.России», быть может, ярче всего свидетельствует такой эпизод.
В феврале 1964 года на страницах еженедельника были опубликованы главы из нового романа Алексея Югова «Шатровы». В них два литературных героя – ярый монархист и столь же истовый противник монархии – ведут спор об императоре и его супруге. Естественно, что монархист всячески их восхваляет и превозносит.
Почти сразу же в газете «Известия», которую редактировал тогда Алексей Аджубей, появляется хлёсткая заметка Б.Каменецкого и Р.Инглези «Фактом вопреки», где, в частности, был такой абзац:
«…Вот характеристика одной четы – двух персонажей нового романа советского писателя Алексея Югова, главы из которого опубликованы в последнем, седьмом номере «Литературной России».
Он: «человек огромнейшего образования, и не только военного, выученик важнейших профессоров, свободно владеющий тремя европейскими языками». Она: «…английского высокого воспитания, вместившая в своём сознании всю культуру Европы, знаток искусства, музыки, песни… Наконец, доктор философии, но и это ещё не всё: в дни войны великолепная, высшей квалификации хирургическая сестра, помогавшая при операциях виднейшим хирургам России, человек неистовой воли…»
Кто же они? Не угадаете. Речь идёт… о последнем русском царе Николае II и его супруге Александре Фёдоровне».
Цитаты были взяты авторами заметки из речи монархиста, а преподнесены как высказывания самого Алексея Югова. Подлог был очевиден, но его из работников «Известий» никто почему-то «не заметил».
Натужно «объяснив», что последний венценосец и его жена были бездарями и ограниченными людьми, авторы заметки, кандидат исторических наук и главный библиограф Государственной исторической библиотеки делают такое резюме: «Всё это не нуждается в комментариях. Зачем же понадобилось А.Югову и редакторам «Литературной России» столь явно пренебрегать общеизвестными фактами?»
Реакция на публикацию в «Известиях» последовала незамедлительно. Бюро ЦК по РСФСР объявило К.Поздняеву партийный выговор. Постановление ему доставили в редакцию на Цветном бульваре фельдсвязью – в пакете за пятью сургучными печатями с грифом «Сов. секретно» и с предписанием: «После ознакомления подлежит возврату в течение 24 часов».
Выговор спустя год сняли. Что же касается Алексея Югова, то ему вскоре присудили… Государственную премию РСФСР.
Немало критических стрел в отношении «Лит.России» было направлено и со страниц «Советской России». В начале 70-х годов там не единожды публиковались статьи и корреспонденции, целенаправленность которых недвусмысленно давала понять: К.Поздняева на посту главного редактора нужно заменять…
В июне 1973 года, не дожидаясь последнего залпа предпринятой против него массированной атаки, отец сам подаёт заявление об уходе из «Литературной России».
Отголоски этой истории находят отражение в написанном им тогда стихотворении:
Говорят, я часто ошибался. Ну и слава богу! Ну и что ж? Если, скажем, груздем ты назвался, – Неизбежно в кузов попадёшь.
Говорят, он сильному перечит, А такие быстро, мол, горят. Говорят, что есть, мол, чёт и нечет, Зуб за зуб. Пускай их говорят!
Жизнь прожить – не поле перейти вам. Я в своём пути – упрям и прям. Может, это вам всегда претило? Больше бы таких ошибок нам!
Эка доблесть – вечно страховаться, Разбирать, где гать, где благодать, За друзей в беде не заступаться, Головой своей не рисковать!
Разве с совестью играют в прятки? Разве сердце за чертой атак? Негодяя в схватке – на лопатки! Только так! |
Нет худа без добра. Освободившись от редакторских «пут», от ежедневной газетной текучки, отец наконец-то получил возможность всецело посвятить себя творческой работе.
Итогом её стали три книги, посвященные поэтам, чьи произведения он горячо любил и в течение многих лет страстно пропагандировал как литературовед и редактор. В эту своеобразную «лирико-критическую» трилогию вошли книги об Алексее Ивановиче Недогонове (1914–1948 гг.), Борисе Петровиче Корнилове (1907–1938 гг.) и Борисе Александровиче Ручьёве (1913–1973 гг.). Каждого из них отец знал лично, не говоря уже о том, что наизусть мог читать многие из написанных ими стихотворений. Книги, вошедшие в эту трилогию, созданы в едином жанровом ключе, где историко-биографические факты из жизни поэтов тесно переплетены с глубоким литературоведческим анализом их творчества, где мемуары автора-исследователя органично соседствуют с эпистолярным наследием и эссеистикой.
***
Недавно, перечитывая поэтические переводы Бориса Пастернака, я обнаружил вдруг строки, отмеченные когда-то рукой отца. Одно из стихотворений Тициана Табидзе начинается со слов, которые он подчеркнул своим синим – редакторским – карандашом:
Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут Меня, и жизни ход сопровождает их… |
И подумалось: точно так же мог бы сказать о себе и Константин Поздняев.
Андрей ПОЗДНЯЕВ
Добавить комментарий