Офисный Иов с дырявым ведром
№ 2012 / 50, 23.02.2015
Молодой мужчина с доходом в триста тысяч долларов любуется прекрасным садом, неожиданно возникшим посреди суетливого города, и быстро обнаруживает отсутствие выхода.
Молодой мужчина с доходом в триста тысяч долларов любуется прекрасным садом, неожиданно возникшим посреди суетливого города, и быстро обнаруживает отсутствие выхода. Кругом потрясающие растения и не слишком хищная живность. Скоро появляется молчаливый старик, из трудного общения с которым становится ясно: сад, на глазах теряющий все возможные благословения, гостю придётся ежедневно возделывать до самого конца, оставив мечты о возвращении в дымный рай цивилизации. Пришёл, увидел, проиграл.
 |
Сразу скажу о том, что не нравится мне в бояшовском тексте. Автор называет «Эдем» романом, но на самом деле жанровый знак здесь иной – притча. Она перенасыщена рядами однородных слов – например, названиями представителей флоры, которыми Бояшов жонглирует примерно так, как Оскар Уайлд драгоценными камнями, заполняющими его литературный мир. Десятки умных сносок и бесконечные книжные аллюзии готовы превратить притчу в эссе, знакомящее читателя с интеллектуальным потенциалом писателя. Смех, столь востребованный в современной литературе, устанавливает стилистический контроль над сюжетом и, в сочетании с бесконечными восклицаниями рассказчика, поддерживает истерическую атмосферу. Наконец, всей логикой «Эдема» Илья Бояшов чётко сообщает, что он умеет превращать рай в ад, и совершенно не знает, как совершить обратное магическое действо.
Зато автор великолепен в описании открывшихся перед саркастическим Робинзоном перспектив. Со всех сторон его атакуют комары и мошки, муравьи и клещи, не оставляя на холеном теле живого места. Нет чистой воды, огня и мясной пищи. Приходится забыть об алкоголе и наркотиках. Труд по уходу за требовательными цветами и деревьями воспринимается как «тотальный кошмар служения распроклятому садоводству». «Разномастные твари» – павианы, хорьки, зайцы и летучие мыши – не стремятся к содружеству, цинично наблюдая за превращением офисного интеллигента в Сизифа, вынужденного отбывать пожизненный срок в «райской тюрьме». Вместо одного камня на крутой горе – множество садовых обязанностей, ибо, как говорит нудный старик, «рай, сынок, должен сверкать, он должен быть полон цветов».
Старика, контролирующего работы в эдемском парке, можно принять за буддийского учителя или спрятавшегося в невзрачном теле Бога, отгоняющего бамбуковой палкой раздражённого искателя ключа. В любом случае дед – этот неутомимый, безумный в непроницаемом спокойствии дачник – представляет само бытие, открывшееся герою в своей муторной, лишённой смысла организации: отсутствие внутреннего света, царствующая муть во взоре. «Ничего уже не поделаешь, ты виноват в тяге к прекрасному», – отвечает «старикашка» на вопросы пленника, оказавшегося в страшном сне офисного работника: в прекрасном саду, из которого нет дороги обратно, в оснащённые кондиционерами помещения с москитными сетками.
Герой читал Камю, Фолкнера и Сэлинджера, учился в магистратуре и аспирантуре, но никакой тяги к прекрасному у него нет, если не считать тоски по женскому телу и умения отличить можжевельник от лоха серебристого. Он сам называет себя «Иовом с пустыми дырявыми вёдрами». Нет ни духовной революции, ни экзистенциального восстания. Есть постоянное несогласие со своей судьбой, чётко осознанное недовольство существованием, неисчезающие претензии к настоящему и будущему, которые выражаются в развёрнутых жалобах и наскоках на старика, отвечающего понятным ударом палкой по разгорячённой башке.
Современный Иов – дизайнер так и не состоявшегося бунта, который стелется по земле и остаётся на уровне телесного недовольства. Он чешется от укусов «аспидной мрази», борется с павианами и ведёт беседы с козлом, сетует на отсутствие дождя. Но не может создать необходимую вертикаль и зажечь в душе Образ (Бога или Идеи), способный ответить на вопрос об этом саде, о том, для чего он дан и что делать в нём. Рождённый в офисе Иов томится и негодует, но так вдавлен в эгоцентризм, в шкуру своего хилого сознания, что до главного вопроса, меняющего картину неба, дорасти не в состоянии.
Здесь нужен Достоевский – русский Иов, чтобы разрушить злые чары, набрать высоту. И герой вспоминает о нём, но только как об азартном игроке, захваченном рулеткой. Вместо духовного вектора появляется женщина, вымоленная словом и делом у хитрого старика. С появлением «бывшей секретарши» притча превращается в анекдот: сначала на первый план выходит тоненькая фигурка, милые особенности плоти, радости беззаботного совокупления («мы орали не хуже лягушек»), потом никуда не деться от «волосинки на левой груди», от «канареечного ума», храпа, «диких масок из раздавленных фруктов» и чудовищного характера. «Пустота её оказалась бездоннее нависающей над раем всеми скоплениями солнц равнодушной мамаши-вселенной, в которой мог вполне затеряться даже Господь – мой вездесущий мучитель!» – важная для понимания метафизики «Эдема» фраза. «Гнусная Ева» ещё раз хоронит рай, хотя к этому моменту читатель уже не сомневается в его невозможности.
В финале старик начинает хандрить, неспешно приближаться к кончине. Пришло время для естественной смены: когда-то главный садовник был бунтарём, искавшим выход, а теперь надо умирать. Заметно повзрослевший Иов, избавившись от явных признаков бунта, получит ключи, никуда не уйдёт, сам станет неразговорчивым дедом, дождётся нового пленника и вместе с ним будет возделывать сад – неизвестно чей, до потери пульса. Без радости, без надежды и любви, в сопровождении нервного смеха.
Бояшов И. Эдем: Роман. – СПб: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К.Тублина», 2012.
Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР
Добавить комментарий