Дождались!

№ 2012 / 50, 23.02.2015

Наконец-то! 49 раз, из года в год, наши СМИ в большем или меньшем формате отмечали знаменательную дату. Не дни рождения или смерти тех, кто определил лицо русской культуры, наложил свою печать на развитие отечественной или мировой науки.

Наконец-то! 49 раз, из года в год, наши СМИ в большем или меньшем формате отмечали знаменательную дату. Не дни рождения или смерти тех, кто определил лицо русской культуры, наложил свою печать на развитие отечественной или мировой науки. Нет. День, когда недоученный и бездарный самодур залил потоками мата и нецензурной брани – что там художников! – всех работавших в сфере культуры. И что такое площадная брань по сравнению с прямыми угрозами – «всех на лесоповал!», «всех несоответствующих» – вон из страны!» – и как завершение открытое провозглашение культурной программы правительства: «Да, мы отменили культ Сталина, но мы будем продолжать выработанный Сталиным метод руководства культурой. Так и только так!»

Нетрудно себе представить, как отозвались бы на нечто подобное студенты Германии, Италии, с какими лозунгами вышли бы на парижский Бульмиш французы. Когда из-за финансовых осложнений должен был закрыться старейший на этом знаменитом бульваре книжный магазин – любимое место сходок студентов и прежде всего Сорбонны, студенты вышли на улицы для начала Латинского квартала с транспарантами, на которых были написаны отрывки из рассказа моего деда Сигизмунда Кржижановского «Убийцы букв» (в советские годы не было напечатано ни одной строки Кржижановского, сегодня его по-прежнему мало знают у нас – мало ли что клубы фанов писателя существуют в Париже (несколько), Марселе, Варшаве. Покровители нашлись – книжная лавка на Бульмише продолжает жить. Писатель, переведённый на десятки языков народов мира, в отношении которого поляки добиваются: а не писал ли он по-польски. Не писал! Только на русском языке, которым блистательно пользовался. Сын офицера царской армии, выпускник Киевского университета, что ни год ездивший к родным на Орловщину. Писатель в своей бесконечно разнообразной игре со словами и образами не допускавший – где там матерных – просто вульгарных выражений. Другое время? Несомненно. Но и то глубинное знание отшлифованного на Орловщине языка, при котором в «плюгавых» словах ни для какой выразительности не было потребности.

Но? Оказывается? в России кому-то нужен площадной язык у руководителя государства хотя бы ради степени унижения, которой можно было подвергнуть благодаря ему всю интеллигенцию. На торжественных приёмах-«разъяснениях» позиции САМОГО, куда собирали только деятелей культуры, каждое очередное проявление безудержного хамства вызывало овации. Об этом последнем можно бы и забыть, но куда деть кадры кинохроники с сияющими верноподданническим восторгом знакомыми лицами. И как, кстати, совместить официальные легенды опять-таки с документами: бесстрашный скульптор – один вступающий в непримиримый спор с руководителем государства?

Должно было пройти 30 лет, чтобы в нашем с Э.М. Белютиным доме на Никитском бульваре появились неожиданные гости. Самая деятельная из потомков Хрущёва его удочерённая внучка Юлия Леонидовна с дочерями – Ниной и Ксенией. Юлия Леонидовна нашла в себе мужество сказать: «Дед был неправ. Он сам раскаивался в событиях Манежа. Его спровоцировали и навсегда поссорили с интеллигенцией». Собственно никакие слова здесь не были нужны. Рядом с семьёй Хрущёва сидела дочь секретаря Польской рабочей партии по идеологии Зенона Клишко профессор Варшавского университета и едва ли не лучший автор книг о Белютине Агнешка Доброчиньска-Клишко. На первый взгляд защитники разных сторон баррикады, в действительности совсем не такие далёкие во взглядах современники. Дети не отвечают за отцов, и всё равно думать об их ошибках особенно мучительно.

Но совершенно особый смысл случившемуся в Манеже придавало то, что всё произошло через СТО лет после отмены крепостного права (1861–1962), когда императорским указом каждый подданный России обретал равные права на безусловно уважительное отношение к каждому Человеку. Результат нечеловеческой по усилиям и мукам борьбы поколений на нашей земле. И вот в столетнюю годовщину руководитель страны, якобы строившей коммунизм, несколькими минутами воплей возвращал народ в состояние быдла. Вчерашних фронтовиков, отстоявших не только свою страну – весь мир от фашизма. Вчерашних невинно осуждённых, только что вернувшихся из общих и проверочных (специально для фронтовиков) концлагерей, наконец, вчерашних выпускников вузов.

Полвека глубокомысленных рассуждений – был ли САМ с бодуна или после бессонницы, какое искусство он признавал, а какое – совершенно справедливо, с точки зрения законопослушного обывателя! – нет. И если бы не «Новая реальность», неизвестно откуда взявшаяся, неизвестно каким образом проникшая с грузовиками картин в Манеж, тем более нашедшая выход на прессу, всё могло бы обойтись и дальше благостно существовать под державной рукой самодура. Известно, что к каждому начальнику необходим особый подход для достижения собственных целей. Как-то сразу у всех выпало из памяти, что создавший «Новую реальность» профессор Э.М. Белютин имел к тому времени учёную степень, был автором Теории Всеобщей контактности, на основании которой им было написано 16 научных книг, тираж которых в общей сложности, имея в виду страны народной демократии и Китай, достиг полутора миллионов. Сформировавшаяся «Новая реальность» объединяла до 3000 профессиональных живописцев, графиков, дизайнеров, даже композиторов, к которым примкнули и отдельные ведущие архитекторы, тем более молодёжь. Более того. Ещё в 1950 году ЦК партии предложило Э.М. Белютину штатную должность в секторе изо и заказало статью о принципах педагогической системы П.П. Чистякова для своей установочной газеты «Культура и жизнь», главным редактором которой состоял ближайший помощник М.А. Суслова и начальник его канцелярии В.В. Воронцов-Вельяминов.

Категорический отказ Э.М. Белютина («хочу быть художником», «хочу преподавать» и «ещё не готов вступить в партию») принят (и это в сталинские годы!) достаточно уважительно, Белютину вместе с Н.М. Молевой была заказана книга о системе П.П. Чистякова, публикация эпистолярного наследия выдающегося педагога и предложена организация выставки в залах Академии художеств по программе «Чистяков и его ученики». Обе книги вышли, выставка в Академии состоялась ещё в последние месяцы жизни Сталина. Виток лжи был начат после хрущёвского скандала. И по случаю 50-летия этого витка стоит вспомнить действительное отношение к происходившему современников. ЦК оказалось заваленным десятками тысяч протестующих писем, которых никто из политологов, тем более искусствоведов, не удосужился (не счёл безопасным?) проанализировать и хотя бы в самых скупых отрывках опубликовать. Хотя на исходе горбачёвских лет партийная печать это и сделала. Сама московская студентка не знала конкретных событий, происходивших в Манеже. В дальнейшем они были отданы на откуп специально подготовленных «очевидцев» и «свидетелей», число которых год от года росло. Но ведь и в этой части при желании можно обратиться к бесстрастному языку документов – от каждоминутных записей, которые вели правительственные стенографистки, до списков присутствующих, находившихся в руках сотрудников охраны. Итак, реальный ход событий.

Всё началось с «Новой реальности» и Высших литературных курсов – факультета Литературного института для членов Союза писателей. Для ВЛК была разработана особая, на пять семестров, программа, в которую входил впервые в вузовской практике СССР курс «Психология создания художественного произведения и психология восприятия художественного произведения» (лектор Н.М. Молева), в рамках которой было проведено несколько выставок «Новой реальности» в помещениях второго этажа яковлевского поместья на Тверском бульваре.

Выставки собирали большое число писателей, кинематографистов, искусствоведов. Последняя из них, осенью 1962 года, была построена на летних работах художников, участвовавших в очередном «белютинском пароходе».

Состав этой выставки попросили повторить для сотрудников физических институтов АН СССР академики Н.Семёнов, П.Капица, И.Тамм, для чего было использовано помещение основных занятий «Новой реальности» (Б.Коммунистическая ул., 9). Минкульт СССР дал соответствующее разрешение как на экспозицию, так и на присутствие представителей СМИ. В это время уже функционировала выставка «30 лет МОСХа» в Манеже (открыта 8 ноября). Выставка «Новой реальности» состоялась 26 ноября.

В тот же день, 26 ноября, состоялось первое заседание вновь образованной Идеологической комиссии при ЦК партии, которой предстояло заменить единоличное руководство вопросами идеологии М.А. Суслова. В состав Комиссии вошли те, кого стали называть «младокоммунистами», – члены секретариата и политбюро, считавшие необходимым проведение в стране и идеологии определённых «послабляющих реформ»: Алексей Аджубей, Д.С. Полянский, А.П. Кириленко, Ильичёв. При поддержке Подгорного и Косыгина на заседании, между прочим, анализировалась пресса стран народных демократий о мосховской выставке и общая негативная её оценка из-за отсутствия в советском искусстве каких бы то ни было перемен. Включение в экспозицию нескольких ранее осуждённых художников не меняло ситуации.

27 ноября в стенах Таганской выставки была проведена пресс-конференция для иностранных журналистов, организованная Минкультом.

28 ноября последовало решение Идеологической комиссии включить Таганскую, как её стали называть, выставку в манежную экспозицию, для чего было срочно переоборудовано помещение буфета и прилегающей к нему узенькой сервировочной.

30 ноября в 18 часов Д.А. Поликарпов, руководитель Отдела культуры ЦК, по телефону попросил Э.М. Белютина восстановить полный состав Таганской выставки в уже готовом помещении Манежа для показа руководителям партии и правительства с целью придания «Новой реальности» – буквальное выражение – «официального статуса». На Таганской выставке показывались 63 художника и было представлено 200 работ (в основном этюды и графика). Никаких списков не существовало. Всё делалось на ходу, тем более в условиях мастерской, где Студия Э.М. Белютина постоянно работала. Дав согласие Д.А. Поликарпову, Э.М. Белютин по памяти называл художников и работы, за которыми был отправлен транспорт Манежа.

К 22 часам все работы «Новой реальности» были доставлены в бывший буфетный зал Манежа, затянутый к этому времени по всем стенам холстом. В зале уже были Е.А. Фурцева и Д.А. Поликарпов.

Э.М. Белютин начал делать развеску прямо из штабелей – никакие списки и в данном случае не составлялись. Рабочие Манежа делали развеску до 24 часов, после чего ушли и их сменили несколько художников, развеска была закончена к 7 часам утра и фактически одобрена Е.А. Фурцевой. У Д.А. Поликарпова возражений не было.

1 декабря в 10 часов в Манеж приехал Хрущёв. До 11-ти он обходил основную выставку МОСХа на первом этаже, в 11 часов поднялся в зал «Новой реальности». В 11 часов 15 минут вошёл в зал, в 11 часов 55 минут перешёл в сервировочную, где были представлены девять маленьких работ Э.Неизвестного. В 12 часов, как зафиксировано стенограммой, Хрущёв выйдет из сервировочной. Пяти минут для жаркой дискуссии об искусстве, о которой так много говорилось и писалось, было явно недостаточно. Но хватило на то, чтобы привести генсека в бешенство ответом о происхождении меди для скульптур (от сантехников!) и попыткой удержать главу государства за рукав. Последовал хрущёвский вывод: «Всё и везде запретить!»

Оба помещения прямо за спиной генсека были закрыты на ключ директором ЦВЗ Н.Н. Шмидтом. Где-то через полчаса все экспонаты были увезены спецмашинами, а художники поставлены в известность, что работы арестованы. Только спустя год в результате нескольких писем Э.М. Белютина в ЦК сорок из двухсот были привезены в место хранения всех материалов «Новой реальности» – на чердак дома на большой Никитской улице, с входом через квартиру Л.Д. Грибкова. Судьба остальных оставалась неизвестной.

Исключение составила картина Э.М. Белютина «Не рыдай надо мной, мама». Россия. 1962». 22 декабря 2011 года её безо всяких объяснений доставили к дверям мастерской художника на Патриарших прудах никак не назвавшие себя «такелажники». В настоящее время она включена в собрание Государственного Русского музея.

И ведь это Питер не принял разъяснений специально приехавшего туда для встречи с художественной интеллигенцией М.А. Суслова. В ответ на его доклад прозвучали строки ленинградского поэта Вячеслава Кузнецова:

Есть жизнь страшнее всякой смерти, Слова острее, чем мечи, И я вам говорю: не смейте идти на службу в палачи. Убили гения, убили, четвертовали, как могли, И тем себя приговорили к позору пред лицом земли. Петлю ль накидывать на шею, лизать ли зад, казну ли красть, Да что палач – профан страшнее, когда в руках профана власть… 7 декабря 1962 г.

Воспитанник Суворовского училища, офицер Советской армии, он прошёл и Высшие литературные курсы именно в эти годы.

Нина МОЛЕВА