Счастливый гений

№ 2013 / 19, 23.02.2015

Среди филологических студентов в моде тогда были Мандельштам, Николай Гумилёв, Пастернак. Серёдка шестидесятых.
Читал, но не застревало.

ОБОМЛЕЛ

Анатолий ОМЕЛЬЧУК

Среди филологических студентов в моде тогда были Мандельштам, Николай Гумилёв, Пастернак. Серёдка шестидесятых.

Читал, но не застревало.

Как я узнал о Платонове? Кто надоумил? Может, нечаянно? Может, нечаянно…

Зашёл в «научку» и наткнулся. В прекрасном и яростном мире. Мир тогда был прекрасен и яростен.

Я выписал все сборники Платонова, которыми располагала научка. Солидная стопка собралась. Особенно трогательно смотрелись довоенные книжицы – желтоватые, пыльные, нетронутые.

Прочёл – и обомлел. На всю жизнь.

Больше никогда такого потрясения не испытывал.

Тогда я узнал… Я знаю, что такое катарсис.

Мир стал глубок и приоткрылся во всех своих семи измерениях.

Прекрасный и яростный мир.

У моих сверстников-сверстниц Андрей Платонов популярностью тогда пользовался не особо. Если честно, и это добавляло шарма пятому измерению постижения.

«…Забывая обыкновенную жизнь, он взял руки Ксении к себе и стал держать её, не разлучаясь».

«…Накануне ночи в мире всё было слишком отчётливо видно, ослепительно и призрачно – он казался поэтому несуществующим».

БОГАЧЕ НА ЧУЖУЮ ЖИЗНЬ

Перманентно пьяный, постоянно голодный и подчас ограбляемый студент познакомился с женой великого Андрея Платонова – Марией Александровной.

Она была доброжелательна, но очень непроста. Насторожена. Крупная, мощная, величественная женщина.

Её дочь, тоже Мария, мне показалась не то чтоб простушкой, но у такого писателя, хотелось верить, дочь должна быть… повыразительней. Мария же, я видел её мельком, была – круглолица, возможно – румяна, и – на мой взгляд – с отцом не совпадала.

Жена – совпадала.

Дочь – выбивалась из платоновского образа. Хотя возможно, была его лучшей женской ипостасью.

Старшая Мария рассказывала о драме платоновского сына – «заговорщика», по существу погибшего в Норильске, но умиравшего на руках у отца: сын был освобождён из ГУЛАГа поздней осенью, когда последний пароход на «материк» уже ушёл, и вынужден был провести в зверски полярном Норильске гибельную зиму.

Искренне ненавидела Александра Фадеева. Хотя всемогущий Фадеев, скорее, пытался помочь Платонову в судьбе сына.

Материнское: мог, но смог мало.

Фадеев в «Красной нови» в своё время опубликовал «Впрок». Рискнул. Рисковал. Шёл против Сталина. Нарывался на сталинское: сволочь!

Но платоновская жена Фадеева не простила.

Через Марию Александровну я вписываюсь в платоновское время. В эпоху «Впрок». Пожелтевшие страницы мемориального экземпляра «Красной нови» и нечто в манерах Марии Александровны – навек насторожена, насмерть недоверчива – вписывают меня в платоновскую эпоху.

Комната, где Платонов умирал. Ощущение затенённости, подслеповатости, неизбежного больного мрака, бытовой затхлой темноты – сохранялось. Как будто недавно здесь долго, надсадно, но как-то скромно и деликатно кашляли. В комнате остался: стыд умирания. Стыдливость медленной протяжённой смерти.

Я как будто побывал здесь в 1951 году. Я в действительности уже проживал в это время, но через годы: наверное – 18 лет, вернулся в это пространство.

Сколько в нас – чужих жизней… Сколько в чужих – наших?

МОЙ СОВРЕМЕННИК

Андрей Платонов – мой современник.

Сложная судьба платоновского лит.наследия оказалась моим читательским союзником. Он меня оглушил своими изданными при жизни книгами – в 19 лет. Но это был неполный Платонов, не весь.

Он не зря же проговорился:

– Без меня народ неполный.

И литература мировая без него – сирота.

Вещи Платонова издаются одна за другой – в том числе «Чевенгур», «Джан», «Ювенильное море» и «Счастливая Москва» – вот уже почти полвека с той памятной весны 1965 года. Новый и всегда свежий Платонов. Он как действующий, работящий и работающий писатель, мой современник.

Завидная судьба писателя, который не выписался – издался при собственной жизни, не иссяк для читателей-потомков. В строю.

Какой там Пелевин, когда можно ждать, что там новенького приготовил нам Андрей Платонович. Но он не вписывается в современный лит.поток. Он течёт сам по себе.

Но – мой современник.

платоновская задача:

из мрачного достоверного существа – превратить себя в радость

для других и для себя тоже.

ПЛАТОНОВСКОЕ ВРЕМЯ

Платонов – несчастный, скорее всего, человек и – парадокс! – счастливый.

Абсолютный гений.

Его, если не признали, то смирились. С ним не спорят. При жизни его только критиковали и никто не хвалил, сегодня у него учатся и стараются понять.

Кто не понимает и даже не признаёт – не критикует.

Его читают классически. Не по моде, не по обязанности, а только и исключительно по желанию. И настроению.

– Надо почитать Платонова…

Приходит время.

Это не читательская орда, не секта, не маразматические фанаты. Можно сказать: избранные. Жрецы.

Он единственный русский претендент на Нобеля.

Но если б ему дали Нобелевскую – испортили репутацию истинного писателя.

Я испытываю некую гордость, что прочёл его тогда, когда ещё мало кто знал этого чистого гения.

Насквозь, наизусть русский. Более русского – нет.

СВЕЖИЙ МИР

Почему Платонов – сильная, страстная, свежая любовь?

Помимо всего прочего – платоническая. Платоновская.

ПАРАДОКСЫ ВЕЧНОСТИ

Человек с литературной фамилией – Трифонов. Саша.

– Нечего читать. Нет современной литературы. Умерла.

Парадокс.

Когда литература умирает – она демонстрирует своё бессмертие и вечность.

Литература не умирает.

Когда умирает человек – его быстро забудут. Когда умирает современная литература – вспоминают литературу.

Разве может умереть литература, если в ней есть Эсхил, Шекспир, Чехов, Платонов?

Может, к лучшему, что современная литература, если не умирает, то – замирает, уходит с авансцены на периферию. Год, десятилетие, век забвения – для литературы, настоящей литературы – только на пользу.

Не заблудившись в холмах и холмиках – увидеть вершины и подняться к вершинам.

Когда литература умирает – она начинает жить истинно в вечности.

Наступает время вечной литературы.

МАГИСТРАЛЬНАЯ ОБОЧИНА

Платонов не сделался

слава Богу!

культовым писателем

посмертно

как Булгаков

не выпал в интеллигентский фольклор

не растаскан на цитаты

он – редкий! –

остался для избранных

и чувство перед ним, как в храме:

трепет

СЕКРЕТАРЬ БОГА

писатель – секретарь Бога

можно бы сказать непафосно – помощник

но, скорее, именно секретарь

писатели совокупно

рисуют образ человечества

без них это в человечестве сделать некому.

Андрей Платонов – генеральный секретарь Бога

Они с ним говорят на одном языке

РЕЧЬ БОГА

речи Бога никто не слышал

поэтому есть смысл

что Бог

говорит с нами

Андрей Платонов. Худ. Дмитрий Кондратьев

на другом языке

и есть смысл предположить, что

речь Бога –

музыка

тем более

мы часто её не понимаем

и мы

разговариваем с

Богом

на языке музыки

Музыка –

попытка разговора

с Богом

у меня твёрдое ощущение

и это очень давно

когда впервые его прочёл,

значит, лет в 18.

если бы бог

спустился на землю

и заговорил по-русски

мы услышали бы язык

Платонова

язык Платонова – речь Бога

писателя Платонова

можно и не знать,

не обязательно,

но послушать речь Бога

наверняка, любопытно

изучать его не надо

надо, если хочется, слушать

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЮНОСТЬ

И вот почти 50 лет спустя – полстолетия спустя! Я перечитываю «Реку Потудань» и «Фро» – и Платонов снова своими нечеловеческими простыми словами возбуждает меня бесхитростным сюжетом.

о чём «Фро»?

– о целомудрии женского нетерпения, женского бесстыдства, страсти деторождения

о чём «Река»?

– о затмении мужского бессилия

обыденные сюжеты приводят меня в неистовое напряжение

я ничего не знаю, я ничего не помню

я как и в начале – всё переживаю как в первый раз

я очарован околдован напряжён возбуждён и как беременная с нетерпением жду, чем всё это разрешится.

Платонов не обманет меня

Его финалы – образец человеческой честности они дарят надежду: и это даже не возвращение в молодость. Это сама молодость!

Чтение объединяет изменяющегося человека

оно делает тебя цельным единым и молодым!

искусство перечесть себя

ОНТОЛОГИЧЕСКАЯ БЕДНОСТЬ

свою главную книгу своего главного писателя жизни

важно прочесть вовремя

я прочёл Андрея Платонова – «Фро» и «Река Потудань» – в девятнадцать

и вся последующая жизнь

– его подсказки его знание его понимание жизни

страшно представить: а ведь мог и не прочесть

а в таких делах замен не бывает

не прочесть – просто капитально онтологически обеднеть

на всю жизнь

наверное многие обеднены,

не подозревая об этом

ОКРУЖЁННЫЙ СИБИРЬЮ

Платонов о моей Сибири не писал, вернее, написал всего одно предложение… Зато какое!

Это из великого рассказа «Фро»: «Любовь мирно спала в её сердце: курьерский поезд далеко удалился, на верхней полке жёсткого вагона спал, окружённый Сибирью, её милый человек. Пусть он спит и не думает ничего!

я плачу

Про Сибирь всё сказано. Всё!

Сибирь обнимает человека. Где вы ещё найдёте землю, обнимающую вас? Спасибо, Андрей Платонович!

ОПРАВДАНИЕ ЛИТЕРАТУРЫ

писатель – бешеный собственник

он присваивает себе

жизнь бытие этот мир чужую личность чужие судьбы

он считает это всё

даже не – своим собственным

а: своей собственностью

не признавая никаких авторских прав

и переводит всё это в свои авторские права

существованье литературы

оправдывают единицы – великие

великие писатели

если бы не Эсхил

Шекспир

Чехов

Платонов…

Платонов –

единственное оправдание советской литературы

УРОКИ ОКТЯБРЯ

эта парочка

– Андрей и Ксения (Платонов и Некрасова)

ни много ни мало!

оправдывают Октябрьскую Революцию

Их двоих – достаточно для оправдания.

Для реабилитации Великого Октября.

Почему?

Время…

Бог сошёл на Землю

– временно

посмотреть

что у него в конце концов вышло и

почему так получилось

ПО-МОЕМУ

по-моему: всё многокнижье общепризнанного

нобелиата Иосифа Бродского

помоему

не стоит одной строчки непризнанной и

неизвестной уральской простушки Ксении Некрасовой

слава Богу! У каждого читателя: своя литература

СЧАСТЛИВЫЙ ГЕНИЙ

Он, Андрей Платонов, знает себе цену, он знает масштаб своего дарования, он подозревает, что – гениален. И что, это знание не даёт ему основания считать себя онтологически счастливым? Перед этим знанием все невзгоды жизни разве могут что-то существенно и сущностно значить?

Он сделал всё, он реализовал себя полностью и больше, чем мог. Почему всем хочется представить его как самого несчастного гения, страдальца советской литературы и страстотерпца русской мысли?

Он никогда не изменил себе, не поступился и не преступил. Этого мало для глубоко внутреннего счастья?

В заданных обстоятельствах он состоялся как Андрей Платонов. В других обстоятельствах гении не происходят.

Это к вопросу, почему наш телефильм об Андрее Платонове меня тянет назвать «Счастливый гений».

– Счастливый гений с реки Потудань.

Анатолий ОМЕЛЬЧУК,
г. ТЮМЕНЬ