Охранители и либералы: в затянувшемся поиске компромисса

№ 2014 / 28, 23.02.2015

Ещё до того, как 31 октября 1962 года было принято постановление ЦК КПСС о реформировании газеты «Литература и жизнь» в еженедельник «Литературная Россия», началась борьба

БОРЬБА ЗА РЕДКОЛЛЕГИЮ:

ПЕРВЫЕ ПРИСТРЕЛКИ

Ещё до того, как 31 октября 1962 года было принято постановление ЦК КПСС о реформировании газеты «Литература и жизнь» в еженедельник «Литературная Россия», началась борьба за серьёзное обновление редколлегии. Руководство Московской писательской организации считало, что, раз новое издание будет являться совместным органом Союза писателей России и Московского отделения, то и редколлегия должна формироваться на паритетных началах.

В какой-то момент инициативу взял в свои руки Степан Щипачёв. Это была ещё та фигура. Самый главный его грех заключался, видимо, в том, что в начале гражданской войны он примкнул к колчаковцам. Это потом появилась сказочка о смелом побеге храброго юнца к красным.

Степан Щипачёв

В 1929 году Щипачёв неизвестно за какие заслуги стал заместителем редактора журнала «Красноармеец». Потом ему доверили отдел поэзии в издательстве «Советский писатель». Он превратился во влиятельного человека. Не случайно Александр Твардовский тогда именно у него попросил рекомендацию для вступления в партию, несмотря на то, что большого поэта в нём не видел.

Летом 1940 года Щипачёв организовал выдвижение своей книги «Лирика» на соискание Сталинской премии. А за что? Как потом писал критик Валерий Кирпотин, у этого стихотворца «вдохновение с чайное блюдечко, из которого он экономно черпает пипеткой» (Кирпотин В. Ровесник железного века. М., 2006. С. 508). Но тогда верного служаку обошёл Николай Асеев, а Щипачёву так ничего и не дали.

Во второй раз Щипачёв выдвинулся в феврале 1945 года. «Степан Щипачёв, – подчеркнули в своём ходатайстве руководители Союза писатели Николай Тихонов и Дмитрий Поликарпов, – мастер короткого, но неизменно содержательного стихотворения, обладает искусством показывать большое в малом. Почти каждое его стихотворение последнего периода насыщено волнующими мыслями большевика, советского патриота, и эти мысли облечены в художественную форму, доходчивую и волнующую. Степан Щипачёв хорошо владеет формой поэтического афоризма» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 40, д. 1782, л. 87). Но лукавый отзыв начальства не сработал. Не помогло и отношение к конъюнктурной ленинской теме (Тихонов с Поликарповым предлагали премией отметить не только стихи поэта, но и его поэму «Домик в Шушенском»).

Потом Щипачёву хотел помочь критик Лев Субоцкий. В конце 1947 года он от имени Союза писателей выдвинул на Сталинскую премию книгу поэта «Славен труд» и поэму «В добрый путь». «Без претенциозных поучений, без навязчивой дидактики, – писал Субоцкий, – Щипачёв овладевает читательским вниманием, умело сочетая благородство и чистоту юношеской романтики с высокой идейностью и принципами коммунистической морали» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 40, д. 1782, л. 83). Но ровно через год рекомендатель стихотворца оказался не в чести и был обвинён в космополитизме.

Град наград пролился на Щипачёва чуть позже. По итогам 1948 года его удостоили Сталинской премии II степени за сборник «Стихотворения». А первую степень ему дали уже по итогам 1950 года. И за что? За ужасную поэму «Павлик Морозов», которую он написал, как говорили, по прямому указанию секретаря ЦК Михаила Суслова.

Осенью 1958 года Щипачёв однозначно поддержал травлю Пастернака. Он думал, что за это ему к 60-летию в январе 1959 года вручат высший орден Ленина. Один из руководителей Союза писателей СССР – Алексей Сурков действительно внёс в декабре 1958 года в ЦК КПСС предложение наградить поэта, «учитывая его выдающиеся заслуги в развитии советской литературы» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 40, д. 1782, л. 62), орденом Ленина. Щипачёв получил к своему юбилею лишь орден Трудового Красного Знамени.

В конце весны 1959 года произошло ожидаемое событие: Константин Федин стал руководителем Союза советских писателей. На освободившееся место председателя Московской писательской организации сразу же появилось много претендентов. Но в Московском горкоме партии, уставшем от писательских склок, выразили пожелание подобрать компромиссную фигуру, которая бы устраивала и западников, и почвенников. Сурков считал, что лучше Щипачёва найти кандидата было нельзя.

Ортодоксы не возражали. Они думали, что Щипачёв у них на крючке. Поэт действительно первое время следовал практически всем партийным установкам. В частности, в конце 1960 года он по указанию заведующего отделом культуры ЦК партии Дмитрия Поликарпова принял участие в проработке Василиям Гроссмана, предложившего журналу «Знамя» якобы враждебный роман «Жизнь и судьба».

Идейные шатания начались в начале 1961 года. Щипачёв открыто поддержал Василия Аксёнова, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко и других позволивших себе фрондёрство молодых писателей. От него попросили, чтобы он отмежевался хотя бы от самых одиозных, по мнению партийных функционеров, выступлений молодых, но страшно популярных в народе авторов. Ему предложили осудить, в частности, вечер в клубе Московского университета, на котором, как было отмечено в справке руководителя отдела науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Николая Казьмина, «стихи читались либо двусмысленные, либо эротические» (РГАНИ, ф. 5, оп. 37, д. 96, л. 9). Но Казьмин был для Щипачёва не авторитет. Весь разобиженный партийный чинуша в своей служебной записке пожаловался: «Правление Московского отделения Союза писателей РСФСР и его председатель т. Щипачёв либерально подходят к воспитанию молодых поэтов. Ссылаясь на талантливость того или иного поэта, потворствуют им» (РГАНИ, ф. 5, оп. 37, д. 96, л. 10).

В писательских кругах либеральный настрой Щипачёва объясняли влиянием его жены – Елены Златовой. Супруга поэта считалась критиком. Интересный факт: в Союз писателей её ещё в 1942 году порекомендовал Твардовский. Так он оплатил услугу Щипачёва, который перед войной протолкнул его в партию, между тем Златова никаких значимых работ в своём активе не имела. Неудивительно, что когда в конце 40-х годов начались гонения на Твардовского за книгу «Родина и чужбина», она первой бросилась в атаку, обвинив автора «Василия Тёркина» чуть ли не в национализме. По слухам, Златова внушила мужу, что будущее русской литературы – за молодыми эстрадными поэтами и исповедальной прозой.

Щипачёва, как говорили, несколько раз попытался одёрнуть его бывший покровитель – заведующий отделом культуры ЦК КПСС Дмитрий Поликарпов. Так, в декабре 1961 года партчиновник в одной из справок отметил, что Щипачёв в своих выступлениях стал допускать смещение акцентов, которое «может иметь демобилизующий характер, уводить писателя от смелого обращения к современности» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964: Документы. М., 2005. С. 478). Но поэт проигнорировал и предостережение Поликарпова. Видимо, у него нашлись более влиятельные заступники.

Звёздный час Щипачёва наступил, похоже, весной 1962 года. Он был с триумфом переизбран руководителем столичной организации на новый срок. В заслугу ему поставили то, что поэт сумел выбить у властей Москвы для писателей сразу 78 квартир и кучу материальных благ. Кроме того, при нём либералы вновь оказались в фаворе. Ну, а популярные эстрадные поэты в его лице получили просто отменного адвоката.

Кстати, отчётно-выборное собрание закончилось тем, что почти все видные охранители были забаллотированы в новое правление. Москвичи прокатили даже председателя правления Союза писателей России Леонида Соболева. И всё это произошло на глазах первого секретаря горкома КПСС Петра Демичева (который ко всему прочему являлся также секретарём ЦК КПСС). Получалось, что Щипачёв заручился согласием ну очень большого начальства. Во всяком случае ради Соболева навязывать Щипачёву переголосование партаппарат не посмел. Законы демократии нарушены не были.

Свой успех Щипачёв развил через полгода на осеннем пленуме Московской организации, на котором либералы одержали окончательную победу. Это событие ещё более укрепило народ в мысли о том, что у поэта имелись высокие покровители. Судя по всему, его в начале 60-х годов сильно поддерживали второй секретарь Московского горкома партии Николай Егорычев, член Бюро ЦК КПСС по РСФСР Алексей Романов, а возможно даже и Суслов, когда-то высоко оценивший слабенькую поэму бывшего колчаковца о юном доносчике Павлике Морозове.

Щипачёв хорошо помнил Поздняева ещё по первым послевоенным годам, когда тот нередко приходил в Союз писателей на секцию поэзии и принимал участие в обсуждениях стихов бывших фронтовиков. Он ещё тогда отметил склонность Поздняева к компромиссам. Щипачёву показалось, что ему легко удастся навязать новому главному редактору газеты своих представителей в редколлегию.

Страничка из письма Константина Поздняева Александру Дымшицу

«Мне было поручено встретиться со Степаном Петровичем [Щипачёвым. – В.О.], – сообщил 9 октября Поздняев Дымшицу, – узнать его мнение насчёт того, кого бы «они» хотели включить в состав редколлегии «от имен по поручению»… Был у него (кстати, он и сам звонил мне: «Хочу с Вами встретиться; когда бы я мог к Вам приехать?..»). На другой день через Ильина [оргсекретаря Московской писательской организации, бывшего генерала госбезопасности. – В.О.] мне было сообщено «на выбор» 10 фамилий: П.Сажин, Е.Дорош, Е.Евтушенко, Г.Владимов, Вадим Соколов, Андрей Турков, В.Чивилихин, Евг. Габрилович, Ал. Макаров, Леонид Ленч» (РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1746), л. 15).

Все эти имена возникли не случайно. Они пользовались полным доверием либералов.

Да, Петра Сажина как писателя мало кто знал. Но, во-первых, он был заместителем секретаря парткома Московской писательской организации. Это в глазах писательского начальства придавало ему вес. Сажин прекрасно ориентировался в окололитературной кухне (зря, что ли, он столько лет провёл в аппарате Союза писателей). Ему было известно, кто против кого дружил, писал доносы и имел ходы в верха.

В Союзе писателей Сажин после двадцатого съезда партии держался в основном либералов. И это было вторым обстоятельством, почему Щипачёв предложил его кандидатуру в члены редколлегии «Литературы и жизни». Но Поздняев только в одном пошёл на уступку, напечатав в одном из номеров газеты короткое слово Сажина о Владимире Войновиче. Больше сотрудничать с этим писателем у него желания не было.

Ефим Дорош? Это, конечно, был не чета Сажину. Он в своих очерках писал о наболевшем, о том, как происходило угасание русской провинции. Кстати, этот публицист не раз печатался в «Литературе и жизни». Ещё в 1958 году газета дала несколько страничек из дневника Дороша «На тысячу вёрст кругом» (№ 70). Потом был материал «Спешить не нужно, но и затягивать не следует» (1959, № 106). Но одно дело печататься и совсем другое – быть членом редколлегии. Поздняев знал, что литературный генералитет не доверял Дорошу. Зря, что ли, Соболев с Поповкиным в начале 1958 года вывели этого писателя, проштрафившегося, на их взгляд, в альманахе «Литературная Москва», из редколлегии журнала «Москва»?! А потом – что сказал бы кумир Поздняева – Всеволод Кочетов, который на двадцать втором съезде партии в пику Твардовскому резко осудил «Деревенский дневник» Дороша?

Кандидатура Евгения Евтушенко не устраивала не только главного охранителя Николая Грибачёва. Она вызывала раздражение и у самого Поздняева. О своём отношении к этому поэту он уже писал в «Литературе и жизни».

Георгий Владимов запятнал себя, по мысли почвенников, тесными связями с журналом «Новый мир». А все знали, что «Новый мир» вызывал у руководителя Союза писателей России Соболева одну изжогу. Согласиться с кандидатурой Владимова означало смертельную ссору лично с Соболевым. Кроме того, он ещё в 1958 году разругал в печати первую слабенькую книгу романа Виталия Закруткина «Сотворение мира». А Закруткин был близким другом главного советчика Поздняева – Александра Дымшица. Естественно, Поздняев не собирался из-за Владимова входить в конфронтацию с влиятельной Ростовской региональной писательской организацией и тем более ссориться с Дымшицем.

По идее, никаких скандалов не должны были вызвать имена критиков Вадима Соколова и Андрея Туркова. Первый появился в Москве всего несколько лет назад. До этого он работал в Саратове. Особой глубины в его статьях не было. Чётких позиций Соколов, похоже, тоже не имел. К либералам он примкнул, судя по всему, не от хорошей жизни. Говорили, будто ему пообещали помочь решить в столице бытовые проблемы.

Турков, конечно, был посильней Соколова. Он и опыта имел побольше, пройдя ещё ту школу в «Огоньке» Алексея Суркова. С ним при желании можно было найти компромисс. Хвалил же раньше критик посредственные романы Семёна Бабаевского, и ничего, мир не перевернулся, и либералы от него после того не отшатнулись. Но Турков, на свою беду, успел поссориться с Владимиром Воронцовым, выступив в печати в защиту Лили Брик. Всё было бы ничего (в конце концов Маяковский ведь действительно любил Брик, это факт, и почему она не имела права опубликовать свою переписку с поэтом), если б не одно «но». Воронцов, когда возмущался на страницах «Литературы и жизни» Лилей Брик, выступал не просто как частное лицо. Он занимал должность помощника секретаря ЦК КПСС Михаила Суслова. А это означало, что Суслов тоже был недоволен Лилей Брик, раз позволил своему помощнику опубликовать гневный материал в печати. И по всему выходило, что Турков, публично выразив своё несогласие с Воронцовым, задел интересы уже лично Суслова.

С позиций сегодняшнего дня странным выглядело появление в списке Щипачёва имени Чивилихина. Но если знать реалии начала 60-х годов, то всё было вполне объяснимо. Чивилихин в ту пору работал в «Комсомольской правде». Его непосредственным начальником тогда был подававший большие надежды либерал Борис Панкин. Они вместе в 1957 году выпустили книжку «Два поколенья семьи Деделовых». А у самого Чивилихина в ту пору в подчинении находился Анатолий Гладилин, положивший начало исповедальной прозе. В либеральном лагере не скрывали, что желали бы видеть Чивилихина в своих рядах. Не случайно его первые шаги в литературе были сильно поддержаны Даниилом Даниным, Борисом Полевым, Олегом Писаржевским и Степаном Щипачёвым. Так, Данин при приёме Чивилихина в Союз писателейй утверждал: «Он [Чивилихин. – В.О.] показал, что может сделать писатель, когда он прикасается пером художника к материалу жизни, казалось бы и без того предельно красноречивому» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 40, д. 1454, л. 70). «Я читал его книги, – признался Щипачёв, – на меня они произвели большое впечатление <…> Я думаю, что это будет достойный член СП, темпераментный, образованный, энергичный человек» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 40, д. 1454, л. 55). Как потом выяснилось, Поздняева сильно смутили отзывы либералов. Он испугался, что Чивилихин будет проводить в газете линию западников, и поэтому не захотел его видеть в редколлегии писательской газеты.

Из всех предложенных Щипачёвым кандидатур Поздняев не прочь был позвать к себе лишь Габриловича, Макарова да Ленча. Макарова он даже видел своим заместителем, но критик ещё в конце сентября 1962 года ему ответил категорическим отказом.

Что касалось Габриловича, то тут Поздняевым руководил в основном расчёт. Таким способом он хотел умаслить Романова, который был не просто членом Бюро ЦК КПСС по РСФСР, но считался также главным киноначальником. Романов не раз давал всем писательским изданиям указание чуть ли не четверть объёма посвящать советскому кино. А кого власть тогда в киношном мире ценила? Ясно, что не Ромма или Хейфица. Она молилась прежде всего на двух Сергеев – Бондарчука и Герасимова, которые категорически не устраивали «леваков».

Габрилович, понятное дело, в компанию Бондарчука не входил. Но и большого отторжения у охранителей не вызывал. Всё-таки сталинский лауреат. Да и сценарии писал не о ком попало, а чаще всего о Ленине. Как против этого попрёшь!

Хотя, конечно, Габрилович был не так прост. Уже в 1944 году он, заполняя личную карточку члена Союза советских писателей, написал: «Я родился в городе Воронеже в семье аптекарского провизора. В этом городе я провёл детство и учился в первом классе реального училища. Затем переехал в Москву, где живу до настоящего времени. В Москве окончил 8 классов частной гимназии и поступил сначала в Московский университет, а затем в Московское высшее техническое училище. Ни там, ни здесь курса не кончил. С 1919 года начал работать в различных учреждениях – делопроизводителем, секретарём. Параллельно писал очерки для газет и журналов. Одно время работал в театре Мейерхольда – сначала в качестве пианиста, а затем хранителем музея» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 1286, л. 14).

С юности у Габриловича было два увлечения: музыка и литература. В начале 20-х годов он играл на рояле в эксцентрическом оркестре джаз-банд Валентина Парнаха. А в писательском сообществе ему был близок Литературный центр конструктивистов.

Первую книгу рассказов Габрилович выпустил в 1931 году. Его заметили и пригласили в поездку по строившемуся Беломорканалу в середине 30-х годов. Правда, два первых его сценария так и остались на бумаге. А вот по третьему сценарию в 1936 году режиссёр Юлий Райзман снял фильм «Последняя ночь».

Позже Габрилович, вспоминая о том, как возник замысел этой картины, рассказал, что, будучи в командировке в Одессе, увидел девушку. «Она держала портфель, прижимая его сбоку к длинному, тяжёлому пальто, ноги были в грубых чулках и башмаках, и вся она была какая-то лёгкая и озабоченная и как-то наивно и строго о чём-то задумавшаяся. Вот тут-то я и подумал, что надо бы написать для кино о такой вот девчушке. Всю дорогу обратно в Москву я думал об этой девчушке. Приехав, я рассказал об этой идее Ю.Райзману. Но у него тогда была идея совсем другого порядка, и мы стали с ним делать сценарий, далёкий от моря, Одессы, зимних южных дождей, пустых пляжей и голых платанов». Габрилович и Райзман, забыв про море, обратились к событиям одной ночи, с 24 на 25 октября семнадцатого года, и угадали, сразу войдя в близкую к власти обойму.

Потом был фильм «Мечта», в котором главную роль сыграла Фаина Раневская.

А к образу встреченной в Одессе девушке Габрилович вернулся уже в 1942 году. Получился фильм «Машенька». Но партаппаратчикам эта картина не понравилась. Тут ещё Агитпропу подыграл критик Фёдор Левин. «Идея сценария интересна, – отметил он, – но осуществление замысла, как это показано в сценарии, вызывает возражения. Один из главных персонажей картины Алёша, перерождающийся под влиянием любящей его Машеньки, показан таким, что уважающая себя девушка должна презирать его, а не любить <…> Маша случайно знакомится с Алёшей – шофёром такси, отвозившим её домой. Принцип случайного знакомства, переворачивающего жизнь человека, характерен для западного кино».

Но зато «Машенька» очень понравилась Сталину. И в марте 1943 года Габрилович за свой сценарий был удостоен Сталинской премии второй степени. Денежную часть этой премии писатель передал в фонд строительства бомбардировщика дальнего действия.

Правда, в 1949 году Габриловича задела кампания по обличению космополитов. Но он потом вроде никому мстить не стал. Кроме того, киносценарист достаточно активно сотрудничал с газетой «Литература и жизнь». В 1960–1962 годах в этом издании было напечатано почти десять его материалов, из которых стоит отметить статьи «Необычайность чувств» (10.03.1961), «Киноленты любви и ненависти» (15.06.1962), «Смело дерзать, искать новые пути!» (7.10.1962). Кроме того, Габрилович в 1962 году постучался ещё и к Всеволоду Кочетову в редакцию журнала «Октябрь», а Кочетов тогда означал для Поздняева «наше всё».

Не было у Поздняева аллергии и на Ленча. Этот юморист его тоже вполне устраивал. Во всяком случае, он не занимал крайние позиции и держался центра. Я о нём в других главах ещё поподробней расскажу.

Остальных кандидатов из списка Щипачёва Поздняев под разными предлогами отверг. В письме своему соратнику Александру Дымшицу он 9 октября 1962 года сообщил: «Я выбрал Евг. Габриловича и Л.Ленча. Макаров отказался (отказал мне и отдельно Л.С.С. [Соболеву. – В.О.]). Пока что я составил такой список: Поздняев, Куклис, Лейкин, Фесенко, / Прокофьев, Рыленков, Гамзатов, Закруткин, / Габрилович, Ленч, Рябчиков, Э.Шим. Все эти т.т. дали согласие (мне понравилась сговорчивость Гамз<атова> и Закр<уткина>]» (РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1746, л. 15).

Список Поздняева был поделён на три части. Первая часть состояла из штатных сотрудников газеты. Во вторую вошли близкие Поздняеву выразители охранительного лагеря (прежде всего Прокофьев и Рыленков), а также друг и соратник Дымшица и Шолохова (я сознательно перечислил этих писателей именно в такой последовательности, ибо мнение Дымшица значило для Поздняева больше, нежели пожелания Шолохова) – Закруткин и представитель национальных литератур аварец Гамзатов (до него эту функцию в редколлегии выполнял кабардинец Алим Кешоков). А в третью часть Поздняев занёс, видимо, имена устраивавших его либералов (хотя, с другой стороны, какие, к примеру, из Ленча и Рябчикова были либералы).

Но всё это требовалось согласовать в ЦК партии как минимум с Романовым. А тот был в отъезде. Поздняев по этому поводу сильно нервничал. «Но редколлегия всё ещё не утверждена, – сетовал он в письме Дымшицу. – Очень уж много советчиков, а кроме того, видимо, ждут приезда А.В. [Романова. – В.О.]».

Романов объявился в Москве в середине октября 1962 года и тут же принял Поздняева. «Как всегда, беседа была интересной, – подчеркнул он 17 октября в письме Дымшицу. – Известный тебе список им одобрен» (РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1746, л. 19).

Поздняеву показалось, что Романов согласился отвести кандидатуру Борщаговского. «Докладчика по прозе после некоторых моих «выкладок» А.В. тоже не захотел, как не захотели его Л.С. [Соболев. – В.О.], ты и я», – писал он Дымшицу. Но Поздняев ошибался.

Дальше начались переговоры руководителей Московской организации с Соболевым и Поздняевым. Они продолжались две недели, вплоть до 22 октября 1962 года. Больше тянуть было нельзя. Ведь через несколько дней ожидалось заседание по газете Бюро ЦК КПСС по РСФСР (писатели ещё не знали, что кто-то из партийных бонз в те же дни добился того, чтобы вопрос об «ЛР» перенесли на более высокий уровень – на секретариат ЦК партии).

22 октября состоялся секретариат правления Союза писателей России. Судя по архивным материалам, на нём была сделана очередная попытка сформировать такой состав редколлегии будущего еженедельника, который устроил бы все литературные группы. Я нашёл отпечатанный на машинке список из двадцати позиций, но в него чьей-то рукой были внесены некоторые изменения.

Изначально заполненными в этом списке оказались девятнадцать позиций. Вот они:

1. Поздняев

2. Прокофьев

3. Рыленков

4. Исаев

5. Вознесенский

6. Щипачёв

7. Кассиль

8. Сажин

9. Закруткин

10. Ленч

11. Шим

12. Липатов (Чита)

13. Габрилович

14. Мдивани

15. Фоменко Л.Н.

16. Гринберг

17. Куклис

18. Лейкин

19. Фесенко.

Двадцатая позиция осталась пустой.

Судя по всему, первые четыре позиции были сформированы самим Поздняевым (возможно, при участии Соболева). Состав по следующим четырём позициям скорей всего определил Щипачёв (или его либеральное окружение). Затем пошли компромиссные кандидатуры. А в конце списка попали фамилии будущих ключевых сотрудников газеты.

Но, похоже, по ходу заседания этот список было решено подвергнуть некоторой корректировке. Так кто-то ручкой фамилию Щипачёв заменил на Борщаговского. Потом зачёркнутой оказалась и фамилия Иосифа Гринберга. В скобках появились два других имени: Виктора Панкова и Льва Якименко, но с уточнением: на выбор. Правда, не было сказано, на чей выбор. А потом кто-то рукой вписал ещё две фамилии, видимо, тоже на выбор: Виноградова или Михайлова (имелись в виду, вероятно, два молодых критика: Игорь Виноградов и Олег Михайлов, один из «новомирского» лагеря, другой из окружения журнала «Юность»). Внизу всего списка чьей-то рукой было добавлено: «Вариант тов. Щипачёва. 22/Х–1962 г.».

Я сравнивал этот вариант с теми предложениями, которые давал Щипачёв Поздняеву в начале октября. Похоже, Щипачёв готов был отказаться бороться за Дороша, Евтушенко, Владимова, Соколова, Туркова и Чивилихина. Евтушенко он поменял на Вознесенского. Видимо, расчёт делался на то, что Вознесенский не вызовет у охранителей такой изжоги, как Евтушенко. Была надежда на то, что почвенникам будет легче найти с Вознесенским общий язык. Не зря Вознесенский стал печататься у Вадима Кожевникова в «Знамени». Потом Щипачёва вполне устроила идея оставить из прежнего состава редколлегии Кассиля. Правда, после этих поправок либералы теряли в количестве. Поэтому Щипачёв внёс новые кандидатуры – Борщаговского и на выбор Игоря Виноградова или Олега Михайлова.

Понятно было, почему Щипачёв стал ратовать за Борщаговского. Этот писатель считался человеком Константина Симонова. Своих покровителей имели также Игорь Виноградов и Олег Михайлов. За одним маячила фигура Александра Твардовского, за другим – Валентина Катаева. Но откуда взялся Виль Липатов? Он, как потом выяснилось, был открытием Юрия Трифонова и Даниила Данина. Столичные мэтры отыскали его в Чите и выдали ему кучу авансов.

В общем, либералы из двадцати позиций отвоевали вроде восемь мест (это не считая колебавшихся авторов, примыкавших то к западникам, то к почвенникам). Получалось, что Поздняев больше уже не мог игнорировать их интересы.

Скорей всего, вариант Щипачёва, отчасти скорректированный Соболевым, в конце октября 1962 года был представлен Союзом писателей России на согласование в ЦК КПСС. Однако секретариат ЦК 31 октября, ещё раз повторю, по кадрам никакого решения не принял. В постановлении ЦК было отмечено другое, что с 1 января 1963 года реорганизованная газета превращалась в еженедельный «орган Союза писателей РСФСР и Московского отделения Союза писателей РСФСР», то есть становилась органом двойного подчинения.

Дальше случилось то, чего больше всего боялся Поздняев. В коридорах власти возникли разговоры о том, кому возглавить реорганизованную газету и осуществить намеченную реформу. Похоже, у члена Бюро ЦК КПСС по РСФСР Алексея Романова появилась идея предложить место главного редактора Константину Симонову. А что? У Симонова было известное имя, он обладал немалыми связями в верхах и что не маловажно – имел огромный опыт газетной и журнальной работы.

Соболев, когда узнал о намерениях Романова, пришёл в ужас. Он ведь Симонова никогда не жаловал. Но сопротивляться воле начальства у него сил не оказалось. К тому же осенью 1962 года у писателя вновь сильно пошатнулось здоровье (сказались частые пьянки и пристрастие к морфию). Не случайно он практически сразу после разговора с Романовым обратился с письмом в Президиум ЦК КПСС. «Я, – писал Соболев, – видимо, устал. Нервная система – в состоянии безобразном. Правая рука (а теперь и нога) болит порой до крика. Последние полгода я испробовал все способы лечения, известные нашей поликлинике. Помочь может полная перемена обстановки и жаркий климат. Прошу дать мне возможность недели на два-три – до сессии Верховного Совета СССР – поехать в Китай (где есть возможность полечиться). У нас с женой – постоянные дипломатические паспорта, последнее оформление выезда было в ноябре прошлого года для поездки в Индию на торжества Тагора, которая не состоялась, ибо за неделю я серьёзно заболел.

Если можно поехать гостями посла и нас приютят в посольстве, то на жизнь (питание и лечение), полагаю, хватит валюты, которая лежит на моём счету в Банке для внешней торговли» (РГАНИ, ф. 4, оп. 18, д. 1039, л. 100).

Просьбу Соболева поддержал Леонид Ильичёв. Он 12 ноября 1962 года внёс соответствующую записку на рассмотрение секретариата ЦК КПСС. Заседание секретариата состоялось уже на следующий день, 13 ноября. Однако подготовленный Ильичёвым проект постановления на нём был отклонён. Отправляя материалы в архив II сектора, кто-то из работников ЦК (фамилию я так и не разобрал) сделал следующую пометку: «На заседании Секретариата ЦК КПСС от 13.XI.62 г. предложение о поездке т. Соболева в КНР не принято. Тов. Романов А.В. поставил в известность об этом т. Соболева» (РГАНИ, ф. 4, оп. 18, д. 1039, л. 98).

Скорей всего воспротивился отъезду Соболева в Китай Суслов. Он понимал: отпусти Соболева, подготовка газеты «Литература и жизнь» и реорганизация затянулась бы на долгое время и вряд ли бы удалось к новому году решить вопрос с редактором и подготовить первый номер. Кроме того, существовала и другая причина, более важная: ещё 31 октября секретариат ЦК поручил Суслову провести в ЦК встречу с деятелями культуры. Но без любимца Хрущёва – Соболева такая встреча априори состояться не могла. Ильичёв всё это знал. Видимо, когда он подписывал письмо в поддержку просьбы Соболева, ему хотелось таким способом подставить Суслова.

Идея отдать реформируемую писательскую газету в руки Симонову очень понравилась ближайшему окружению Щипачёва. Борщаговский, Николай Чуковский, Елизар Мальцев и их соратники просто ликовали. Они решили, что уже победили, и в нарушение прежних договорённостей попытались продавить в редколлегию будущего еженедельника ещё и Даниила Данина, Сергея Образцова и Зиновия Паперного. Кроме того, Щипачёв вернулся к кандидатуре Георгия Владимова. Но Соболев счёл это наглостью.

Настоящий бой разгорелся 20 ноября 1962 года на секретариате правления Союза писателей России. Соболев подтвердил, что возникла идея поставить во главе нового еженедельника «Литературная Россия» крупного писателя. Он заявил: «У нас нет такого писателя, которого можно было бы назвать, а Москва представила несколько кандидатур. Мы остановились на кандидатуре К.М. Симонова, Он мог бы на себя это дело взять и возглавить эту газету. Мы с ним говорили – и я, и Степан Петрович [Щипачёв. – В.О.]. Мы разговаривали с ним и он даже загорелся, но потом взвесил все обстоятельства и сказал, что поскольку кончается его роман «Живые и мёртвые», у него нет времени, то он с удовольствием перейдёт в этот орган, но не сейчас, а несколько позже» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 50).

Получалась двусмыслица. Вроде Симонов не прочь возглавить еженедельник, но не в данный момент, а ориентировочно через полгода – по завершении нового романа. А пока Симонов всё обдумывал и взвешивал, газетой должен был продолжать управлять Поздняев. Но в каком качестве? Полноценного редактора или в роли исполняющего обязанности? От решения последнего вопроса зависел объём полномочий Поздняева. Временный редактор и есть временный. Какой смысл ему подбирать постоянную редколлегию?

В общем, секретариат начался с выяснения перспектив газеты. Соболев, видимо, исходил из тех установок, которые он до этого получил в ЦК у Алексея Романова. Наступив на горло собственной песне, Соболев попытался сделать хорошую мину при плохой игре и сквозь зубы процедил: «Моё личное мнение было и остаётся, что лучшего редактора, как Симонов – не найти, и другого редактора я не вижу» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 51). Но ему поверили далеко не все.

Вадим Кожевников решил дожать Соболева и уточнить, точно ли через полгода Симонов придёт в газету, и от этого плясать дальше. Разъяснения дал Щипачёв. Он подтвердил, что Симонов дал твёрдое обещание сразу после сдачи рукописи нового романа в журнале «Знамя» вплотную заняться газетой. «Тогда зачем же в жмурки играть? – удивился Кожевников. – Значит, можно для определённого удобства не рассматривать пока вопроса о новом редакторе» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 55).

Самое глупое положение оказывалось у Поздняева. Зачем тогда он затевал грандиозную битву за новую редколлегию? «Вы знаете, – с обидой заявил Поздняев на секретариате, – что по Москве идёт слух, что приходит новый главный редактор. Вчера у меня состоялась беседа с Леонидом Сергеевичем, в ходе которой Леонид Сергеевич мне сказал следующее: «Есть согласие К.М. Симонова стать главным редактором еженедельника. Но сейчас он прийти не может и поэтому есть такое предложение, что Вы, Константин Иванович Поздняев, с 1 января 1963 г. будете подписывать еженедельник как и.о. главного редактора. В таком состоянии вы будете находиться, примерно, месяцев 5, а потом является Симонов и вы становитесь его первым заместителем». Я продумал всё это глубоко сегодня ночью и вот что я считаю нужным сказать и что я говорил сегодня Леониду Сергеевичу. Меня не волнует, буду ли я или не буду главным редактором еженедельника. Я не мальчишка 18-летний, который рвётся к власти. Если есть такое твёрдое убеждение, что главным редактором должен быть крупный писатель, пусть так и будет. Но вопрос о том, являюсь ли я первым заместителем или просто заместителем, – этот вопрос прошу без меня не решать, и решать, очевидно, можно только после того, как будет назначен главный редактор. Мы с ним поговорим, и не исключена возможность, что я останусь первым или вторым заместителем, и не исключена возможность, что я не останусь. Что касается, что быть мне или кому-нибудь другому и.о. главного редактора, то не надо ставить еженедельник в глупое положение. Начнутся кривотолки и хихиканье, что «не нашли главного редактора!». Лучше оставаться мне старым главным редактором, а потом придёт новый главный редактор» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, лл. 55–56).

Ситуация явно заходила в тупик. Выход предложила инструктор отдела науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Нина Жильцова. Она разъяснила: «Право на новое издание утверждать редактора остаётся за Союзом писателей. Была идея поставить во главе этого издания крупного писателя. Сейчас это у вас не состоялось. У вас есть главный редактор, утверждённый ЦК партии – главный редактор газеты «Литература и жизнь». Газета перестраивается и остаётся органом Союза писателей. Пока вы не предложите нового редактора, до тех пор будет прежний редактор т. Поздняев» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 57).

Что это означало? У Поздняева резко возрастали шансы остаться в кресле главного редактора. Соответственно существенно возрастало его влияние в вопросах формирования редколлегии будущего еженедельника.

Кстати, следующего раунда битвы за редколлегию долго ждать не пришлось.

МАТ СТЕПАНУ ЩИПАЧЁВУ,

или Кто выиграл битву за редколлегию

Уточнив 20 ноября 1962 года на заседании секретариата Союза писателей России возможные перспективы Константина Симонова, Леонид Соболев вернулся на том же заседании к вопросу о редколлегии создававшегося еженедельника «Литературная Россия». Он начал с того, что формирование редколлегии – прерогатива главного редактора газеты. Мол, у Союза писателей России и Московской организации лишь право совещательного голоса. Но это было лукавство. Все понимали, что многое – если не всё – решал лично Соболев, а последнее слово оставалось уже за идеологическими отделами ЦК.

Соболев сообщил, что руководство Союза писателей РСФСР и начальство Московской писательской организации практически согласовали весь состав будущей редколлегии «ЛР». «До № 17, – заявил Соболев, – идут кандидатуры, согласованные между двумя организациями. Затем, при дальнейших разговорах с Секретарями СП РСФСР прибавлено ещё три кандидатуры – Мдивани, Исаева и Вл. Фёдорова (причём кандидатуру Владимира Фёдорова выдвигал и С.П. Щипачёв)» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, лл. 57–58).

Дальше Соболев начал заниматься крючкотворством, предложил участникам заседания определиться по количественному составу будущей редколлегии «ЛР». Буквально на пустом месте возник долгий спор: четырнадцать человек надо иметь в редколлегии (предложение Поздняева) или пятнадцать (желание Щипачёва)? В конце концов остановились на втором варианте.

Только после этого началось обсуждение персонального состава редколлегии. Поздняев предложил следующий список:

«1. Поздняев К.И.

2. Куклис Г.С.

3. Прокофьев А.А.

4. Борщаговский А.М.

5. Винокуров Е.М.

6. Гамзатов Р.Г.

7. Кассиль Л.А.

8. Симонов К.М.

9. Закруткин В.А.

10. Герасимов С.А.

11. Якименко Л.Г.

12. Данин Д.С.

13. Серебрякова Г.И.

14. Мдивани Г.

Я бы ещё прибавил Н.И. Рыленкова» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 58).

Соболев в свою очередь предложил включить в этот список сотрудника издательства «Советская Россия» Владимира Фёдорова.

Поздняева попросили дать пояснения. Он заявил: «У меня нет никаких возражений против остальных кандидатур, но надо иметь рабочую редколлегию. Надо, чтобы были люди разных творческих направлений и разных жанров, и чтобы не было перегрузки поэтами. Ну, сколько мы можем печатать стихов? Почему надо, чтобы было 5 поэтов? Поэтому я считаю, что поэтов вполне достаточно: Исаев или Винокуров, плюс Симонов, Прокофьев и Гамзатов» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 59).

Щипачёв долго молчал. Он не понимал, почему из заранее согласованного списка пропало несколько имён. «Здесь по недоразумению выпустили Михайлова, – возмутился Щипачёв. – Когда я беседовал с Алексеем Владимировичем [Романовым. – В.О.], то он сказал, что у вас мало молодёжи, а мы рубим последнего – Михайлова, которому нет и 30 лет! Это талантливый молодой критик, и если его выбросить…» (Там же, л. 59).

Соболев спорить не стал. «Я, – бросил он короткую реплику, – поддерживаю Михайлова» (Там же, л. 59).

Но Щипачёву этой ситуации уже было мало. Он пошёл дальше. «А Владимов? – вопрошал Щипачёв. – Не надо было его выключать. Руководство Московской организации, когда мы договорились с Леонидом Сергеевичем, вызвало Владимова и мы с ним договорились, так же, как и с Михайловым» (Там же, л. 59).

Вадим Кожевников попытался остудить пыл Щипачёва. «Давай исходить от «плепорции», – миролюбиво предложил он. – Ты говоришь, что ты договорился, но и я тоже говорил с молодыми. Есть и другие молодые писатели» (Там же, л. 59).

Но Щипачёв его уже не слушал. Он гнул свою линию. «Я, – страстно говорил Щипачёв, – предлагаю двух молодых. Мы целую неделю с Леонидом Сергеевичем бились, целую неделю перебирали десятки имён. Владимов, который вышел с книгой «Большая руда», – его надо включить в состав редколлегии. Теперь относительно поэтов. Я думаю, что Винокуров будет очень на месте. Это очень опытный редактор и интересный поэт. Мы его выдвигаем на соискание Ленинской премии. А что касается Егора Исаева, то он выступил с одной прекрасной поэмой, и он работает. Винокуров – более свободный человек и с большим энтузиазмом будет работать. Вот мне и хотелось об этих кандидатах выступить. А если зайдёт речь о Герасимове, – я люблю этого человека, но он – член редколлегии «Иностранной литературы» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 60).

Соболев пояснил, что Герасимов «уходит из «Иностранной литературы» и ещё из какого-то журнала и говорит, что с удовольствием будет работать в нашем еженедельнике» (Там же, л. 60). Кроме того, Поздняев напомнил, что после последних партийных решений одного человека по вопросам кинематографии надо иметь в редколлегии.

«Я согласен, – заметил Щипачёв, – но я стою железно на вот таких кандидатурах: Борщаговский, Винокуров, Владимов, Михайлов, Данин» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 61).

После этого спор обострился. Приведу фрагмент из стенограммы секретариата Союза писателей России.

«Л.С. Соболев.

Значит, спор идёт: или Винокуров, или Исаев; затем Михайлов и Владимов.

А.Софронов.

Если мы кого-то включим вместо другого, то это не значит, что к кому-то плохо относимся и кому-то отдаём преимущество. Мне кажется, что Исаев, вышедший с отличной поэмой, и Винокуров – хороший поэт-лирик, но мне кажется, что у Исаева есть и опыт редакционный и в «Советском писателе» он связан со многими национальными писателями. Он много хорошего полезного принёс бы сюда. Поэтому он был бы очень необходим в такой редакционной коллегии. Кроме того, я думаю, что такой писатель, как Владимов, не один, таких писателей много.

С.П. Щипачёв.

Но он вышел с книгой «Большая Руда», которая сейчас гремит…

А.Софронов.

Вот называют В.Фёдорова. Его называют поэтом, но у него вышли две книги прозы. Он секретарь партийной организации в Литературном институте и у него есть опыт редакционной работы в газете.

С.П. Щипачёв.

Можно добавить, но только не вытеснять одного другим!

А.Софронов.

Я считаю, что эти две фамилии тоже необходимо видеть в редколлегии – Исаева и Владимира Фёдорова. Это интересные и молодые писатели.

С.П. Щипачёв.

Я против Исаева решительно! И мы дадим бой!

Н.Доризо.

Если до голосования у нас сталкиваются одна кандидатура с другой, то мы запутаемся. Я приветствую целый рад товарищей, но я лично считаю и согласен с Софроновым, что Исаев и Фёдоров – эти кандидатуры здесь на месте. Это опытные люди, работающие в издательстве. Мне поэма Исаева понравилась, потому что она написана рукой настоящего художника. Хотя я абсолютно за Винокурова.

А.Прокофьев.

Я человек, находящийся далеко от Москвы, и вряд ли я могу оказывать давление. Я здесь знаю очень плохо людей. Надо, во-первых, определить количество людей в редколлегии и из этого количества не выходить. Если уж мы утвердили 15 человек, то давайте так этого числа твёрдо держаться. А то, в силу того, что Степан Петрович категорически сказал, – включать 16-го или 17-го – это не достойно такого мужа, как Степан Петрович, обладающего седыми волосами. Я считаю, что должно быть 15 человек и надо в эту группу включать совершенно бесспорных людей, т.е. каменных. Это – вроде Поздняева и рядом с ним находящихся людей, которые будут работать. Нельзя исходить из того, что, скажем, обязательно должен быть представитель от Ленинграда. Этого совершенно не надо. Если разговаривать по счёту таких людей, которые мне интересны, то я за Исаева. Это – молодой парень, талантливый. И Владимира Фёдорова, который владеет разными жанрами. Но я считаю, что он прозаик, и очень интересный. Конкретно, если будем голосовать, то я за Исаева и Владимира Фёдорова.

С.П. Щипачёв.

Ведь это будет орган и Московского отделения Союза писателей. следовательно, надо учитывать и мнение Президиума Московской писательской организации. Мы единодушно за Винокурова. Это не только моё мнение, как одного из членов Секретариата, а это мнение Президиума.

Л.С. Соболев.

Вы это говорите на случай выбора между Винокуровым и Исаевым? А если будут и тот и другой?

С.П. Щипачёв

Что касается В.Фёдорова, я назвал его первым, но в «Литературе и жизни», кроме редактора, 15 человек, и если у нас будет 17 человек – это тоже не страшно. Я считаю, что Винокурова и Михайлова надо оставить в списке» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, лл. 61–64).

Дебаты явно затянулись. Соболев предложил от споров перейти к делу. Он отметил, что тринадцать кандидатур ни у кого возражений не вызвали:

1. Поздняев К.И.

2. Куклис Г.С.

3. Прокофьев А.А.

4. Борщаговский А.М.

5. Гамзатов Р.Г.

6. Кассиль Л.А.

7. Симонов К.М.

8. Закруткин В.А.

9. Герасимов С.А.

10. Якименко Л.Г.

11. Данин Д.С.

12. Серебрякова Г.И.

13. Мдивани Г.

Споры вызвали пять имён: Винокурова, Исаева, Фёдорова, Михайлова и Владимова. «Из этих пяти человек, – отметил Соболев, – мы имеем право выбрать двоих» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 66).

Соболев предложил проголосовать. Но вмешался Щипачёв. Он заявил: «Тогда должен голосовать Президиум Московской организации. Я бы Серебрякову включил в редколлегию журнала «Москва», а не сюда, потому что это – больной человек и работает фактически мало. Предложите ей редколлегию журнала «Москва» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, л. 66).

Вновь начались дебаты.

«К.И. Поздняев.

Я считаю, что она, кроме всего, и публицист, а не только прозаик, а у нас публицистов здесь нет.

А.А. Прокофьев.

Если здесь приводятся всякие данные, то она по Ленинскому Комитету представляется и представлялась в прошлом году. Я согласен с Константином Ивановичем, что она – нужный человек в редколлегии.

Л.С. Соболев.

Тогда проголосуем предложение о Серебряковой: предлагать ли её в редакционную коллегию журнала «Москва»?

Кожевников и Софронов.

Но она же прошла у нас единодушно!» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, лл. 66–67).

Чтобы положить спорам конец, Соболев организовал голосование по спорным пяти кандидатурам. В голосовании участвовать имели право только секретари Союза писателей России, а их в заседании участвовало только семеро: Соболев, Доризо, Кожевников, Михалков, Прокофьев, Софронов и Щипачёв. Остальные – Бабаевский, Баруздин, Баширов, Карим, Кешоков, Перцов, Рыленков – по разным причинам отсутствовали. Получалось, на секретариате даже не было кворума. Но это Соболева не остановило.

Все семь присутствовавших секретарей единогласно проголосовали за Фёдорова, по четыре голоса получили Исаев и Михайлов и по три голоса было отдано за Владимова и Винокурова. А ведь Щипачёв ещё предлагал ввести в редколлегию «ЛР» Сергея Образцова и Зиновия Паперного.

Щипачёва итоги голосования просто взбесили. Он демонстративно встал и покинул секретариат.

Генералитет к этому демаршу оказался не готов. Соболев попробовал одёрнуть Щипачёва. «Степан Петрович, так уходить неприлично и не надо!» – заметил он. Но Щипачёв его уже не слышал.

Литературные генералы были раздосадованы.

«Л.С. Соболев.

Степан Петрович, так уходить неприлично и не надо! <…>

А.Софронов.

Вы меня извините, мы все нервные люди, но зачем же хлопать дверью, как это сделал Степан Петрович!

А.А. Прокофьев.

Так не годится делать! Я считаю совершенно неправильным то, что сделал Степан Петрович. Можно соглашаться или не соглашаться с мнением того или иного товарища, но уважать это мнение необходимо, так же, как и я уважаю его мнение. Почему же бросать Секретариат, посвящённый серьёзному вопросу? Имеется письмо Леонида Сергеевича Соболева, что если мы сегодня не решим этот вопрос, то не будет газеты, а получается, что из-за того, что не прошла его кандидатура, несмотря на призыв Соболева Л.С., что так делать не годится, он уходит, хлопнув дверью! Я считаю, что это неправильно!

А.Софронов.

Мы все ради того, чтобы добиться единства, поступились своими предложениями, литературными симпатиями и проч. Я считаю, что редакционная коллегия в общем уже представляет собой сильных писателей и разные стороны литературы. Поэтому по одной кандидатуре устраивать такие демонстрации – это не солидно и нехорошо просто. И это неправильно!

Л.С. Соболев.

Я прошу разъяснить, что же это произошло – только из-за фамилии Винокурова?

С.В. Михалков.

Он сказал, что мы протестовать будем, забаллотировали хороших людей!

В.Кожевников.

Я считаю поведение С.П. Щипачёва неправильным, потому что он оказывал давление на каждого из нас и лишил нас возможности пойти на какое-то согласование, тем более что мы оговаривали в процедуре, что если кто-то представит какие-то предложения, – вернуться к ним, и тем самым он лишил возможности выслушать других, потому что у меня тоже были предложения других кандидатур, на которых я бы настаивал, но без Степана Петровича я этого не могу сделать – ни выставлять, ни защищать свои кандидатуры и тем самым мы не сможем их включить.

С.В. Михалков.

Это очень нервный и непродуманный поступок!» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 183, лл. 67–69).

Общий итог был таков: секретариат Союза писателей России утвердил редколлегию «ЛР» из 16 человек, добавив к тринадцати бесспорным кандидатурам Фёдорова, Исаева и Михайлова. Отвергнуты были протеже Поздняева – Рыленков и выдвиженцы Щипачёва – Владимов, Винокуров, Образцов и Паперный.

Об отвергнутых выдвиженцах Щипачёва стоит сказать особо. Почему охранители так дружно выступили, к примеру, против Евгения Винокурова? Ну да, поэт был вхож к Илье Эренбургу и приятельствовал с Борисом Слуцким. Но это что – криминал? Нет, конечно. В публичной же деятельности Винокуров был крайне осторожен. Он никогда охранителей сильно в печати не ругал. У него была своя тактика: два шага ползком, короткая пробежка и снова два шага ползком. Кому это мешало?

Проблема заключалась в другом. Винокурова ещё со студенческих лет вёл лично Щипачёв. В начале 50-х годов он лично проталкивал в издательстве «Советский писатель» первую книжку молодого автора, потом давал ему рекомендацию в Союз писателей, затем устраивал на работу в редакцию журнала «Октябрь», а теперь собирал документы для выдвижения своего любимчика на соискание Ленинской премии.

Так что охранители голосовали не лично против Винокурова (к нему больших претензий не было). Винокуров был лишь поводом, чтобы отомстить Щипачёву за провал Соболева и его соратников на выборах в апреле 1962 года в правление Московской писательской организации.

Владимова, как я уже говорил, «отвели» во многом из-за близости к «Новому миру» и из-за разгромной статьи о Закруткине. «Новый мир» отчасти стал причиной отторжения также Паперного (у него в этом журнале работала жена). Кроме того, Паперному припомнили покровительство Лили Брик. А самый страшный его грех заключался в том, что он регулярно пародировал любимца охранителей – Всеволода Кочетова.

Охранители считали, что отомстили либералам за свои поражения в апреле 1962 года на отчётно-выборном собрании московской организации и в сентябре на московском пленуме. Но прогрессисты с диктатом Соболева не смирились и решили дать почвенникам бой.

На следующий день после споров в Союзе писателей России, 21 ноября 1962 года Щипачёв созвал своё собрание – президиум правления Московской писательской организации. В фондах РГАЛИ я нашёл сразу три протокола этого мероприятия. Один – рукописный с очень краткой записью хода событий. Второй – машинописный с более подробным изложением выступлений писателей и с внесёнными от руки кем-то существенными правками. Но силу документа имел, видимо, третий вариант, подписанный непосредственно Щипачёвым.

Понятно, что тон обсуждению задал Щипачёв. Но в трёх вариантах протокола его выступление было изложено по-разному. В первом варианте всё ограничилось крайне скупой информацией: «Сообщение т. С.П. Щипачёва о ходе обсуждения на секретариате СП РСФСР вопроса об утверждении редколлегии «Литературная Россия» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, л. 9). Во второй вариант попало уже несколько конкретных фактов. В нём говорилось: «Тов. Щипачёв информирует Президиум Правления об обстоятельствах, связанных с утверждением Секретариатом СП РСФСР кандидатуры главного редактора и редколлегии нового журнала «Литературная Россия». Поскольку это новое издание будет являться органом Российского отделения Союза Писателей РСФСР и его Московского отделения, было решено, что на утверждение Секретариата СП РСФСР будет представлен список членов редколлегии, согласованный между Председателем Правления СП РСФСР тов. Л.С. Соболевым и Председателем Правления Московского отделения СП РСФСР тов. С.П. Щипачёвым. Это согласование было достигнуто в результате ряда совместных обсуждений кандидатур, в ряде случаев с участием отдельных членов Президиума Московского отделения и партийного комитета. Получено согласие лиц, включённых в согласованный список. Однако, на заседание Секретариата CП РСФСР в нарушение указанной договорённости, был внесён другой список, в котором возникли кандидатуры, не согласованные с Президиумом Правления Московского Отделения (тов. Мдивани), а также те, против включения которых в состав редколлегии Московское отделение в лице председателя Правления категорически возражало (тов. Исаев). Были совсем исключены из обсуждения кандидатуры, которые встретили положительное отношение с обеих сторон и с которыми также велись переговоры и было получено их согласие (т.т. Паперный и Образцов). Из списка выпали также те кандидатуры, которые были обоюдно согласованы (т.т. Винокуров). С.П. Щипачёв информировал Правление МО СП РСФСР, что, обнаружив это произвольное нарушение предварительной договорённости и встретив решительное сопротивление со стороны членов Секретариата СП РСФСР при попытке отстаивать согласованные кандидатуры, он счёл необходимым в знак протеста против такого извращения согласованной процедуры формирования редколлегии будущего журнала покинуть заседание Секретариата СР РСФСР. С.П. Щипачёв отметил, что он считает этот свой уход с заседания Секретариата результатом проявления излишней горячности и предлагает членам Президиума высказаться по существу данного вопроса» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, лл. 15–16).

Однако в окончательный вариант протокола попала ещё одна фамилия – Владимова. Его кандидатура также заранее всеми сторонами была согласована, но в последний момент Соболев почему-то её исключил.

Подробных разночтений в трёх вариантах одного протокола оказалось немало. Большинство разночтений касались упоминания тех или иных фамилий. Видимо, отвечавший за документирование оргсекретарь Московской организации Виктор Ильин, долгое время втайне подыгрывавший Соболеву, по каким-то причинам не хотел, чтобы в официальных бумагах фигурировали конкретные имена. А настоял на точном отражении хода событий с указанием всех фамилий, по-видимому, Олег Писаржевский.

В плане разночтений стоит также особо остановиться на выступлении Сергея Михалкова. Он присутствовал на московском президиуме, как было подчёркнуто в третьем, официальном варианте протокола, в качестве единственного представителя Союза писателей РСФСР. Уже один этот факт вызывал определённые вопросы. Михалков никакой штатной должности в Союзе не занимал. Штатными (по-другому, рабочими) секретарями Союза были Сартаков, Баруздин, Кешоков и, кажется, Бабаевский. Ещё в аппарате Союза числились Друзин, Дьяков и куча других литераторов. Обязанности оргсекретаря выполнял биограф Михаила Алексеева – Виктор Шишов. Но Соболев почему-то делегировал на президиум Московской организации не людей из своего ближайшего окружения, а именно Михалкова. Почему? Видимо, учитывал его большой вес в писательском сообществе, обилие связей в ЦК и договороспособность, которой были напрочь лишены другие литфункционеры.

В официальной версии протокола было отмечено: «Тов. Михалков С.В. проинформировал членов Президиума Правления и Парткома, как протекало обсуждение этого вопроса на секретариате СП РСФСР. Тов. Михалков указывает на ошибочность поведения С.П. Щипачёва в связи с его уходом с заседания Секретариата СП РСФСР. Ссылаясь на приближение сроков выпуска первого номера еженедельника, тов. Михалков считает, что вокруг состава редколлегии не следует создавать конфликтные ситуации и тем самым затягивать подготовку к выпуску первых номеров еженедельника» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, лл. 2–3).

После коротких пояснений Щипачёва и Михалкова начались прения. Часть выступлений свелась к обсуждению конкретных имён. Ярослав Смеляков, к примеру, выразил недовольство тем, что Союз писателей России, формируя редколлегию «ЛР», предпочёл Егора Исаева и отвергнул Евгения Винокурова. В официальной версии протокола было подчёркнуто: «Тов. Смеляков Я.В. отметил, что поэт Исаев рекомендован секцией поэтов в члены Союза писателей, однако повод для такого решения возник лишь недавно в связи с выходом первой книги поэта. Ему ещё не удалось завоевать своим творчеством ни признания, ни тем более авторитета у своих товарищей. Что же касается Евгения Винокурова, то можно принимать или не принимать его отдельные стихи, спорить или соглашаться с его творческой манерой, но нет никаких сомнений, что это большой поэт. К его голосу прислушиваются все поэты, в том числе и молодые. Его участие в работе редколлегии обеспечило бы и широту подхода к отбору поэтического материала для журнала, и высоту подлинно художественных критериев. Поэтому представляются совершенно необъяснимыми те соображения, которые побудили Секретариат СП РСФСР предпочесть Егора Исаева – Евгению Винокурову. Это можно объяснить только соображениями, далёкими от интересов поэзии и самого журнала» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, л. 2).

Драматург И.Шток чуть не развернул целую дискуссию по кандидатуре Мдивани («Надо ввести в редколлегию, – заявил он, – если верить черновику записи протокола, – более крупных и более ярких драматургов по своему дарованию»).

Своё мнение оказалось у Дмитрия Ерёмина. Он призвал коллег к компромиссу. «Я считаю, – подчеркнул Ерёмин, – что не имеет смысла драться за кандидатуру тов. Владимова. Иное дело, когда речь идёт о Винокурове Е. Здесь мы должны проявить нашу настойчивость» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, л. 4).

В какой-то момент часть участников заседания президиума Московской писательской организации, прежде всего Олег Писаржевский, Николай Чуковский и Степан Злобин, при поддержке членов парткома Александра Борщаговского и Аркадия Васильева, предложили взглянуть на поднятые вопросы шире, чем просто формирование редколлегии еженедельника «ЛР», и не сводить обсуждение к частностям типа кого продвинуть, а кем можно и пожертвовать.

В консолидированном виде позицию этой группы писателей выразил Писаржевский. Он заметил, что «охотно поддержал бы умиротворяющие слова С.В. Михалкова, если бы речь шла о возбуждении конфликта с Секретариатом СП РСФСР. Но, к сожалению, дело обстоит совсем не так. Конфликт существует и создан он не нами, а односторонним нарушением предварительной договорённости, о паритетном участии в формировании редколлегии печатного органа двух Правлений. И эта процедура не является в достаточной степени демократичной, ибо она не предусматривает широкого участия членов нашего Президиума в обсуждении выдвигаемых кандидатур. Но она приемлема, поскольку обеспечивает выражение мнений руководства организации. Однако и эта ограниченная формула показалась слишком радикальной Секретариату СП РСФСР и он счёл возможным почти начисто отказаться от учёта мнения нашей организации. Поэтому Президиум Правления Московской писательской организации должен протестовать именно против факта полного и намеренного игнорирования мнения Московской писательской организации по одному из важнейших вопросов творческой жизни. Что же касается конкретных кандидатур, то они должны быть уточнены с учётом мнения Московской писательской организации» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, л. 3).

С Писаржевским солидаризировался Николай Чуковский – родной сын Корнея Чуковского. «Нам, писателям, надоело, – подчеркнул он. – Писатели устали от непрестанного разжигания групповой возни, от закулисных интриг, от келейных аппаратных решений животрепещущих вопросов литературной жизни, якобы от имени писательской организации, а на самом деле в вопиющем противоречии с действительным мнением писательского коллектива. Совершенно нелепо выглядит поведение Секретариата СП РСФСР в свете тех положений, которые выдвинуты на обсуждение Пленума ЦК КПСС товарищем Н.С. Хрущёвым. В то время как широкая общественность предприятий привлекается для улучшения руководства ими, мы, литераторы, которые должны пропагандировать эти новые демократические институты, у себя дома должны мириться с нарушением элементарных норм решения собственных вопросов» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, л. 3).

Чуковский вывел разговор на самый важный вопрос – возможного руководителя нового еженедельника. Он считал, что Поздняев – не та фигура, которой следовало поручить газету. Его главный аргумент сводился к тому, что Поздняев, мол, не писатель.

Ещё более жёстче по этому вопросу высказался Александр Борщаговский. Он недоумевал, как можно ставить на газету человека, «в личных достоинствах которого я не сомневаюсь, но который провалил работу «Литературы и жизни» и привлёк к работе в газете аппарат, не способный установить контакт ни с писательской, ни с читательской аудиторией. Я считаю, что журнал с самого начала должен быть возглавлен авторитетным, значительным писателем, назначение которого можно было бы легко объяснить. Между тем, выбор для назначения в Главные редакторы тов. Поздняева из числа множества столь же достойных и добропорядочных пассажиров любого троллейбуса, не может быть никому объяснён» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, л. 5).

Леонид Соболев

Но если оценки Николая Чуковского и Александра Борщаговского не имели решающей роли, их можно было участь, а можно было и проигнорировать, ибо эти писатели не занимали серьёзных постов, то позиция Аркадия Васильева, являвшегося секретарём парткома Московской организации, могла спутать многие карты. А Васильев, когда-то входивший в редколлегию «Литературы и жизни», категорически выступил против кандидатуры Поздняева. Он заявил: «Я обращаю Ваше внимание на тот факт, что ещё три года тому назад я первым поставил вопрос о необходимости реорганизовать газету «Литература и жизнь» и что меня тогда не поддержали. Если говорить о кандидатурах т.т. Поздняева и Куклиса, то я убеждён, что т. Поздняев в качестве Главного редактора, а тов. Куклис в качестве его заместителя не смогут обеспечить должного разворота дела. Что же касается Степана Петровича, то, по моему мнению, он допустил ошибку, предварительно не согласовав с Президиумом Правления (в его полном составе) и Парткомом вопрос о нашей общей позиции в деле подбора редколлегии нашего нового печатного органа. Я поддерживаю выступление тов. Борщаговского A.M. и вношу предложение – просить Бюро ЦК КПСС по РСФСР принять делегацию Президиума Правления и Парткома Московской писательской организации СП РСФСР для изложения точки зрения Московского отделения на необходимость учреждения с самого начала авторитетного писательского руководства изданием еженедельной газеты «Литературная Россия», так как нельзя начинать такого большого дела с такой кандидатурой в качестве Главного редактора как тов. Поздняев, в состав редколлегии которой, как сообщил нам С.П. Щипачёв, входит 11 человек от Московской писательской организации, так что в данном случае речь может идти не о том, что Московская писательская организация обойдена, а о том, что, на мой взгляд, выдвигаемая в качестве Главного редактора кандидатура тов. Поздняева не может обеспечить руководства газетой. Мы должны придти к тов. Романову с тем, чтобы решить основной и главный вопрос – о назначении Главного редактора еженедельной газеты «Литературная Россия» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, лл. 5–6).

Если до выступления Васильева Михалков надеялся, что обязательно найдёт устраивавший всех компромисс, то после стало ясно, что договориться не удастся. Проигнорировать мнение секретаря парткома крупнейшей писательской организации, к тому же по прежней службе тесно связанного с Лубянкой, было невозможно. Единственное, что мог предложить Михалков, «прервать обсуждение и попытаться связаться по телефону с тов. Соболевым Л.С. с тем, чтобы найти взаимно приемлемое решение, с учётом высказанных соображений и пожеланий».

Щипачёв пошёл Михалкову навстречу и набрал номер Соболева. Но состоявшийся разговор, по его словам, «не привёл ни к каким положительным результатам». Он не знал, что перед самым телефонным разговором Соболев уже отправил за своей подписью представление в Бюро ЦК КПСС по РСФСР по составу редколлегии еженедельника «Литературная Россия» (РГАНИ, ф. 13, оп. 2, д. 487, л. 80).

После бурной дискуссии президиум Московской организации постановил:

«1. Заслушав сообщение тов. Щипачёва С.П., Президиум Правления Московской писательской организации считает необходимым отметить, что Секретариат СП РСФСР, утверждая членов редколлегии еженедельника «Литературная Россия», рассмотрел этот вопрос на своём заседании в одностороннем порядке, игнорируя при этом ранее согласованную договорённость с Председателем Правления Московской писательской организации по отдельным кандидатурам. Президиум Правления считает также необходимым отметить, что т.т. Л.С. Соболев и С.П. Щипачёв не обеспечили обсуждения этого вопроса на совместном заседании Секретариата СП РСФСР и Президиума Московской писательской организации.

2. Президиум Правления считает необходимым обратиться в Бюро ЦК КПСС по РСФСР с просьбой рассмотреть вопрос о назначении Главного редактора еженедельника н Литературная Россия» из числа авторитетных – в общественных и литературных кругах – писателя, способного своим авторитетом объединить и привлечь к участию в еженедельнике видных литераторов и деятелей нашей творческой и научно-технической интеллигенции.

3. Президиум Правления отмечает, что в составе членов редколлегии еженедельника «Литературная Россия» имеются отдельные товарищи, не обладающие авторитетом у писательской общественности.

4. Поручить т.т. C.П. Щипачёву, А.Н. Васильеву, A.M. Борщаговскому и С.П. Злобину довести до сведения Бюро ЦК КПСС по РСФСР точку зрения Московской писательской организации по вопросу об её участии в издании еженедельника «Литературная Россия» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. 78, лл. 6–7).

В тексте постановления фамилии возможных кандидатов на пост главного редактора «ЛР» так и не попали. Хотя в ходе самого обсуждения вопроса на президиуме одно имя всё-таки прозвучало. Николай Чуковский упомянул Константина Симонова. «Когда называют главным редактором Симонова К.М., – отметил Чуковский, – это всем понятно, объяснить же это в связи с именем т. Поздняева, – невозможно» (РГАЛИ, ф. 2464, оп. 3, д. ?, л. 3).

Чуковский не случайно назвал Симонова. За Симоновым стояло либеральное крыло Московской писательской организации и, похоже, какая-то часть партийного аппарата, ориентировавшегося на члена Бюро ЦК КПСС по РСФСР Романова.

Сразу после этих двух скандальных заседаний – секретариата Союза писателей РСФСР и президиума правления Московской писательской организации – по Москве поползли разные слухи. Многие писатели заговорили о новом расколе в писательском сообществе. Настроения либеральной части интеллигенции очень ярко отразил в своём дневнике Корней Чуковский. Он 27 ноября 1962 года отметил: «Третьего дня был у меня Образцов и сообщил, что в Москве закрывается газета «Лит. и жизнь» из-за недостатка подписчиков (на черносотенство нет спроса) и вместо неё возникает «Литературная Россия». Глава Союза писателей РСФСР – Леонид Соболев подбирает для «Лит.России» сотрудников и, конечно, норовит сохранить возможно больше сотрудников ЛИЖИ, чтобы снова провести юдофобскую и вообще черносотенную линию. Но для видимости обновления решили пригласить Шкловского и Образцова. Обр<азцов> пришёл в Правление, когда в нём находились Ст. Щипачёв и Соболев, и сказал: я готов войти в новую редакцию, если там не останется ни одного Маркова, а если там проявится антисемитский душок, я буду бить по морде всякого, кто причастен к этому. Соболев помрачнел и ушёл. Образц<ов> уполномочил меня пойти к Щипачёву и сказать, что он в редакцию «Лит.России» не входит. Вчера я был у Щ. Он производит светлое впечатление со своим бульдогом, кот. ходит по его письменному столу (громадная собачища!). Щ. рассказывает, что на президиуме Соболев, перечисляя намечаемых сотрудников, даже не упомянул ни Паперного, ни Образцова и так нагло просовывал своих, что Щип. ударил кулаком по столу и ушёл, хлопнув дверью. Тут же Щип. прочитал стихотворение на модную нынче тему: да будет проклят Сталин и да здравствует Постышев и Киров. Стихотворение это он, гуляя по Переделкину, прочитал Вадиму Кожевникову, тот сказал: я выброшу из «Знамени» другой материал и немедленно напечатаю твои стихи. <…>» (Чуковский К.И. Дневник. 1901–1069. М., 2003. Т. 2. С. 392).

Не думаю, что Чуковский во всех своих оценках был прав. Он ведь сотрудничал с «Литературой и жизнью» прямо с первого номера – с 6 апреля 1958 года. Но весной 1962 года один из временных руководителей газеты – А.Кузнецов – по указке завотделом культуры ЦК Дмитрия Поликарпова опубликовал гнусное письмо группы ярославских преподавателей, которое должно было сорвать присуждение ему Ленинской премии. Письмо, однако, ни на что не повлияло, а осадок остался. Чуковский ничего не забыл и не простил. Хотя лично с Поздняевым он никогда не ссорился и даже пообещал ему продолжить сотрудничество.

Позже возникший скандал попытались уладить в ЦК. В отделе науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР состоялись беседы с Соболевым и Щипачёвым. В итоге был достигнут компромисс. В редколлегию нового еженедельника «Литературная Россия» включили все кандидатуры, которые одобрили 20 ноября 1962 года на секретариате Союза писателей России как Соболев, так и Щипачёв. Кроме того, партаппарат пошёл навстречу Московской организации и лично Поздняеву: в редколлегию были дополнительно введены протеже Щипачёва – Винокуров и сторонник линии Поздняева – Рыленков.

Этот компромисс официально был закреплён в служебной записке руководителей отдела науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР Евгения Чехарина и Зои Тумановой. В записке говорилось: «Согласно постановлению ЦК КПСС от 31 октября 1962 года о реорганизации газеты «Литература и жизнь» в еженедельник «Литературная Россия», правление Союза писателей РСФСР вошло в Бюро ЦК КПСС с предложением утвердить главным редактором еженедельника «Литературная Россия» нынешнего главного редактора газеты «Литература и жизнь» К.И. Поздняева и членами редколлегии: Борщаговского А.М., Гамзатова Р.Г., Герасимова С.А., Данина Д.С., Закруткина В.А., Исаева Е.А., Кассиля Л.А., Куклиса Г.С., Мдивани Г.Д., Михайлова О.Н., Прокофьева А.А., Серебрякову Г.И., Симонова К.М., Фёдорова В.И., Якименко Л.Г. Поддерживая предложение правления Союза писателей России о редколлегии еженедельника «Литературная Россия», считаем целесообразным дополнительно ввести в состав редколлегии писателей Винокурова Е.М. и Рыленкова Н.И., а также заведующих отделами – членов редколлегии газеты «Литература и жизнь», членов Союза писателей СССР Марягина Г.А., Фесенко А.Я., Фоменко Л.Н.» (РГАНИ, ф. 13, оп. 2, д. 487, л. 78).

Эту служебную записку Чехарин и Туманова подготовили для заседания Бюро ЦК КПСС по РСФСР. Однако на самом заседании Бюро, которое состоялось 27 декабря 1962 года под председательством Андрея Кириленко, был утверждён только главный редактор – Поздняев. А состав редколлегии на Бюро даже не рассматривался. Тем самым партийная верхушка подчеркнула, что вообще-то формирование редколлегии было прерогативой исключительно творческих союзов, а не партаппарата. Так что получилось, зря литературный генералитет, когда ломал копья, взывал к ЦК и, в частности, к Романову как к верховному арбитру.

Кстати, на собравшемся буквально через день после заседания Бюро ЦК КПСС по РСФСР – 29 декабря – секретариате Союза писателей РСФСР Константин Симонов сделал ещё одну попытку скорректировать состав редколлегии еженедельника. «Я, – заявил он, – просматривал состав редколлегии и она мне показалось очень большой. Я не могу ничего плохого сказать о редакторах отдельных отделов, но может быть стоит посмотреть, как они будут работать, а уже потом ввести, по опыту «Литературной газеты» я знаю, что там люди по 8 лет заведывали отделами не будучи членами редколлегии, а затем вводились в состав редколлегии. Иначе получается немного аппаратная редколлегия. Затем, мне кажется вводится слишком много поэтов: Винокуров, Исаев, Рыленков, Гамзатов, Фёдоров, и может быть стоит подумать над введением в редколлегию Е.Исаева, поскольку он заведует отделом поэзии в издательстве «Советский писатель». Не жирно ли будет для молодого писателя, если мы введём его в редколлегию и сюда? Это мне кажется принципиально неправильным. Если мы включаем Винокурова, Исаева можно не включать» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 184, лл. 186–187).

Симонова поддержал критик Виктор Перцов. «Когда я знакомился с составом редколлегии, – сказал он на секретариате, – я подумал, что не следует создавать редколлегию декларационную. И я понимаю, почему так ставят сейчас вопрос и К.М. Симонов, и К.И. Поздняев. Я думаю, что каждую кандидатуру следует просмотреть с рабочей точки зрения и всякие излишества отвергнуть» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 184, л. 187).

Однако инициативы Симонова и Перцова на корню зарубил Анатолий Софронов. Его аргументы сводились к тому, что мол, в ЦК уже всё решили. Он заявил: «Редактор утверждён ЦК и принято решение в отношении членов редколлегии и заведующих отделами – они обозначены, они состоят в редколлегии газеты «Литература и жизнь». Хорошо, что редколлегия здесь такая большая и разная. Мы знаем, как работают редколлегии и какие бы не выносить горячие пожелания, всё равно нужен какой-то минимум членов редколлегии иметь, чтобы они были правомочны решать какие-то вопросы. А если какой-то человек не потянет, то по практике журнала «Огонёк» могу сказать, что не раз менялись у нас люди. Но в принципе, конечно, это должны быть люди, которые являются опорой редактора. Я не представляю себе редколлегии, где членами были только Поздняев и Куклис, а остальные члены редколлегии никакой материальной ответственности не несли. И, кроме того, существует решение ЦК. Структура утверждена, и у нас нет оснований не соглашаться с этим. А насчёт Е.Исаева – думаю, что не стоит к этому возвращаться. Человек это молодой и не надо связывать его работу здесь с работой в «Советском писателе». Там он получает деньги, а здесь у него общественный характер работы. Если он будет плохо работать, мы его заменим – эта возможность остаётся в наших руках» (РГАЛИ, ф. 2938, оп. 1, д. 184, л. 187).

Но Софронов лукавил. Бюро ЦК по РСФСР, повторю, официально утвердило только главного редактора еженедельника. Состав редколлегии газеты на Бюро даже не рассматривался (а значит, и не утверждался).

Официально редколлегия «ЛР», получалось, была утверждена 29 декабря 1962 года на заседании секретариата Союза писателей России.

В состав этого органа вошёл вместе с главным редактором газеты 21 человек. Я поимённо перечислю их: Поздняев, Борщаговский, Винокуров, Гамзатов, Герасимов, Данин, Закруткин, Исаев, Кассиль, Куклис, Марягин, Мдивани, Олег Михайлов, Прокофьев, Рыленков, Серебрякова, Симонов, Владимир Фёдоров, Фесенко, Фоменко и Якименко.

Пятеро – Поздняев, Куклис, Марягин, Фесенко, Фоменко – были штатными сотрудниками газеты. Учитывая, что в ближайшей перспективе Поздняев собирался Фёдорова сделать своим вторым заместителем, можно считать, что почти добрая треть редколлегии «ЛР» была укомплектована представителями редакции, которые во многом контролировались и управлялись лично Поздняевым.

А по каким принципам были сформированы две другие трети? На первый взгляд, по формальным признакам. Могло сложиться впечатление, что были отобраны представители разных жанров, регионов и социальных групп. Судите сами. Цех прозаиков представлял в редколлегии прежде всего Симонов, поэтов – Винокуров, критиков – Борщаговский, литературоведов – Якименко, драматургов – Мдивани, детских писателей – Кассиль, научно-популярную литературы – Данин, национальную – Гамзатов. Кураторство ставшей после публикации повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича» лагерной темы вполне могла взвалить на себя Галина Серебрякова. Опеку молодых прозаиков вменили в обязанность критику Олегу Михайлову, а шефство над молодыми поэтами поручили Егору Исаеву. Нашлись места и для выразителей интересов регионов. Прокофьев остался в новой редколлегии как некий символ Ленинграда, подаривший миру Шолохова юг делегировал Закруткина, а центральную Россию по-прежнему представлял поэт из Смоленска Николай Рыленков.

Но в писательских кругах не обманывались. Все понимали, что редколлегия нового еженедельника формировалась совсем по другим признакам. Она должна была примирить два разных идейных лагеря. Поэтому одну треть мест в ней отдали либералам. Их представителями стали Александр Борщаговский, Даниил Данин, Лев Кассиль, Олег Михайлов, Константин Симонов и отчасти Евгений Винокуров.

На одно место больше получили охранители. Эти места заняли Виталий Закруткин, Егор Исаев, Георгий Мдивани, Александр Прокофьев, Николай Рыленков, Галина Серебрякова и Лев Якименко (последний, правда, иногда был не прочь вступиться за прогрессистов).

Расул Гамзатов в зависимости от ситуации примыкал то к одной группе, то к другой. Что же касается Сергея Герасимова, он в принципе разделял позиции почвенников, но был в первую очередь кинорежиссёром и особо в писательские дрязги не лез. Его ввели в редколлегию скорее как свадебного генерала (но он вскоре проштрафился, на него разозлился сам Хрущёв – за поддержку Марлена Хуциева).

Продолжение следует

Вячеслав ОГРЫЗКО